В донесениях местных властей, военных и гражданских, большевизм становится тем временем синонимом всякого вообще массового действия, решительного требования, отпора эксплуатации, продвижения вперед, словом, другим именем революции. "Значит, это и есть большевизм?" - говорят себе стачечники, протестующие матросы, недовольные солдатские жены, бунтующие мужики. Массы как бы вынуждались сверху отождествлять свои задушевные мысли и требования с лозунгами большевизма. Так революция обращала себе на службу оружие, направленное против нее. В истории не только разумное становится бессмысленным, но, когда это нужно по ходу развития, и бессмысленное становится разумным.

Перемена политической атмосферы очень наглядно обнаружилась в объединенном заседании исполнительных комитетов 30 августа, когда делегаты Кронштадта потребовали предоставить им место в этом высоком учреждении. Мыслимо ли? Здесь, где необузданные крон[255] штадтцы подвергались лишь осуждениям и отлучениям, будут отныне заседать их представители? Но как отказать? Вчера только прибыли на защиту Петрограда кронштадтские моряки и солдаты. Матросы "Авроры" несут караулы Зимнего дворца. Пошушукавшись между собою, вожди предложили кронштадтцам четыре места с совещательным голосом. Уступка была принята сухо, без излияний признательности.

"После выступления Корнилова, - рассказывает Чиненов, солдат московского гарнизона, - уже все части приобрели большевистскую окраску... Все были поражены, как сбылись слова (большевиков)... что генерал Корнилов скоро будет у стен Петрограда". Митревич, солдат броневого дивизиона, вспоминает о тех героических легендах, которые переходили из уст в уста после победы над восставшими генералами: "Только и рассказов было, что о храбрости и подвигах, и что вот, если бы такая храбрость, то можно было бы драться со всем светом. Тут ожили большевики".

Выпущенный из тюрьмы в дни корниловского похода Антонов-Овсеенко сразу выехал в Гельсингфорс. "Громадный перелом совершился в массах". На областном финляндском съезде советов правые эсеры оказались в ничтожном числе, руководили большевики в коалиции с левыми эсерами. Председателем областного комитета советов избран был Смилга, состоявший, несмотря на крайнюю молодость, членом Центрального Комитета большевиков, сильно тянувший влево и уже в апрельские дни обнаруживший склонность тряхнуть Временное правительство. Председателем Гельсингфорсского Совета, опиравшегося на гарнизон и русских рабочих, выбран был большевик Шейнман, будущий директор советского Государственного банка, человек осторожного и бюрократического склада, но шедший в то время в ногу с другими руководителями. Временное правительство запретило финляндцам созывать сейм, распущенный им. Областной комитет предложил сейму собраться, взяв на себя его охрану. Приказы Временного правительства о вызове различных воинских частей из Финляндии комитет отказался выполнять. На деле большевики установили диктатуру советов в Финляндии.

В начале сентября большевистская газета пишет: "Из целого ряда российских городов приходят известия о том, что организации нашей партии за последний период сильно возросли. Но что имеет еще большую [256] важность, так это рост нашего влияния в самых широких демократических массах рабочих и солдат". "Даже в тех предприятиях, где вначале нас не хотели слушать, - пишет екатеринославский большевик Аверин, - в дни корниловщины рабочие были на нашей стороне". "Когда пошли слухи о том, что Каледин мобилизует казаков против Царицына и Саратова, - пишет Антонов, один из руководящих саратовских большевиков, - когда эти слухи подтвердились и подкрепились восстанием генерала Корнилова, масса в несколько дней изжила свои прежние предрассудки".

Киевская большевистская газета сообщает 19 сентября: "При перевыборах представителей в совет от Арсенала избраны 12 товарищей - все большевики. Все кандидаты-меньшевики были провалены; то же происходит и в целом ряде других заводов". Подобные сообщения встречаются отныне ежедневно на страницах рабочей печати; враждебные газеты тщетно пытаются замолчать или преуменьшить рост большевизма. Воспрянувшие массы как бы стремятся наверстать время, упущенное вследствие прошлых колебаний, заминок и временных отступлений. Идет общий, упорный, неудержимый прибой.

Член ЦК большевиков. Варвара Яковлева, от которой мы слышали в июле - августе о крайнем ослаблении большевиков во всей Московской области, свидетельствует теперь о резком повороте. "Во второй половине сентября, - докладывает она конференции, - работники областного бюро объезжали область... Впечатления их были совершенно тождественны: всюду, во всех губерниях, происходил процесс поголовной большевизации масс. И все отмечали также, что деревня требовала большевика". В тех местах, где после июльских дней организации партии распались, они ныне вновь возродились и быстро растут. В районах, куда не пускали большевиков, теперь самопроизвольно возникают большевистские ячейки. Даже в отсталых Тамбовской и Рязанской губерниях, в этих твердынях эсеров и меньшевиков, куда большевики во время прежних объездов, за полной безнадежностью, редко заглядывали, совершается теперь настоящий переворот: влияние большевиков крепнет с каждым днем, соглашательские организации разваливаются.

Доклады делегатов на большевистской конференции Московской области, через месяц после корниловского восстания, за месяц до восстания большевиков, дышат [257] уверенностью и подъемом. В Нижнем Новгороде после двух месяцев упадка партия снова зажила полной жизнью. Рабочие-эсеры сотнями переходят в ряды большевиков. В Твери широкая партийная работа развернулась только после корниловских дней Соглашатели проваливаются, их не слушают, их гонят. Во Владимирской губернии большевики настолько укрепились, что на губернском съезде советов меньшевиков отыскалось всего 5 человек, эсеров - 3 человека. В Иваново-Вознесенске, русском Манчестере, на большевиков, как на полновластных хозяев, свалилась вся работа в советах, думе и земстве.