Тогда из пилота постепенно уходит жизнь. Он медленно, но неотвратимо умирает.

– Штурман...- говорит он.

– Да?
– откликается тот.

– Я хотел спросить... да, как у вас с кислородом?

– Нормально, командир. Идет.

– А у стрелка?

– Командир, с ним все еще нет связи.

– Так когда же она будет?

– Я стараюсь, командир... Со стрелком нет связи... Все безнадежно сломалось.

...Командир истребительной эскадрильи майор Добруш был переведен в бомбардировочную авиацию с понижением в звании и должности. Причиной тому послужила гибель полковника Голубева, который инспектировал истребительный полк. У полковника Голубева было немало прекрасных качеств, необходимых военному человеку. Он был требователен не только по отношению к другим, но в равной степени и к себе самому. Если было нужно, он не боялся идти на смертельный риск, не боялся сесть в машину и наравне с рядовыми пилотами сражаться против врага.

И, надо сказать, он неплохо дрался. На его счету было два сбитых самолета противника, хотя инспектирующему вовсе не обязательно принимать личное участие в боях.

Но, к сожалению, у него имелся крупнейший недостаток, который превращал в ничто все его достоинства: в роли инспектирующего, в роли человека, призванного давать рекомендации, он никуда не годился. Во-первых, он полагал, что совершенно точно знает, как нужно воевать чтобы выиграть войну, поэтому любые возражения для него теряли смысл, еще не успев быть высказанными. Во-вторых, у него был странный взгляд на ведение боевых действий: Голубеву казалось, что летчики слишком осторожничают, боятся риска, и если подразделение несло большие потери - это было в глазах полковника доказательством того, что оно хорошо, честно сражалось.

При проверке результатов последних боев истребительного полка Голубева сразу же насторожило, что потери в эскадрилье майора Добруша значительно меньше, чем в двух других.

– Боитесь вступать в бой?
– спросил он Добруша.

– Нет, товарищ полковник.

– Почему плохо воюете?

– Мы хорошо воюем, - возразил тот. Возражать не следовало. Именно об этом говорил предостерегающий взгляд командира полка. Об этом же говорила и вся обстановка первого года войны, когда всем хотелось во что бы то ни стало обнаружить конкретных виновников неудач на фронтах и наказать их, чтобы выправить положение. Если бы Добруш промолчал, возможно, все обошлось бы. Но ему было слишком обидно за эскадрилью, которая сбила самолетов противника больше других, понеся при этом минимальные потери. Обидно за товарищей, которых в награду именуют трусами. Полковник Голубев прищурился.

– Вы утверждаете, что хорошо воюете? Почему же в вашей эскадрилье самые низкие потери?

– Именно поэтому.

– Нет! Потому что вы уклоняетесь от боя. Майор Добруш положил перед ним сводку последних боев.

– Эскадрилья сбила самое большое количество самолетов.

Полковник даже не взглянул на сводку. Он ее и так знал наизусть.

– Если бы вы хорошо воевали, количество сбитых самолетов было бы еще больше. У вас самое боеспособное подразделение в полку. В вашей эскадрилье самолетов столько же, сколько в двух других, вместе взятых. Майор Добруш побледнел.

– В том, что они позволили свести себя к одной эскадрилье, вина не моя, отчеканил он.

Этого ему не нужно было говорить. Это было несправедливо по отношению к товарищам, которым меньше повезло. Но он был слишком раздражен и не мог сдержаться. Полковник Голубев окинул его недобрым взглядом.

– Видимо, они в первую очередь заботятся о том, чтобы нанести противнику как можно больший урон, а не о своей безопасности, - сухо сказал он.
– Не в пример вам. Можете идти, мы разберемся. Добруш круто повернулся.

Он не знал, о чем говорили после ого ухода командир полка Петров и инспектирующий Голубев. Видимо, подполковник Петров пытался рассеять неблагоприятное впечатление о своем командире эскадрильи. Как бы там ни было, взыскания не последовало. Зато случилось худшее. Вечером командир полка вызвал к себе Добруша.

– Вот что, Василь Николаевич, - сказал он.
– Завтра Голубев хочет слетать с твоей эскадрильей на задание в качестве ведущего, чтобы посмотреть, на что она годится. Ты пойдешь у него ведомым...- Он помялся и отвел глаза.
– До сих пор я не возражал, что твоя эскадрилья ходила парами и на высотах, превышающих требуемые. Том более что эти новшества оправдывали себя. Но я думаю, ты догадываешься, как отнесется к нарушению инструкции инспектирующий... Он твердо взглянул в глаза Добруша.

– Приказываю в этом полете действовать строго по инструкции. Идите тройками и на указанной высоте.

– Андрей Иванович, - попробовал возразить Добруш, - боюсь, что это может дорого обойтись эскадрилье... Но Петров прервал его:

– Сам виноват, дорогой. Не нужно было лезть в бутылку, все и утряслось бы. А что я сейчас могу сделать?

Эскадрилья вылетела на барражирование. Полковник подвел ее к линии фронта на высоте двух тысяч метров.

Не успели истребители развернуться, как сверху на них свалилось десятка два "мессершмиттов".

Полковник Голубев был доволен: эскадрилья пришла на место вовремя, патрулировала на заданной высоте, от схватки не уклонялась и в неравном бою уничтожила три вражеских самолета.

Добруш вышел из машины разбитым. То, что эскадрилья уничтожила три вражеские машины, его не радовало. Ведь он потерял двух очень хороших летчиков!

Он отворачивался от оставшихся шести товарищей, которые бросали на него недоумевающие и тревожные взгляды.

Что он им мог сказать? Потерять за двадцать минут двух летчиков - это же катастрофа!