Дети шпионов 2008

Аннотация

Вечно Алешка притягивает к себе неприятности! И старшего брата Димку в них впутывает. Вот и на этот раз... В класс пришла новенькая, да не просто так пришла, приехала из самой Америки. Алешка сразу же подружился с Викой, а за ее папой... стал следить. Потому что очень уж подозрительно вел себя скромный преподаватель литературы. Так Алешка с Димкой вышли на след секретных американских агентов. И вмешались в серьезные шпионские игры...

Валерий Борисович Гусев Дети шпионов 2008 Глава I СТРАННАЯ НАХОДКА В Алешкином классе появилась новенькая. Она приехала из Америки. Там ее родители занимались какими-то делами. Мама ходила по магазинам, а папа читал лекции для американских студентов про нашу русскую литературу. А девочка училась в русской школе при посольстве. А теперь она будет учиться в нашей школе, в третьем классе. Ее привела в класс Любаша, их учительница, Любовь Михайловна, и сказала: – Это наша новая ученица. Сейчас она сама расскажет о себе. – Май нейм из Вики, – бодро начала новая ученица, но Алешка тут же перебил ее, заявив во весь голос, на весь класс: – Помедленнее, пожалуйста! – И по-русски, – добавила Любаша. По-русски девочка говорила не хуже нас. Пожалуй, даже лучше многих. И она рассказала о себе. О том, что она любит и чего не любит. – Я люблю папу и маму. И наш красный «Форд». Я люблю получать подарки и знания в школе. Я люблю природу и другие живые существа. Я не люблю дождь, не люблю телевизор, не люблю, когда мне делают замечания. – Нормально, – сказал мой младший брат. – Богатая программа… Любаша посадила новенькую рядом с Алешкой. Она вежливо протянула ему ладошку и назвалась: – Вики. Алешка удивился: – Вас много, что ли? – Почему много? – девочка не сразу его поняла. – Ах, вот ты о чем. Вообще-то, я Вика. А на английский манер – Вики. – А я Алекс, на английский манер, – представился Алешка. – Что там у вас новенького, в вашей Америке? Индейцы еще водятся? – Не знаю, я их не видела. – А ковбойцы? – Тоже не видела. Ни одного. Мы в Вашингтоне жили. – А там они, значит, не водятся… А Колумб? Все еще в Америке? Вика молча пожала плечами. Наверное, Колумба она тоже в Америке не видела. Не водится он там. На этом вопросе Алешка исчерпал все свои познания об Америке. – А ты любишь учиться? – спросила его Вика. – Смотря чему, – уклонился Алешка. – Я красный «Форд» не люблю. – Почему? – безмерно удивилась Вики. – А потому что его у меня нет. – А какая у вас в семье машина? – Стиральная. – Алексей! – строго прервала его Любаша, постучав ладонью по столу. – Одно из двух. Или ты будешь слушать, или пойдешь к доске отвечать. Или выйдешь за дверь. – Из трех, получается, – негромко буркнул Алешка. – Богатый выбор. Как в Америке. Он что-то в последнее время стал вредничать. Любаша уже три раза записывала в его дневнике нашей маме приглашение зайти в школу. Но пока обходилось. Алешка показывал дневник папе. Папа вздыхал над отметками и спрашивал: – А за что вызывают-то? – Это не тебя, – объяснял Алешка с ясными глазами. – Это маму. Папа на этом успокаивался, а мама о приглашении и не узнавала. На переменке Вики попросила Алешку показать ей школу. – Туалет, что ли? – прямо спросил Алешка. – И туалет тоже, – не смутилась Вики. Алешка провел ее по всем этажам, показал наши мастерские, где мы изготавливаем всякие поделки для подшефного детского дома; актовый зал, спортзал, буфет, а потом привел ее к директору школы Семену Михайловичу. – Вот, – сказал Алешка. – Приехала к нам учиться из Америки. – Я знаю, – слегка удивился директор и отложил свое любимое дело – кроссворд. – Дальше что? – Я пошел, – сказал Алешка. – Я с тобой, – сказала Вики. – Ей нужно уделить внимание, – сказал Алешка. – Уделяй, – ответил директор. Ситуация напоминала сцену из книги про Буратино. «Вот я его привел – воспитывайте». Алешке требовалось избавиться от Вики, у него было много своих дел. А директору лишние заботы тоже ни к чему. Если у Алешки была одна забота – Вики, то у директора этих забот – на тысячу учеников. В том числе и на Алешку. Не из самых лучших была эта забота. Наш директор очень хороший человек, он добрый и умный. Умный человек всегда добрый. А у глупого ума на доброту не хватает. И он сказал: – Вика, в моей школе не ходят с распущенными волосами до плеч. – А наша классная наставница Любаша Михайловна? – спросила Вики. – Ей можно? – Ей можно, – вздохнул директор. – Она взрослая. Это Любаша-то взрослая? Да она и ростом, и характером вроде третьеклассницы. Не зря ее Любашей прозвали. Алешка молча достал из кармана круглую резинку. У него в карманах имеются запасы на все случаи жизни. Вики собрала волосы в хвостик. – Вот, – удовлетворенно вздохнул Семен Михалыч. – На человека похожа. – И на лошадь, – добавил Алешка. – А вот в Америке… – начала было Вики, но Алешка ее перебил: – Америка далеко. Я пошел. – Я с тобой. Но тут прозвенел звонок на следующий урок. Потом, после школы, Алешка мне с возмущением рассказывал: – Дим, она ко мне прилипла! Эта американская гёрла. Липучка. – Леш, – сказал я. – Ей здесь непривычно. Ей нужно помочь освоиться. – Дим, а ты не можешь ей помочь освоиться? Ей непривычно, а мне некогда, мы самолет строим. – Какой еще самолет? – Летающий, Дим. Под облаками. – В Америку полетите? – Что мы там не видели? Мы полетим… это… как бы… выше дерева ходячего, ниже облака стоячего. Понял? – Нет. Кто сказал? – Васек! – Алешка объявил это имя с такими распахнутыми глазами, словно Васек – по крайней мере наш президент. А Васек – он попроще. Он наш новый учитель трудового воспитания. Бывший военный летчик. Мы о нем уже все знали. Он летал на сверхзвуковом самолете, на гордости нашего воздушного флота. А эта наша гордость вдруг загорелась, Васек ее направил в безлюдный район, чтобы не пострадали мирные жители, а сам катапультировался. И приземлился на крону сосны, сломал себе ногу и повредил слух. Его из армии выгнали, как непригодного. Потому что он стал хромать и плохо слышать. Кому он там такой нужен? А наш директор, Семен Михалыч, тоже в прошлой жизни военный полковник, взял его в школу. Чтобы он занимался с нами трудовым воспитанием. Хотя, честно говоря, кому оно, это воспитание, нужно? Трудиться после школы у нас никто не собирается. Наши девочки все пойдут в модели, а пацаны – в менеджеры. Не все, конечно, это я преувеличил. Я, например, пойду в полковники милиции, как наш папа, буду бороться с преступностью. А Лешка… не знаю. Он с самых детских лет уже столько профессий перебрал, что, наверное, только к своей пенсии и определится. – Эх, Дим, что я наделал, – скажет он шамкающим голосом. – Мне бы в артисты пойти… В общем, мы с Алешкой насчет этих – то есть этой Вики – в тот раз не договорились. Но вдруг очень скоро все изменилось. А началось все с очень странного события. Через несколько дней Алешка вдруг засуетился. Как воробей на помойке, говорит в таких случаях папа. Он сидел за своим письменным столом и вместо уроков рисовал этот самый самолет, который они строили с Васьком. И вдруг замер. А потом спросил: – Дим, а где папин старый увеличитель? Ты не выносил его на помойку? Папа раньше много фотографировал. Особенно – маму. И сам проявлял пленки и печатал карточки. На пять альбомов напечатал. А потом ему за каких-то пойманных бандитов дали премию – современный фотоаппарат. И мама вздохнула с облегчением: – Я счастлива! Наконец-то у нас будет нормальная ванная, а не фотолаборатория. – И велела отправить фотоувеличитель из ванной на антресоли. Хорошо, что не на помойку. – Дим! – Алешка вскочил. – Достань его, а? Очень срочно нужен. Я сначала решил, что старый увеличитель понадобился зачем-то в школе, для строительства самолета. И, как оказалось, «шибко ошибился». Вообще-то мы обычно очень любим за чем-нибудь лазить на антресоли. Это «что-нибудь» всегда почему-то оказывается у самой дальней стенки, в самой глубине. И чтобы это достать, приходится все вытаскивать. И чего там только нет! Давно забытого. Хранить незачем, а выбросить жалко. Больше всего мы с Алешкой любили раскрывать коробки с нашими детскими игрушками. Сразу вспоминается далекое и беззаботное детство. И наша комната превращается в магазин детских товаров, бывших в употреблении. Еще как бывших-то!.. Но в этот раз Алешку ничто, кроме увеличителя, не волновало. Меня это удивило, особенно когда он распорядился собрать увеличитель и поставить его в ванной. Да еще и заперся там на шпингалет. Через некоторое время Алешка позвал меня через дверь и еще больше меня удивил: – Дим! Подсунь мне сюда бумагу и ручку. В темпе! Алешка в нашей семье самый младший. Но когда он начинает командовать, то даже папа бросает все свои дела и подключается к делам Алешкиным. И я послушно подсунул под дверь ванной листок из тетради и авторучку. И даже ни о чем его не спросил – все равно не скажет. Скоро пришла мама, мы с ней отнесли сумки в кухню. – А где Алешка? – спросила мама. – Опять собак гоняет? – Он в ванной. С увеличителем. – Что?! Опять?! Алексей! Живо выметайся! Что за фокусы? Алешка вышел из ванной какой-то странный. Задумчивый. Даже, я бы сказал, встревоженный. Со сложенным в несколько раз листком из тетради. Он зажал его в кулаке, словно боялся, что бумажку отнимут. И тут же прошмыгнул в нашу комнату. – А пылесос? – крикнула ему вслед мама. – То есть увеличитель! – Димка уберет, – со спокойной уверенностью отозвался Алешка. Димка, конечно, убрал, а мама еще долго фыркала в кухне, разбирая продукты. А Лешка затаился. Сидел за своим столом и думал. Обычно он думает очень быстро, решение принимает мгновенно. А тут… Тут я даже забеспокоился. Он даже не рванулся к телефону, когда тот зазвонил. Как правило, Алешка первым бежит на телефонный звонок, в твердой уверенности, что никому, кроме него, никто позвонить не может. – Американки, – сказала мама, сняв трубку и послушав. – Две какие-то Вики. Алешку. Алешка вздохнул и, пробормотав: «Так я и знал», взял трубку. – Привет, – сказал он. – Хай! Здрасьте! – последнее слово он произнес уже совсем не в знак приветствия, а с возмущением. – У вас так в Америке делают, да? Вы все там такие умные, да? Сначала дарите, а потом отбираете? И кому-нибудь другому дарите? Не зря от вас все индейцы разбежались! Да у меня его нет. Где, где! Выбросил, случайно. Да я тебе таких сто штук подарю, на Новый год. Чао! Алешка положил трубку и повторил со вздохом загадочную фразу: «Так я и думал!» – Проблемы? – спросил я. – Ну ее на фиг! – вырвалось у Алешки. – У самих красный «Форд», а сами из-за всякой ерунды жадничают. – В чем дело-то? – Да ну… – Алешке, видно, не терпелось со мной поделиться, но только, как я узнал потом, не самым главным в этой истории. В которую он попал из-за своей слишком большой сообразительности. – Она, Дим, мне календарик подарила. С ихним Дедом Морозом. Он, Дим, совсем на нашего не похож. С фонарем почему-то. В очках… – Не отвлекайся. – Ну, а я этот календарик потерял. А она вдруг передумала. Говорит: «Ах, ах, я ошибилась. Этот подарок я не могла тебе сделать, это папин календарик. И теперь у нас в семье проблемы!» Неслабо, подумал я. Проблемы из-за такой ерунды? Ну и папа! Просто жлоб какой-то. – Плюнь, – сказал я Алешке. – Купи ей календарик с нашим Дедом Морозом. Без фонаря. И без очков. С мешком подарков. Пусть успокоится. Но Вика не успокоилась. На следующий день она пришла в школу со своим папой. Викин папа на вид был не очень внушительный. Вроде мальчугана, узенький в плечах и какой-то «недорослый». И взгляд у него – нерешительный. Словно он говорит на иностранном языке и не уверен в своем произношении. Вика звала его не папой, не дэдом, а Славиком. Как старшего брата. Ненамного старшего. Славик сразу же пристал к Алешке. Но очень вежливо: – Мальчик, я тебя очень прошу: верни мне эту вещь, которая тебе не принадлежит. Я даже могу дать тебе за нее три доллара. Алешка объяснился также вежливо: – Не верну. Я эту вещь потерял. И тоже могу дать вам за нее три доллара. Тогда Викин папа поперся жаловаться к директору. Семен Михалыч очень удивился, но все-таки позвал Алешку. Викин папа уже ушел, и поэтому разговор в кабинете директора был весьма откровенным. – Оболенский, отдай ты ему эту безделушку, уж очень он из-за нее переживает. – А у меня ее нет! – Алешка даже возмутился – сколько же можно! – Я эту безделушку выбросил. Я ему другую куплю. – Ты такую не купишь. Он мне сказал, что на этом календарике записал очень важный номер телефона своего американского коллеги. Алешка при этих словах так многозначительно усмехнулся, что Семен Михалыч должен был насторожиться. Но он не насторожился. У него была тыща дел по школе. И ежедневный кроссворд. А тут еще эта ерундовая склока… – Я бы на вашем месте, – сказал Алешка в дверях, – эту бы Вику из школы исключил. – Еще чего! Тоже мне – советчик нашелся. – Вы мне за этот совет еще когда-нибудь спасибо скажете. – И Алешка гордо удалился. А Семен Михалыч глубоко задумался… Над кроссвордом. А вечером случилось еще одно событие. Мелкое такое. Мне понадобился маркер, и я стал его разыскивать в ящиках Алешкиного стола. Это дело непростое. Мама про эти ящики говорит: «У тебя, Алеша, там солдат с ружьем потеряется». По-моему, даже с пушкой. Никак мне этот маркер не попадался, я все ящики до самого дна перевернул. Страшнее, чем у нас на антресолях, неразбериха у него там. Нашел! Только не маркер. А тот самый календарик с не нашим Дедом Морозом. И сначала я даже обрадовался за Алешку: одной проблемой у него будет меньше. А потом… Потом я сообразил, что этот календарик вовсе не потерялся в столе. Он был тщательно спрятан. Но я Алешке ничего не сказал. И правильно сделал. Потому что уже на следующий день все изменилось. Алешка помирился с Викой. Даже подружился с ней! – Мам, сказал он, придя из школы, – ты бы что-нибудь испекла. Или торт купила бы. – Зачем? – удивилась мама. – Что за праздник? Пятерку по русскому получил? – Щаз! У нее получишь! – фыркнул Алешка, имея в виду Любашу. И объяснил: – К нам в гости одна бывшая американка просится. Ничего себе такая, с хвостом на макушке. На лошадь похожа. Учиться любит. – Пусть дома любит, – сказала мама. – У меня стирка. – Она тебе поможет, – сказал Алешка. – Она и стирать любит. – И пылесосить? – с надеждой спросила мама. Алешка этот намек пропустил мимо ушей. Он это умеет. Да что там намек! Ему можно прямо сказать: «Лех, помой посуду», а он, словно и не слышит, посмотрит в окно и задумчиво сообщит: «К вечеру, наверное, дождь соберется». Будто этот «наверное, дождь» помоет нам, наверное, посуду… – Я пошел, – сказал Алешка. – За тортом. Мам, дай мне денег! А то придет американка, а у нас в доме ничего съедобного нет. Что она о тебе подумает? – Почему нет? – обиделась мама. – Каша пшенная есть. Правда, она немного пригорела. – В Америке пригорелые каши не едят! – уверенно заявил Алешка. Так, словно он прекрасно знает, что едят в Америке, а что нет. Да, явно что-то странное намечается. Особенно с этим увеличителем… Глава II ХОЛЕСТЕРИН СО СКОРЛУПОЙ На пригорелую кашу Вика не пришла. Она пришла на следующий день. Мамы дома не было, и Алешка взял на себя проблему угощения бывшей американки. – Холестерин будешь? – спросил ее Алешка. На нашем домашнем языке мы называем так яичницу. С папиной легкой руки. Как-то в каком-то ток-шоу какая-то ведущая допрашивала какого-то писателя – что он «кушает на завтрак». – Яичницу из шести яиц! – гордо ответил какой-то писатель. – Это же сплошной холестерин! – в ужасе всплеснула руками какая-то ведущая и прижала их к побледневшим щечкам. А папа тут же сказал: – Я бы этому холестеринчику с лучком очень бы порадовался. И мама пошла жарить ему яичницу. Из шести яиц и с лучком. А Вика, конечно, Лешкин вопрос не поняла и гордо ответила. Как писатель: – Мы лекарства на завтрак не едим. – Мы тоже, – сказал Алешка. – Только на ужин. Перед сном. Вика обошла всю нашу квартиру. – У вас – ничего, – сказала она. – Уютненько. Зато у меня есть своя комната. А у тебя, Алекс? – Конечно! – ответил Алешка. – И у Димки – тоже. – И ведь, по сути, не соврал. У нас с ним одна комната на двоих. Зато самая веселая. Алешка пошел на кухню – жарить холестерин, а меня оставил развлекать гостью. – А это стол Алекса? – спросила она. – Можно за ним посидеть? Ой, какой у него беспорядок! – Зато ничего не теряется, – заступился я за младшего брата. – А если мама порядок наведет, так потом ничего не найдешь. – Миленький столик. – Вика уселась и стала перебирать Алешкино имущество. – Не теряется! А мой календарик он потерял. – Он не потерял, – опять заступился я. – Он его выбросил. Нам чужие Деды Морозы не нужны. Своих хватает! – Как же можно выбрасывать чужую вещь? – А как же можно дарить чужую вещь? Вика не очень-то меня слушала, она все время шарила руками по столу. – А можно, я посмотрю, что у него в ящиках? Там такой же беспорядок? – Там еще лучше, – сказал я. – Но я тебе не советую туда лазить. У него там граната. Как рванет!.. Вика испуганно вскочила со стула и отошла подальше от стола. Что мне и было нужно. Но я не соврал. У Алешки и правда в ящике валяется граната. Но она не настоящая, учебная. Ему подарил ее наш дядя Боря, командир мотострелкового полка. Однажды этой гранатой Алешка разогнал целую банду, впрочем, я уже об этом когда-то рассказывал. Вика немного успокоилась и опять стала подбираться к столу. Что-то она надеялась там найти. Но тут пришел Алешка и позвал ее в кухню. – Я тебя покормлю, – сказал он. – А то что-то ты похудела в своей Америке. – Ну, ты сказал! У меня прекрасная фигура! – Загляденье, – сказал Алешка. – С такой фигурой хорошо в прятки играть. Пошли в кухню. Алешка добросовестно и гостеприимно покормил Вику. Правда, не пригоревшей кашей, а горелой яичницей с осколками скорлупы, зато вволю напоил ее чаем из большой папиной кружки. И тут я заметил одну странную вещь. В разговоре с Викой Алешка к месту и не к месту (чаще не к месту) стал вставлять те немногие английские слова и выражения, которые ему удалось запомнить на уроке. «Фейсом об тейбл! Вау! Хай!» Вика немного морщилась при этом, иногда даже вздрагивала, а потом не выдержала: – Ну и произношение у тебя, Алекс. Я думал, что Алешка обидится, взорвется и достойно ответит, так, что ей мало не покажется. Но он смиренно вздохнул и жалобно признался: – Да, я не очень способный к языкам. Тупой даже. Тормоз. А сейчас без знания иностранного языка никуда не сунешься. Даже в магазин. – И тут он подмигнул мне. Два раза. Правым и левым глазом. И, как ни странно, я его понял. И сказал: – Вика, ты бы помогла ему. Ты же хорошо знаешь и русский, и английский. У тебя получится. Вике это понравилось. Но она для вида поломалась немного. – Ну… если Алекс будет меня слушаться. Он ведь у вас такой неуправляемый. – Я буду умненький и благоразумненький! – поспешно выпалил Алешка. – Я даже руки буду мыть перед едой. А дальше Алешка завел какую-то пустую болтовню. За его хитрым многословием я с трудом уловил главную мысль. Она сводилась к тому, что, во-первых, теперь Вика должна пригласить его к себе в гости, желательно на обед, а во-вторых, что в нашей квартире совершенно нет условий для занятий английским языком и делать это лучше всего у Вики дома. – Я у вас буду лучше усваивать английские слова, – убедительно заявил Алешка. – А тут нам Димка будет мешать. Вика согласилась не сразу: – Мой папа тобой недоволен. – Ничего, – беззаботно отмахнулся Алешка. – Он ко мне привыкнет. Узнает получше – и привыкнет. «Скорее наоборот», – подумал я, внутренне улыбнувшись. Тут пришла наша мама, принюхалась к запаху горелой яичницы и упрекнула Алешку: – Чем же ты девочку накормил? Вика, хотите пшенной каши? – Не хочет, – твердо сказал Алешка. – Хочу! – неожиданно заявила Вика. – Она пригорелая, – предупредил Алешка. – Я как раз такие каши люблю. И Славика к ним приучила. И тут выяснилось, что Вика живет с папой без мамы. Мама почему-то осталась в Америке. Наверное, ей по магазинам надо еще походить. А Вика, кроме занятий в школе, следит за домом и готовит пригорелые каши. Маму все это тронуло, и она решила Вику как следует покормить. Мне кажется, и Вике было приятно посидеть в семейном кругу, где хозяйничает за столом хоть и чужая, но все-таки – мама. В одно прекрасное утро – прямо среди белого дня, после школы, – Алешка вдруг поскреб джинсы щеткой, потер кроссовки тряпкой и заявил: – Я пошел умываться и чистить зубы. – Что с тобой? – спросила, обеспокоившись, мама. – Ты не заболел? – Он влюбился, – сказал я. – Еще чего! – фыркнул Алешка. – Я иду в гости. По делу. Буду осваивать английский язык. Американским способом. – Давно пора, – сказала мама. – А то тебя в ванную не загонишь. – Не загонишь, – разворчался Алешка. – Все из-за вашей школы! Или учись, или мойся. – Это как? – не поняла мама. Алешка доходчиво объяснил: – Утром некогда – в школу бежать надо. Днем тоже некогда – уроки делать надо. Вечером надо пораньше спать ложиться, чтобы утром в школу не опоздать. – Замкнутый круг, – вздохнула мама. – Как же тебе, бедному, живется? Надо школу бросать. – Правда? – оживился Алешка. – Мам, я тогда хоть целый день буду в ванной сидеть. – Кораблики пускать, – сказал я. – Подводную лодку, – поправил меня Алешка. Да, кораблики он уже оставил, еще в раннем детстве. Сейчас он, попутно с самолетом, строил модель подводной лодки. В натуральную величину. Васек не возражал. «Нам все сгодится, – говорил он. – Хоть космический корабль». – А как же английский? – спросила мама. – Тогда он ни к чему. И вот тут я удивился. Алешка вдруг заволновался и поспешил объяснить: – К чему, к чему! И школа к чему. Когда-нибудь знания все равно пригодятся. Мам, дай мне сколько-нибудь денег. – На цветы Вике? – Еще чего! На подарок. – А что ты ей хочешь подарить? – Ничего! Это ее папе подарок. Календарик такой новогодний. Он их собирает. У него сдвиг по фазе – коллекция называется. Лешка в принципе никогда просто так не врет. Всегда для пользы дела. Но это бывает редко. Зато врет он так плавно и гладко, что звучит это всегда убедительно. Алешка уже жеребенком топтался возле двери, когда мама дала ему какую-то толстую книгу: – Подаришь Вике. Это кулинарная книга. Здесь подробно написано, как варить всякие каши, чтобы они не пригорали. – А тебе она разве не нужна? – Ты на что намекаешь? – рассердилась мама. – Да я любую кашу могу сварить с закрытыми глазами! – А я – с завязанными руками, – хихикнул Алешка. Мама тоже хихикнула, дала ему денег, и он усвистел. На занятия английским языком. С репетитором. – Что-то тут неладно, – задумчиво проговорила мама, закрывая за ним дверь. – Ты в курсе, Дим? Наивная у нас мама. Даже если бы я и был в курсе, то, конечно, Алешку бы не заложил. Но я был не в курсе. И поэтому опять залез в Алешкин стол. Раскопал там спрятанный в коробочку из-под чая календарик и стал его изучать. Ничего особенного. Так, типа маленькой открыточки. На одной стороне – Санта-Клаус, в очках и с бородой, а на другой – календарь. Дни и месяцы. До сих пор не знаю, что меня заставило внимательно разглядеть числа. Так, из любопытства – какие у нас теперь красные числа календаря, какие праздники? Все праздники были на месте. Но все-таки чего-то не хватало. Триста шестьдесят пять цифр – каждая на своем месте. Но что-то мне казалось неправильным. Я даже разозлился. И вдруг – удивился. В марте было всего тридцать дней! А я знал точно – их тридцать один. Помню, как мама учила нас по косточкам кулака определять, в каком месяце сколько дней. Это было очень просто. И точно. Косточка выступает – длинный месяц, в тридцать один день; вмятинка между косточками – короткий месяц. В тридцать дней. Но я вдруг засомневался. И это понятно. Сколько тысяч лет, например, люди считали, что Солнце вращается вокруг Земли, а потом вдруг оказалось, что это не так! Совсем наоборот. Впрочем, и сейчас многие люди считают, что не Земля вертится вокруг Солнца, а Солнце крутится вокруг Земли. Наш Алешка, например. Хорошо еще, что он согласен с тем, что Земля имеет форму шара. Согласен, но не совсем уверен. И предпочитает на эту тему не спорить. «А мне все равно», – говорит он при этом. Да и мне тоже. Но тут… Тридцать дней в марте… Я засомневался в себе и в своих косточках. И пошел в кухню. – Мам, сколько дней в марте? – Один, – сказала она. – Зато самый хороший. Восьмое число. Женский праздник. У меня сам собой распахнулся рот. Еще одна новость! Я не сразу сообразил, что мама говорит образно. – А всего? – спросил я. – Хороших и плохих? – Тридцать один, – сказала мама, переворачивая картошку на сковородке. – Пора бы знать! Хочешь, я научу тебя по косточкам определять, сколько дней в каждом месяце! – Научила уже, – вздохнул я. – Плохо научила, – вздохнула и мама, – если ты уже забыл. Не веришь мне – позвони папе. Папе я звонить не стал. Еще чего! Звонить в Министерство внутренних дел полковнику Оболенскому с таким нелепым вопросом! (А этот вопрос, как выяснилось гораздо позже, очень даже его касался. И не только полковника, но и генерала. И не только МВД). Я вернулся в нашу комнату и снова стал разглядывать календарик с неправильным мартом. Может, там и в других месяцах такое же вранье? Нет. Другие месяцы оказались в порядке. А вот сам календарик – не в порядке. С какой-то щелочкой. Словно он был склеен из двух половинок – на одной половинке Санта-Клаус, на другой – сам календарь. Я эту щелочку зачем-то расширил… Из нее выпала какая-то узенькая полупрозрачная пленочка. Я посмотрел ее на свет. Ничего не разглядел. Похоже, на пленочке есть какие-то тоненькие царапинки. Увеличить бы… И тут меня осенило! Увеличитель! Лешка быстрее меня сообразил. И засуетился. А после того, как Алешка засуетился с увеличителем, он очень изменился, загадочный такой стал. И задумчивый. Как верблюд в пустыне. Заблудившийся. И английским решил заняться (не верблюд, конечно). Я быстренько пошарил в ящиках его стола и в книге «Три мушкетера» нашел сложенный листок бумаги. На нем Алешкиной рукой была нарисована некая сложная, совершенно непонятная схема с какими-то буквами, цифрами и значками. Одно только слово было понятно. И это слово было – «Аленка». Ясно, что схему Алешка, увеличив изображение, срисовал с этой полоски-пленочки. Я пытался хоть что-то, кроме Аленки, понять на схеме. Не получалось. Но почему-то все тревожнее становилось на душе. Не простой, однако, календарик! Мне никак не удавалось разгадать эту схему, но все время казалось, что нечто подобное я уже видел. И даже где-то на чердаке памяти вертелось название такой вот штуки. Еще чуть – и я вспомню! Но тут явился Алешка. С ускоренных курсов английского языка. – Би хэппи! – сказал он с порога. Ни фига себе – «хэппи»! Скорее – хиппи. Весь какой-то встрепанный, взъерошенный и без двух пуговиц на куртке. – А пуговицы где? – спросил я. – В кармане, – Алешка присел, переобуваясь, – я их подобрал. – Подрался? – Поспорил. – С кем? С бульдозером? – С Липошкой. Он без очереди лез. – В книжном магазине, за календариком? – В квартиру к Витьке. Липошка – это Костя Щедрин, Лешкин одноклассник. Страшно умный и грамотный. Он научился читать раньше, чем говорить. К первому классу он прочел уже всего Шекспира и Льва Толстого. И еще у него был прекрасный почерк. Каллиграфический, как говорит Любаша. Этот почерк и подвел Костю. Ему понадобились деньги на какую-то редкую книгу. Родители ему денег на книги больше не давали, их квартира и так уже напоминала городскую библиотеку среднего масштаба. И Костя пошел на рынок, наши ребята иногда там подрабатывают. Пустые коробки на склад отнесут, товар помогут с тележки в ларек занести, метелкой могут помахать и всякое другое. А Косте повезло больше всех. Мама ему наказала, чтобы он заодно купил на рынке кое-какие продукты, и Костя аккуратно все записал, чтобы не забыть, на клочке бумаги. И эту записку увидел хозяин нескольких торговых точек – Азебарджан, – так он себя сам называл. – Вах! Какой красивый буквы! – И предложил Косте написать «красивым буквом» ценники на товары. Костя обрадовался и согласился. И написал под его диктовку этих ценников десятка три. Или даже пятьдесят. Очень красиво и старательно написал. Азебарджан ему заплатил и потом водил всех своих коллег любоваться на ценники. Они, эти коллеги, любовались, цокали языками и восхищались на «азебарджанском» языке. «Красивый буква – красивая товар!» И покупателям эти ценники тоже понравились: «Фарел» (форель, значит), «Кифал» (кефаль), «Шпанат» (шпинат), «Перашки» (пирожки), «Подсливочная масла» (подсолнечное), «Липошка медальной» (лепешка миндальная, пирожное такое), «Дынии сладкий», «Сёмка» (семга). Все читали их с улыбками и хорошо раскупали товар. Но вот что произошло потом. На рынок пришла Любаша. Она прочла эти ценники и чуть не упала в обморок. И набросилась на Азебарджана: – Как вам не стыдно! Вы калечите русский язык! – Зачем, скажи, калекчите? Куда калекчите? Ты кто такой, красивый девушка? Учител? Какой плохой учител! Зачем так плохо малчик учишь? Тебе стыдно! Два раза стыдно. Любаша, не сделав покупок, прилетела в школу, провела следствие и без труда вычислила Костю – по каллиграфическому почерку. Но тот был безмятежен. Ему не было «два раза стыдно». – А что такого? Как он диктовал, так я и писал. – Эх, ты! – Любаша не находила слов. – Липошка медальной! Так Костю в школе и прозвали. Но он не обижался. Он вообще весь в себе был. В литературе, в Шекспирах и Чеховых. Он даже разговаривал одними цитатами. Его спросишь: «Липошка, в бассейн пойдешь?» Он задумается, как знаменитый Гамлет, и ответит: «Плыть или не плыть?.. Достойно ль – в бассейн ходить помимо книжной лавки?» Вот с ним Алешка и поспорил на пороге Викиной квартиры. Правда, она теперь уже была не Викой, Алешка стал ее называть попроще – Витькой. – И что? – спросил я. – Что-что? Ему Любаша поручила Витьку по русскому подогнать. Витька говорит хорошо, а пишет с американским акцентом. Вот мы с ним и поспорили. В подъезде. – А он свои пуговицы собрал? Сколько ему не хватило? – А я знаю? Я их считал, что ли? Он там так разорался! – И что же он орал? – Он, Дим, орал, что, прежде чем учить английский, нужно свой родной язык изучить. И обозвал меня. – Неприлично? – удивился я. Костя неприличные слова никогда не употреблял. А когда их слышал, то хмурил брови и сжимал кулаки. – Еще как, Дим! Он, знаешь, как меня обозвал? – Алешка наморщил лоб, вспоминая. – А! Вот как: «Ты чЕрезвычайно перЕспективный жентельмен!» Клево, да? Похоже, Алешке эта «обзывалка» очень понравилась. А у нее была своя предыстория, Алешка мне рассказывал. А как получилось? Ихняя Любаша дала им письменное задание. Написать, что они смотрят по телевизору и почему. Костя так и написал: «В нашей семье телевизор никто не смотрит. И пока там не заменят безграмотных дикторов, которые говорят: „чЕрезвычайный, перЕспективный и коНпеНтентный“, мы его включать не будем». Но, в целом и в общем, они помирились, собрали оборванные пуговицы и договорились, что один из них будет учить Вику русскому языку, а она будет переучивать Алешку на английский. – И с чего начали? – спросил я Алешку. – С английского, – Алешка помолчал. – Ты знаешь, Дим, какая у них классная квартира? Я думал, он сейчас станет рассказывать про классную мебель, про всякую технику в кухне, а он как-то спокойно, будто знал это заранее, сказал: – Это, Дим, не просто квартира. Это, Дим, шпионское осиновое гнездо! Глава III «ДАВАЙ ВЗОРВЕМ МОСТ!» Алешка у нас очень наблюдательный. Все замечает. Мама говорит: «От его любопытных глаз ничего не скроешь». Я тоже наблюдательный. От меня тоже ничего не скроешь. Но я увидел – и забыл. А у Лешки совсем по-другому. Вот идем мы с ним от метро к дому. Доходим до одного места, и там, под деревом, вся земля и трава (и снег, если на улице зима) засыпаны окурками. Почему именно здесь? Да какая мне разница? Я увидел и забыл. Хотя, конечно, странно. Вот когда вся автобусная остановка в окурках – это понятно. Непонятно только, почему? Ведь рядом урна есть. И вот идем как-то мы мимо этого «окурочного» места, и я говорю, чтобы показать, какой я остроумный: – Тут, наверное, какой-нибудь влюбленный ждал свою девушку. Курил и волновался. Алешка усмехнулся: – Ага! Года три он здесь ждал, курил и волновался. Ответить было нечего, а Лешка добавил: – Ты, Дим, наблюдательный. Только несообразительный. Ты все видишь, но выводов не делаешь. – А ты делаешь? – обиделся я. – Шерлок Холмс! Лешка не обиделся. – Я не делаю, Дим. Оно как-то само делается. Все как-то само в голове укладывается. – И окурки? – усмехнулся я. – И окурки, – Алешка кивнул. – Но это элементарно, Ватсон. – Вороны натаскали? – сделал я попытку немного побыть умным. – Вороны не курят. Это люди, от них всегда мусора много. Выходит, Дим, человек из метро, закуривает. Идет и курит. Докурил – и бросил окурок. Ходят все примерно одинаково и курят тоже. Вот и получается, что они все почти в одно место окурки бросают. – Надо здесь урну поставить, – предложил я. – Бесполезно. Все равно в урну бросать не будут. Наверное, он прав. У некоторых людей это болезнь такая. Папа нам рассказывал: когда он был еще совсем молодым и служил участковым, задержал он одного очень приличного хулигана. Я его фамилию до сих пор помню – очень она для хулигана неподходящая: Смирнов. А что он натворил? Вышел из магазина летним солнечным днем и опрокинул другому гражданину урну на голову. Тот сначала обалдел – стоит, весь в мусоре, глазами хлопает, а потом заорал: «Милиция!» Папа их доставил в отделение. И выяснилось: этот гражданин, проходя мимо урны, бросил прямо на асфальт недоеденное мороженое в раскисшей бумажке. Оно шлепнулось, шмякнулось, расплылось на горячем от солнца асфальте. А этот Смирнов не выдержал и отомстил гражданину. И сказал: «Теперь он никогда не бросит мимо урны даже горелую спичку». Этого Смирного чуть не посадили за злостное хулиганство. Зато гражданин… – И он – что? – спросил Алешка. – Исправился? Папа усмехнулся. – Он еще хуже стал. Он после этого случая ни одну урну не пропускал, чтобы ее не опрокинуть. – Из вредности? – спросил я. – Из предосторожности, – уверенно сказал Алешка. – Он следил, чтобы урны были пустые: а вдруг ему опять ее на голову наденут? Умеет Алешка выводы делать. Поэтому, когда он назвал квартиру Вики шпионским гнездом, я сразу же ему поверил. – А как ты догадался? – спросил я. И Алешка показал мне свою нарисованную схему. Пришлось сделать вид, что я ее в глаза не видел. – А это что? – спросил я, для убедительности хлопая глазами. Вместо ответа Алешка пошел в папин кабинет и принес оттуда книгу. Она называлась «Неотвратимое возмездие». И в ней очень интересно рассказывалось, как наши контрразведчики отловили вражеских шпионов. В книге было много фотографий. На них – сами эти шпионы (вполне приличные люди на первый взгляд) и всякие их шпионские прибамбасы. Очень интересные: оружие, крохотные радиостанции, замаскированные под зажигалки, авторучки, тоже не простые. Одна, например, стреляющая, другая – пишущая невидимой пастой, а третья – заряженная снотворным уколом. Там еще много чего было: шифры всякие, отмычки, сканеры, жучки. Алешка, не говоря ни слова, открыл книгу на нужной странице – там, где фотографии. И я подумал, что в квартире Вики везде: по всем углам, столам и подоконникам – так и валяются эти шпионские штучки. Поэтому Лешка и решил, что там находится «осиновое шпионское гнездо». Наивные только какие-то там шпионы обитают. Но все оказалось гораздо интереснее и сложнее. – Смотри, Дим. – Алешка ткнул своим «очень чистым» пальцем в снимок. – Узнаешь? На фотографии была какая-то маленькая фитюлька, вроде колпачка от авторучки. Только еще меньше. А рядом с фитюлькой – узенькая полосочка. – Не узнаю, – признался я. – Впервые вижу. – И я прочитал подпись под снимком. «Рис. 14. Контейнер с микропленкой для закладки в тайник». – Все равно не узнаю. – Врешь! Ты ведь нашел в моем столе пленку. Микропленку! – Ну, нашел, – признался я. – Без всякого контейнера. – Дим, контейнер – это календарик! Понял? Эту пленку Викин батя привез из своей Америки и теперь должен кому-то ее передать! – Или не должен. А сам будет ею пользоваться. – А ты видел, что там, на пленке? – Алешка перевернул страницу. Ткнул пальцем в очередной снимок. Это была какая-то схема. Квадратики, прямоугольники, какие-то закорючки. И надписи. – Понял? – Алешка нетерпеливо посмотрел на меня. – Не гони, дай разобраться. – Я знаю, Дим, ты соображаешь медленно, но верно. Похвалил или поиздевался? Под снимком подпись: «Рис. 15. Схема расположения закладки в районе Андреевского парка». Я долго вглядывался в снимок – медленно соображал. Но, кажется, верно. Потому что на этой непонятной схеме постепенно становилось все понятно. Вверху надпись: «Андреевский парк» и нарисованы кривульки, похожие на деревья. Потом, вдоль извилистого пунктира, я разобрал: «Пеш. тр.» – и догадался – «Пешеходная тропа». Слева от «Пеш. тр.» – красивый крестик, а где-то в середине тропы, чуть в стороне, – кружочек с точкой в центре. – Это что за дырка? – задумался я. – Щаз! – Алешка сорвался с места, чуть не сшиб меня со стула и тут же выскочил из папиного кабинета еще с одной книгой. Это был «Справочник следователя». – Держи! – он сунул мне книгу. – Ищи! Я посмотрел оглавление. Вот то, что нужно: «Условные обозначения. Местные предметы и ориентиры». Стр. 223! На этой стр. 223 мы нашли кружочек с точкой. Он означал – «колодец». Возле колодца было написано мелкими буквами: «S. № – 6 сл. – 5 св.». Это уже было нам не под силу. К тому же мы зря старались. Под снимком был целый абзац с пояснением. «Закладка находилась на северной стороне Андреевского парка. Примерно в трехстах метрах от церкви по пешеходной тропе имелся заброшенный колодец, сложенный из камня. Один из этих камней на южной стенке колодца (S) – шестой слева и пятый сверху – легко вынимался. В образовавшейся нише располагался тайник. Обнаружить его случайно было практически невозможно». Все ясно, а мы зря старались, голову ломали. Алешка взял в руки схемку, срисованную с пленки из календарика. – Вот, Дим, типичная шифровка. Здесь тоже нарисована шпионская заначка. – Закладка, – поправил я его по существу. А он по существу возразил: – Да какая разница? Какая разница, в чем содержатся шпионские сведения – в заначке или в закладке! – Заначка, – упрямо объяснил я, – это когда муж от жены деньги прячет. – А наш папа разве от своей жены деньги прячет? – Не прячет. Ему нечего прятать. У него всегда денег нет. Он сперва отдает маме всю зарплату, а потом у нее мелочь на сигареты сшибает. – Дим, – серьезно сказал Алешка, – так нехорошо говорить про родных родителей. – И, не выдержав, расхохотался первым. – Ладно, давай лучше шпионов ловить. – Это как? – Это просто. Сейчас расшифруем эту схему, заначку эту. Поедем туда, спрячемся и будем ждать. В засаде. Шпионы за ней придут, а мы как выскочим! Как заорем! – Они испугаются и убегут, – ехидно сказал я. – Ну, тогда мы не будем орать. Тихо скажем: «Мордой в землю! Руки за голову!» – А если они по-русски не понимают? – Ты молодец, Дим, подсказал. Я эти слова в первую очередь выучу. Надо у Витьки спросить. Или лучше пусть она на бумажке напишет. Я едва сдержал улыбку, представив себе эту картину. Подходят к «заначке» два здоровенных шпиона, озираются, нервничают. А тут, откуда ни возьмись, выскакивает мелкий пацан, выхватывает из кармана мятую бумажку и, спотыкаясь, читает по ней по-английски: «Мордой в землю! Руки за голову!» Они, конечно, сразу попадают от страха. Мордой в землю. На правах старшего брата я предложил: – Надо папе сказать. Пусть у него голова болит. – Папа шпионами не занимается. У него голова от бандитов болит. Сами разберемся. Ощетинились? – Ощетинились, – согласился я. Это словечко Алешке давно понравилось. Еще когда он понял его в буквальном смысле. Мы тогда участвовали в футбольном матче. Первого сентября. Команда учащихся против команды учителей. Причем нашу команду сформировали из представителей всех классов – от первого до одиннадцатого. А в команде учителей были только мужчины. Многие из них – молодые и спортивные. Кроме нашего директора школы. Он не очень молодой и совсем не спортивный. Поэтому его поставили на ворота. И правильно сделали. Наш директор – он очень плотный. Но не очень высокий. Метра два, не больше. Или два десять. Он, когда стал в воротах, перекрыл их, как пробка – горлышко бутылки. К концу матча счет был равным: двадцать-двадцать. Но мы, наша команда, не хотели, чтобы победила дружба. Мы хотели чистой победы. Наш капитан собрал нас в кучку и сказал: «Ощетинились, парни!» Алешка это «ощетинились» понял по-своему. И когда возле ворот, самоотверженно защищаемых нашим директором, образовалась свалка, толпа и полная неразбериха, Алешка в удобный момент ощетинился – кольнул директора булавкой в попу. Тот подпрыгнул – и мяч проскользнул в ворота под его ногами. Самое интересное, что директор не заподозрил в этом коварстве кого-нибудь из нас, а тем более Алешку. Он почему-то был уверен, что это сделала наш завуч по прозвищу Артоша. Хотя Артоша все два тайма просидела, скучая, на трибуне. Но директор уперся и время от времени ворчал: «Я ее знаю. Она меня где хочешь достанет». У них с Артошей (у нее была подходящая фамилия – Артамонова, и она была курчавая и ходила в платье с бантиком сзади – вылитый пудель Артемон, так ее и прозвали), у них с Артошей были разногласия. Артоша хотела стать директором школы, а Семен Михалыч не хотел, чтобы она стала директором. Про разногласия я неправильно сказал, слишком мягко. Между ними были не просто разногласия, а настоящая вражда. И вся школа об этом, конечно, знала – от нас ведь ничего не скроешь. Все наши ребята были на стороне директора. Он, конечно, был строгий, но он нас уважал. Артоша тоже была строгая, даже злая, но она нас не уважала. Поэтому мы взаимно уважали директора и не уважали завуча. И я бы сказал, что директор не очень-то воевал с ней, он чаще всего торопливо отбивался от ее нападок, потому что воевать ему было некогда – вся школа «лежала» на его пожилых плечах. Зато Артоша находила время бегать по всяким, как она говорила, вышестоящим инстанциям, где критиковала Семена Михайловича. «Он солдафон! – кричала она. – Он ввел в школе палочную дисциплину! Он изгоняет из наших стен ценных работников! И заменяет их непрофессионалами, случайными людьми!» Не знаю, как там было дело в этих «инстанциях», но мы-то знали, что это не так. Хотя на первый взгляд все соответствовало действительности. «Изгоняет ценных работников»… Одно время у нас в школе был очень ценный охранник. Настоящий такой крутой мен. Он сначала даже нам понравился. Этот мен до нашей школы служил опером в отделе по борьбе с наркотиками. А потом он вдруг оттуда почему-то ушел. Или его оттуда почему-то поперли. И Артоша настояла – надо взять его в школу охранником, потому что он был ее племянником. И она стала наезжать на директора: – Вы, Семен Михайлович, – говорила она, – при Владике можете быть спокойны за школу. Ни один учащийся, опоздавший к первому звонку, не проникнет в здание. И ни один районный хулиган – тоже. Семен Михайлович пробовал возразить, что районный хулиган и учащийся – это две большие разницы. – Никакой разницы! – Артоша прижимала кулачки к груди и трясла кудряшками. – И в районе есть хулиганы, и в нашей школе. А Владик – он гроза хулиганов. И в школе, и вокруг школы будет порядок. Уверяю вас! Семен Михайлович не устоял и взял этого Владика. И сначала не пожалел об этом. Дисциплина в школе повысилась – в смысле опозданий. Тут Владик был крут. А потом он и еще выше поднял свой авторитет и укрепил его. Однажды вечером на наш школьный стадион явились наши районные хулиганы. ОПГ – мы их так называли: организованная преступная группировка. И они стали безобразничать. Они даже в песочную яму для прыжков набили бутылок из-под пива. Владик не спеша вышел из школы и сначала поговорил с ними по-человечески. Но они человеческого языка не поняли и даже попытались на него напасть. А потом, утирая носы и почесывая бока, старательно выбирали из песка бутылочные осколки. Теперь, когда Владик проходил по этажам, в школе наступала тишина. Его или уважали, или боялись. А некоторые ребята с ним дружили, и он позволял им опаздывать в школу и курить в туалете. У нас, конечно, как и в каждой школе, есть разные ребята. Некоторые курят, некоторые пиво пьют, некоторые матом ругаются. Но самого плохого у нас в школе никогда не было. Никто из наших внутренних хулиганов не грубил учителям и не баловался всякой дурью. И вот в один далеко не самый прекрасный день эти наши хулиганы пришли к нашему директору и что-то такое ему рассказали. – Что?! – разбуженным медведем взревел наш полковник, грозно поднимаясь над столом. – Наркота?! Во вверенном мне подразделении? Он выскочил из кабинета, пролетел, как фугасный снаряд, два этажа и «взорвался» у входной двери. Владик не успел встать из-за стола. Семен Михайлович схватил его за шиворот и раз пять ахнул башкой о стол. И все это – при скоплении учащихся разных классов. А потом он подтащил Владика к двери и вышиб его из школы настоящим футбольным ударом – пониже спины. Остановился, осмотрелся бешеными глазами, словно приходил в себя, взял со стола кепку Владика и тоже выбросил ее за дверь. Перевел дыхание и сказал замершим вокруг ученикам: – Извините. И, тяжело ступая, пошел в свой кабинет. Артоша подняла было шум, собираясь сообщить в инстанции «о возмутительном рукоприкладстве», но Семен Михалыч спокойно сказал ей: – Еще одно слово об этом мерзавце – и он окажется за решеткой. Мы все, конечно, еще больше зауважали директора. И нам было удивительно, что он, пожилой человек, так легко и мгновенно расправился с молодым и сильным, хорошо подготовленным для драк бывшим опером. Мы с ребятами об этом много думали и спорили. Многие говорили: «Михалыч рассвирепел». А из-за чего? Выходит – из-за нас. Ради одного себя он так не разозлился бы. Так или иначе, но после этого отношения директора и завуча еще больше ухудшились. Особенно когда Семен Михалыч принял в школу Васька. И все ребята, которые раньше табунком ходили за Владиком, переметнулись к Ваську. А Владик, между прочим, частенько появлялся в окрестностях школы, и, что самое странное, его иногда видели в компании той самой ОПГ, которую он однажды вечером так круто разгромил… Впрочем, я опять отвлекся. О чем мы говорили? Да – ощетинились. Я потом объяснил Алешке, что означает этот ходовой термин. Это вовсе не значит, что нужно, подобно ежу, выставлять во все стороны локти, коленки и иголки. Просто нужно собраться с силами и пустить все эти силы на достижение победы. – Иголки тоже не помешают, – сказал мне тогда Алешка. А сейчас он опять пошел в кабинет и позвонил папе на работу – проконсультироваться. По проблемам увеличителя. А проблемы были. Когда папа сам занимался изготовлением снимков, он и нас пытался в это дело вовлечь. Но сидеть в совершенно темной ванной или при совершенно красном свете – у нас на это не хватало терпения. Ведь сначала нужно было приготовить все растворы – для пленки и для фотобумаги. Проявить, закрепить и промыть пленку. Высушить ее. Потом сделать с пленки отпечаток на бумаге, проявить его, промыть и закрепить. И опять промыть и высушить. В общем, тягомотина. Правда, когда в ванночке появлялось изображение на белой до этого бумаге, было интересно. Как сначала всякие неясные тени концентрировались, контрастировались – и появлялось изображение. Это мама. И это мама. Мама в кухне, мама в пальто, мама возле магазина… Но все это мы почти позабыли. Ведь теперь никаких проблем – щелкнул и отдал в проявку и в печать. И получай готовые снимки: это мама на скамейке, это мама у окна, это мама за швейной машинкой. Теперь нам нужно было вспомнить и заново освоить все эти процессы. Получить снимки: это шпион, это его любимый пистолет, а это – его любимые дети… – Здесь Штирлиц, – сказал Алешка в трубку. – Пап, где-нибудь в нашей стране имеются всякие проявлятели с закреплятелями? И с промывателями? – Имеются, – сказал папа. – И довольно недалеко. А тебе зачем? – Пап, я хочу сам творить фотографии. А то что это такое? Нащелкал – и сдал. И тебе – все готовенькое. А ты сам – ни при чем. Не клево, правда? – Не клево, – согласился папа. – И не отпад. Проявлятели вместе с закреплятелями на антресолях, в коробке из-под маминых парадных туфель, на которой написано «Термос». Только, Алексей, у них давно истек срок годности. – У туфель? – У туфель тоже. Только ты маме об этом не напоминай. А я говорю про закрепитель и проявитель. Плохо получится, неконтрастно. Фотобумага там же, и она тоже старая. – Фиг с ней, – сказал Алешка. – А промыватель? – Это еще проще – кран в ванной. – Тоже старый? – хихикнул Алешка. И попрощался с папой по-английски. Не английским «гуд бай», а просто торопливо бросил трубку. И развил бешеную деятельность. – Дим, достаешь коробку с туфлями, разводишь промыватели… то есть проявлятели с закреплятелями. Устанавливаешь увеличатель… то есть увеличитель. Все понял? Ощетинились! Мы ощетинились… И все-таки сделали вполне приличный отпечаток со шпионской микропленки. Алешкин рисунок получился не очень точным, а для нас любая мелочь на схеме была важна. Когда снимок высох, мы сели за Алешкин стол с папиным справочником. Но разобраться не успели: пришла мама. Сначала просто пришла, а потом пришла в ужас: – Опять? Уберите это чудовище обратно! – Это она про увеличитель. И тут она увидала коробку из-под своих парадных туфель с надписью «Термос». – Кстати, надо бы напомнить отцу, чтобы туфли мне купил. В старых уже в приличное общество не выйдешь. Я из-за этих туфель все время дома сижу. И нигде не бываю. Ни в каких театрах. А только закупаю продукты, готовлю, стираю, глажу, убираюсь. И никто мне не помогает… Мы сидели, виновато опустив головы. Всем своим видом показывали, как мы сочувствуем маме. А Лешка из сочувствия даже добавил: – Тебя еще и в школу все время вызывают. – Разве? – удивилась мама. – А я и не знала! Вот и еще одна проблема. – А ты не ходи, – посоветовал Алешка. – И правда, – согласилась мама. – Чего я там не видела? У меня и туфель подходящих нет. Чтобы в вашу школу ходить. Школа, подумал я, все-таки не театр. Хотя, как сказать. Может, и не театр. Но уж цирк – точно. Мама еще немного пожаловалась на покупки, готовку, стирку и старые туфли, а потом весело сказала: – Мыть руки! Обедать! Я такие сегодня пельмени купила. Во! – И она подняла торчком большой палец. После обеда мы помыли посуду, чтобы маме легче жилось, убрали увеличитель и коробку с туфлями из-под термоса, чтобы ее не расстраивать, и закрылись в своей комнате. И стали разбираться в схеме. Она получилась довольно «читаемой». Конечно, не все на ней было ясно. Но вот речку мы сразу угадали, без труда. Потому что рядом с извилиной было написано: «река Пехорка». Угадали мы и поселок, нарисованный в виде квадратиков и прямоугольников. Потому что рядом с ними было написано: «пос. Малаховка». Дальше пошло немного туго. Правда, мы еще разгадали крестик – церковь, и два отдельно стоящих дерева – хвойное и лиственное. Потому что они были нарисованы очень похоже: одно с кудряшками, а другое с иголками. А потом мы стали листать папин «Справочник следователя». Дело пошло. Две фиговинки – скобочками – через реку оказались мостом. Прямоугольник, пересеченный по диагонали и с закрашенным нижним треугольником, оказался фабрикой. Силуэт самолетика (вид сверху) – это аэродром. Еще мы нашли на схеме железную дорогу и два шоссе. Вот пока и все. Потому что все остальное было записями. Загадочными. Ну, «пос. Малаховка» мы отгадали. А вот в углу было написано сокращенно: «Вт. Чт. 18.00 – 19.30». Алешка сразу выдал: – Часы работы предприятия. Или магазина. Или это, Дим, какой-нибудь прием каких-нибудь посетителей. – С чего ты взял? – Элементарно, Ватсон. Такое на всех магазинных дверях пишут. «Вт.» – вторник. «Чт.» – четверг. А цифры – это время. – А вот это что? – И я показал на надпись возле моста: – «4-й ст. Аленка». – Аленка, Аленка, – Алешка призадумался. – Сколько их у нас в Москве, не считал? В нашем классе их целых две штуки. Что, две шпионки в одном классе сразу? – Лех, у нас в школе их вообще десятка два. И в нашем доме – четыре штуки. Если еще бабку Алену присчитать. – Да, – Алешка не заметил, как отреагировал глупейшей рекламой: – Да, до десяти раз больше. – И вдруг высказался: – Это все ерунда! Я все понял. Эта Аленка-шпионка будет стоять на мосту по вторникам и четвергам с восемнадцати до девятнадцати тридцати. С четырьмя стаканами в руках. – Бред! – Ничего не бред. Эти стаканы – 4 ст. – они у них как пароль. Потому что у нас этих Аленок до фига. Вдруг шпион не к той Аленке подойдет? Логика, конечно, в его выводах есть. Но что-то в ней не вяжется. Трудно себе представить стоящую на мосту Аленку с четырьмя пустыми стаканами в руках. «Продаете, девочка? Почем стаканчик?» – Лех, – сказал я. – Мы так не разберемся. Надо ехать в Малаховку, найти этот мост… – Точно! Молодец! – перебил меня Алешка. – И взорвать его на фиг! Я так ошалел, что совсем растерялся. И спросил его: – А чем взорвать? – Гранатой! У меня есть! – Она пустая, – возразил я по инерции. – Ну и что? Мы в нее спичечных головок напихаем. Знаешь, как рванет! Ни моста, ни стаканов. – Ни Аленки? Алешка нахмурился. – Она, Дим, все-таки помогает шпионам. Вредит обороноспособности нашей страны. – Мост взрывать не будем, – решил я. – Мы на него просто посмотрим. – И на Аленку тоже. И гранату на всякий случай возьмем. Вдруг там этих шпионов – целый мост? Глава IV «Я ВАС УМОЛЯЮ!» Надо ехать в Малаховку. На электричке. Раньше, иногда, мы ездили на электричке без билета. Если нас заставал контролер, Алешка делал плаксивое лицо и сердито жаловался: – Вам бы только билеты… А если дети потерялись? Если наши дорогие родители отстали от поезда вместе с билетами, нам что теперь – пешком идти к нашей больной бабушке? Так прикажете? Контролеры терялись и испуганно спрашивали: – А что с вашей бабушкой? – Хлюс, – обычно отвечал Алешка. И этого было достаточно – такая необычная болезнь. Но, на самом деле, ни «хлюс», ни флюс нашей бабушке не грозил. Потому что она была зубной врач на пенсии. И от скуки сама себе лечила зубы. Но это было раньше. А теперь понаставили этих турникетов… До электрички не доберешься. Мы шли из школы, раздумывая, где бы раздобыть денег на дорогу. Сумма по нашим временам (и по нашим карманам) довольно приличная. – Я бы банк ограбил, – сказал Алешка задумчиво. – Съездили бы в Малаховку, а сдачу от билетов я бы им вернул. Или это нечестно? – Заманчиво, – сказал я. – Маме на новые туфли немножко взяли бы. – Тебе велосипед нужен, – вспомнил Алешка. – А папе новый портфель, – вспомнил я. – Тогда уж, Дим, заодно и мотор для нашего самолета. – И для твоей подводной лодки. – Что-то много набирается, – вздохнул Алешка. – Нам столько не награбить. Я начал перебирать возможные варианты. Мама денег не даст. Папа – тоже, у него их никогда нет. Сосед Полпалыч? Пенсионер. Пенсионеры – люди, как правило, добрые. И денежки у них водятся. Небольшие, но водятся. Раз в месяц, когда они получают свою пенсию. Потом они отдают ее за квартиру, и после этого просить у них в долг бесполезно – им нечего дать. – Какое сегодня число? – спросил я Алешку. – Четверг. Он до сих пор числа с днями недели путает. И сами дни недели тоже. – А вчера? – спросил я для проверки. – Пятница. Все понятно. – Пошли к Полпалычу, – предложил я. – У него деньжат стрельнем. Полпалыч – он вообще-то Павел Павлович. Ну, конечно, его все называли сначала сокращенно – Пал Палыч. Но он такой из себя не очень крупный. Мелкий, в общем-то. С нашего Алешку примерно. И его постепенно начали называть – Пол-Палыча. Так и закрепилось. Но нам к Полпалычу идти не пришлось. Навстречу нам плавно двигалась Марина из седьмого «А» по прозвищу «Я вас умоляю!» Она очень хорошая девочка. Из очень обеспеченной семьи. У нее всегда есть деньги, и она не жадничает. И во всех случаях жизни обходится одной фразой. И все ее понимают. Она очень убедительно произносит: «Я вас умоляю». И придает этой фразе вполне понятный смысл интонацией, мимикой, жестом. Учится она очень хорошо. – Садись, Марина, отлично. – Я вас умоляю, – пожимает она плечами, будто говорит: а разве могло быть иначе? – Мариночка, почему ты опоздала к первому уроку? – Я вас умоляю! – И все ясно: у нас вчера были гости и я очень поздно легла, проспала, простите, не повторится. – Дура ты, Маринка! – Я тебя умоляю! – значит: ты на себя посмотри, козел! Для вас (вам это немного непривычно) я буду переводить ее слова на полноценный русский язык. – Как жизнь, Маринка? – Я тебя умоляю! – с улыбкой. Это значит: все хорошо, я рада, что ты об этом спросил. – Деньги есть? – Я тебя умоляю? (Сколько надо?) Маринка дала нам сто рублей. Алешка спросил: – А когда отдать? – Я тебя умоляю… (Когда разбогатеете.) – Мы никогда не разбогатеем, – предупредил я. – Я вас умоляю. (Всякое в жизни бывает.) Хорошая девочка, я вас умоляю! Мы забежали домой, быстренько перекусили, захватили шпионскую схему и поехали в Малаховку. Как только поезд отошел от Москвы, в вагон вошла пестрая тетка-цыганка. За спиной у нее висел рюкзак, из которого торчала черноволосая головка с любопытными глазами, а за теткой шли еще двое – пацан такой веселый и девочка с сумкой. И они начали обходить всех пассажиров. Ну, как обычно. С сумкой. Шустрый пацан поравнялся с нами. Добрая тетка, сидевшая напротив нас, растрогалась и дала ему апельсин. Цыганенок присвистнул, размахнулся и запустил апельсином в открытое окошко. Очень точно запустил. Как раз во встречный поезд. – Они только валютой берут, – объяснил я оторопевшей тетке. – Сами они не местные, – сердито добавил Алешка, – а апельсинами швыряются. Тут он, конечно, очень прав. Вот у нас дома, например, не то что апельсины – хлеб никогда не выбрасывают. Даже когда вдруг батон безнадежно зачерствеет. Мама тогда режет его на кусочки и делает в духовке сухарики. «Хлеб нельзя выбрасывать», – говорит она. И не объясняет – почему. А нам и объяснять не надо. Мы однажды всем классом ездили на экскурсию в Ленинград. То есть в Питер. И Алешку с собой взяли – попробуй его не возьми! И мы там насмотрелись всяких достопримечательностей. Ходили по всяким музеям. Здорово, конечно! А когда ехали обратно, наша классная спросила Алешку, что ему больше всего запомнилось. Она думала, что он расскажет ей о всяких картинах, о рыцарях и скульптурах. Но Алешке больше всего запомнился в одном музее кусочек блокадного хлеба. Этот кусочек, крохотный, съежившийся, черный, в трещинках, выдавали людям на весь день. Так что у нас дома проблем с апельсинами не бывает… Но я отвлекся. Ехали мы, ехали, поезд стучал колесами, а мы смотрели в грязное окно. Вот и Малаховка. Нам уже приходилось здесь бывать, и мы сразу пошли к озеру. Мимо церкви (крестик на схеме), мимо фабрики (теперь здесь не фабрика, а казино с рестораном), вдоль края спортивного аэродрома (теперь здесь ипподром и конюшни какого-то богача). Все, как на схеме. Вот и озеро. На одном берегу у него поселковые дома, на другом – роща вроде лесочка, а с нашего края – мостик (две скобочки на схеме) через речку Пехорку, вытекающую из озера. На мостике должны были стоять Аленки со стаканами. Но никаких Аленок там не было. Была только одна бабка, которая торговала из мешка семечками. Семечки она отмеряла стаканчиком. Но одним, а не четырьмя сразу. Алешка тут же задал ей контрольный вопрос: – Здравствуйте, тетя Алена! Вам привет из Америки. – И вам тоже, – ответила бабуля. – Только я не Алена, а Татьяна. А чего там, в Америке? Семечки есть? – Там у них кукурузы полно. И индейцев. А вот Алены там нет. Мы ее здесь ищем. – А почем там семечки? По сколько евров? Бабуля явно прикидывала: не стоит ли ей со своим мешком и мерным стаканчиком махануть в Америку, сделать бизнес? В общем, как мы ни крутились, бабулю, кроме мировых цен на семечки, ничего не интересовало. – А какой сегодня день? – спросил меня Алешка. – Первое или второе? Вторник или четверг? – Среда. – Зря приехали, – вздохнул Алешка. – У шпионов сегодня неприемный день. Завтра надо ехать. – А деньги? – Достанем, – отмахнулся Алешка. И сразу же предложил: – Давай у этой бабки купим семечек. – На фига? – Для денег. Она стаканчик продает по десять рублей. Так? Так. Мы у нее купим десять стаканчиков по десять рублей… это сколько будет? Вот. А в Москве продадим по двадцать. Здорово я придумал? Вообще-то он романтик. Фантазер. Оказывается – еще и спекулянт в душе. И я, наверное, нахмурился. Потому что Алешка сразу же защебетал: – Да ладно, Дим. Всего один разок! Мама не узнает, папа не узнает. Любаша не узнает… – Кто еще? – безнадежно спросил я. – Никто не узнает, Дим. Сколько у нас денег осталось? – Нисколько. Только на обратную дорогу. – Жаль. А давай что-нибудь продадим, а? Твою куртку. За нее сто рублей дадут? Вон, смотри, как раз дядька идет без куртки. У него деньги точно есть, он сигару курит. Понаблюдай за ним. Дядька с сигарой, с тросточкой, но без куртки, не спеша прошелся по мосту. Постоял возле мешка с семечками. Обсудил с бабулей цены на нефть… тьфу, на семечки! Вернулся. Остановился посреди моста, облокотился на перила и уставился на воду. Смотрел, как она выбегала из-под моста и текла дальше, по своим делам. Подумав, помечтав «над лоном вод», дядька взял трость под мышку, достал из кармана бумажник, покопался в нем. («Деньги считает, – подтолкнул меня в бок Алешка, – ему куртка нужна. Твоя!») Сунул бумажник в карман, а из другого кармана что-то достал, осмотрелся и впихнул это «что-то» в дырку на столбике. – Культурный, – шепнул мне Алешка. – Не разбрасывает мусор во все стороны, в дырки его запихивает. Дядька энергично пососал сигару, еще раз оглянулся и пошел к станции. Постукивая тросточкой по столбикам перил. – Эй! – крикнул ему вслед Алешка. – Эй, куртка нужна? За сто баксов? Незнакомец удивленно обернулся, перекинул сигару из одного угла рта в другой и что-то коротко ответил. – Что он сказал? – спросил я Алешку. – Ты у нас спец в английском. – Он… Это… Он сказал, что сегодня хорошая погода. Он сказал: приходите ко мне в гостиницу, когда пойдут осенние дожди. Тогда он с удовольствием купит себе куртку. И еще он сказал… Я так и не узнал, что там еще сказал этот иностранец с сигарой. Потому что Алешка вдруг сделал круглые глаза и стал тыкать пальцем в столбики перил. Он будто их пересчитывал. Пересчитал и ахнул: – Дим! Это не четыре стакана! Это четвертый столбик перил! Понял? «4-й ст.»! Я не успел сказать, что я ничего не понял. Алешка сорвался с места, подбежал к перилам, где только что стоял иностранец без куртки. А он любовался на мутные воды речки как раз у четвертого «ст.». И в него же засунул какой-то комочек мусора. Я догнал Алешку, когда он уже вытащил из дырки скомканную бумажку и развернул ее. Это была обертка от шоколадки «Аленка». Значит, все-таки сегодня вторник. Или четверг. Приемный день у шпионов. Мы переглянулись, поняли друг друга без слов и помчались за дядькой. Скоро мы догнали его: он медленно шел вдоль озера, и за ним тянулся, как за пароходом, дымок сигары. Конечно, мы не полезли ему на глаза, старались держаться в отдалении, но в то же время не выпускали его из вида. Правда, один раз мы чуть на него не налетели. Он неожиданно остановился – прямо как столб под номером четыре – и нагнулся к ботинку. Шнурок у него развязался. Но мы его плавно обошли с двух сторон и шмыгнули в магазин, подождали, пока он завяжет шнурок, и снова пристроились ему в кильватер. Иностранец докурил сигару, аккуратно загасил ее о край урны и бросил окурок в ее черный зев. Вот бы все так! А не только шпионы. В общем, шли мы за ним, шли – даже немного надоело. Ничего шпионского в его поведении не было. Это я так думал, ненаблюдательный. И несообразительный. А наблюдательный и сообразительный Алешка думал совсем по-другому. Шли мы, шли, и вдруг иностранец подошел к синему «Форду», быстро сел в него и еще быстрее уехал. Мы даже номер машины не успели заметить. Усекли только, что он иностранный. – Упустили, – сказал Алешка. – Матерого агента. – С чего ты взял, что он матерый? – Как с чего? – удивился Алешка. – Он же, Дим, пять раз проверялся. – Где проверялся? – Ну, Дим, он же несколько раз уточнял: нет ли за ним слежки? Вот уж фантазер! – А ты разве не заметил? – спросил Алешка. – Ничего необычного не видел? – Ничего! – я рассердился. – Человек как человек! Ничто человеческое ему не чуждо. Шнурки у него развязываются, на витрины он глазеет – что там секретного, какие государственные тайны? Он даже окурки мимо урны не бросает. По-твоему, если человек не мусорит на улице, значит, он шпион? Будь так, их давно бы всех переловили. Алешка вздохнул и повторил сказанное ранее: – Ты, Дим, наблюдательный. Но несообразительный. «Спасибо на добром слове», – подумал я. – Никакой шнурок у него не развязывался. Он только такой вид сделал, а сам нагнулся, оглянулся и осмотрелся. И когда окурок выбрасывал – тоже. А когда он у витрины застрял, мне вообще все ясно стало. В этом стекле, Дим, отражалось все, что у него за спиной! Да, спорить с ним трудно. Но я все-таки поспорил. – Леха, любой нормальный человек любуется витринами. Там много интересного. – А тебе, Дим, интересно разглядывать витрину с женскими шубами? – Еще чего! – Вот и ему тоже. Помнишь, папа рассказывал, как он выследил одного опасного бандита, который переоделся в женщину и шагал себе по улице? Помню. Он привлек внимание опера (нашего папы в молодости) тем, что, проходя мимо витрин со всякими женскими косметиками, туфельками и шляпками, ни разу не то что не остановился – и не взглянул на них ни разу. Разве настоящая женщина такое себе позволит? Да, что и говорить, нелегко приходится шпионам в нашей стране! Среди наблюдательных и сообразительных людей. – А вот машину мы с тобой упустили. – Алешка вздохнул, но тут же уверенно заявил: – Но мы ее найдем. – Прямо сейчас? – мне стало смешно. – Завтра. Я буквы на номере заметил и его цвет запомнил. А я и этого не запомнил. Хотя я тоже – наблюдательный. Иногда. И сообразительный. Не всегда. До электрички еще оставалось время. – Давай на рынок зайдем, – предложил Алешка. – А что там делать? – насупился я. – Денег-то у нас нет. – А я о чем, Дим? Походим, посмотрим – вдруг кто-нибудь деньги потерял? Я, Дим, часто деньги на полу нахожу. Один раз мне даже рубль попался. Пошли? Ну не на платформе же сидеть! В то, что на рынке деньги под ногами валяются, – в это мне не очень-то верилось. А походить и поглазеть можно. Особенно на всякую живность. Живности, кроме кур, сегодня на рынке не оказалось. Денег под ногами – тоже. Зато мы загляделись на коврики с дамами на лошадях и с русалками на берегу. Но больше всего нам понравились какие-то беленькие скульптурки, которыми торговал мрачный дядька в бороде. Фигурки были классные, как живые, и на любой вкус. Выбирай – не хочу. И ангелочки с крылышками, и балеринки без крылышек, и Деды Морозы с мешками, и всякие Венеры и Афродиты без ничего. – Давай маме вот эту купим, – Алешка показал на статную девицу с венком на голове и с корзиной, полной фруктов, в руке. Больше на девице ничего не было. – Не купишь, – мрачно буркнул бородач. – У тебя столько денег нет. – Я вас умоляю! – сердечно сказал Алешка. И дядька его понял: когда будут, тогда и куплю. – Вот тогда и приходи. – Это он сказал довольно резко. Алешка в таких случаях в долгу не остается. – А почему это она у вас за фруктами в огород голая ходит? – Не твоего ума… Это богиня плодородия, Флора ее звать. – Покупаю, – решил Алешка. – Не отдавайте ее никому. – Ага, так я и буду тебя дожидаться! Сколько хоть ждать-то? – Как всегда – до Восьмого марта. – А сегодня у нас что? Сентяп? – Нояб, – сказал Алешка. – Или четверг. И мы пошли дальше по рядам. Еще на что-то поглазели и спохватились, что можем опоздать на электричку. Вышли с рынка на площадь, всю заставленную машинами и даже одной лошадью с телегой. – Купим лошадь? – спросил меня Алешка. – Ладно. К Восьмому марта. Или в четверг. – Неслабо! – вдруг выдохнул Алешка. И показал глазами куда-то в сторону. Неслабо: в серую иномарку запихивала свой мешок с семечками хорошо знакомая нам бабка. – Наторговала! – присвистнул Алешка. Хороший товар, значит, если эта бабка продавать свои семечки ездит на собственной машине. Золотые семечки! Бабка тем временем впихнула мешок и села за руль, сбросив на плечи свой старый платок. И мне показалось, что сама она не очень-то и старая. Помолодела, как только в машину села. И вылетела с площади на шоссе, как Шумахер. – Вот, Дим, – назидательно произнес Алешка, – как люди живут, у которых ремесло в руках! Какое уж там ремесло… Когда мы садились в московскую электричку, мне показалась знакомой еще одна фигура. На этот раз на платформе. Эта худощавая и невеликая фигура, немного сутулясь, придерживая от ветра шляпу, суетливо куда-то поспешала. Я уже дернул было Алешку за рукав, но фигура смешалась с толпой пассажиров и исчезла. Но я эту фигуру так и не опознал. По-моему, она села в соседний вагон. Алешка тем временем расправил на коленке обертку с Аленкой и стал ее изучать. Он вертел ее, складывал, разворачивал, изучал с изнанки, смотрел на свет. Вздыхал и тяжело пыхтел. Словно не с бумажкой возился, а с лопатой на огороде. Наконец он сложил обертку и сунул ее в карман: – Нет, Дим, это не шифровка. Никаких там, Дим, этих… тайнозаписей нет. – Тайнописи, – поправил его я. – Ну и что? Съел он шоколадку и сунул обертку в столбик. Чтобы не сорить на мосту. – Я тебя умоляю, – скептически усмехнулся Алешка, – сунул в четвертый столбик! Там, где написано «Аленка»! Ничего это и не случайность. Это, я догадался, такой у них пароль. Чтобы шпионы столбиками не ошибались. – Уж до четырех-то они считать умеют, – возразил я. Но почувствовал, что Алешка в чем-то прав. Что и показало ближайшее будущее. Мы вернулись домой до прихода мамы и избежали вопросов: «Где вы бегали? Как дела в школе? Почему не сделали уроки?» – Завтра, Дим, – сказал Алешка, – опять поедем в Малаховку. Опять деньги нужны. У кого займем? – Лех, ведь их отдавать нужно, – осторожно напомнил я. – Отдадим! Маринка нам дала сто рублей, так? Мы у кого-нибудь занимаем двести, так? Сто отдаем Маринке, а на сто едем в Малаховку. Одного долга нет! Здорово? – А другой долг? Двести мы как отдадим? – Займем еще у кого-нибудь. Триста. Двести отдадим: еще одного долга нет. – И так далее? – спросил я. – Давай уж сразу тыщу займем. – Тыщу нам не дадут. Мы с тобой еще не очень совершеннолетние. Все, я пошел к Полпалычу. Раз сегодня четверг, значит, пенсия у него еще цела. – Сегодня вторник, – напомнил я. – Тогда – тем более. – И он хлопнул дверью. А вернулся не очень скоро. И какой-то он был задумчивый. – Достал? – спросил я. – Что? – переспросил Алешка. – Деньги! Ты зачем к Полпалычу ходил? – А… Достал. – Алешка вынул из кармашка двести рублей и отдал их мне. – Достал… И застал. – Кого застал? – Дим, когда я пришел к Полпалычу, у него на вешалке шляпа висела. – И что? – Я кивнул на нашу вешалку, где лежала на полке папина шляпа, которую он никогда не носил. – А то! Это шляпа, знаешь, чья? Витькиного бати! Я, пока Полпалычу зубы заговаривал, в комнату заглянул. А там… Ну, думаю, там Викин папа с пулеметом. – А там, Дим, на столике шахматы. И сидит над ними, размышляет Витькин батя. Вот уж не думал, что Полпалыч будет со всякими шпионами в шахматы играть! Алешка расстроился. А я вдруг вспомнил эту шляпу! Это я ее видел на платформе в Малаховке… Глава V УРОКИ АНГЛИЙСКОГО Недалеко от нашего дома, прямо на проспекте, стоит красивое здание с рубиновыми буквами наверху – «Электроника». Эти громадные буквы ярко горят и днем, и ночью. Раньше здесь был какой-то научный институт, в котором что-то разрабатывали ученые-электронщики. Он был немножко секретный, но все местные жители об этом институте знали. Сейчас в этом красивом здании никакого института нет, его «упразднили», но «Электроника» осталась. Здесь теперь большой магазин, где продают телевизоры, видаки, компьютеры и все тому подобное. Правда (это мы подслушали один папин секретный разговор), от этого института осталась небольшая лаборатория. Где-то на задворках «Электроники». Небольшой домик, окруженный забором с глазками видеонаблюдения и с охранником возле железной калитки. Одним словом, знаменитая «Электроника». И наш сосед Полпалыч – тоже человек знаменитый. Он был раньше каким-то ученым и директором этого института. А потом немного состарился и стал пенсионером. Но из родного института, вернее, из его остатков, его не до конца уволили. Иногда его приглашали на консультации, когда у них там что-то не ладилось. Когда институт превратили в магазин, Полпалыч очень расстроился и даже заболел. И вышел из больницы худеньким и маленьким. И как-то пошутил: «От меня только половинка осталась». Может, еще и поэтому его стали называть вместо Пал Палыча – Полпалычем. Он очень славный человек. И никогда мусор мимо урны не бросает. А в хорошую погоду сидит во дворе и играет с кем-нибудь в шахматы. Но все реже и реже, потому что ему не хватает партнеров. Полпалыч очень умный и быстро выигрывает. Правда, один раз он все-таки проиграл. Нашему Алешке. Наш Алешка все время чем-нибудь увлекается. Один раз он увлекся шахматами. Обыграл меня, папу, маму – она больше любит шашки, игру в щелбанчики, и ее нетрудно было обыграть в шахматы. И Алешка решил поиграть с Полпалычем. Он заранее выучил по книге наизусть какую-то знаменитую партию и взял ее за основу. Полпалыч схватился за голову, получив мат в три хода. – Блестяще! – восхитился он. – Ты сейчас сыграл, как великий Алехин! У тебя блестящее будущее! – Я знаю, – скромно согласился Алешка. С той поры они больше в шахматы не играли. У Алешки появились новые увлечения, а Полпалыч побоялся еще раз проиграть пацану, который, как он выразился, раз в семь его моложе. Теперь вот, оказывается, у Полпалыча появился достойный партнер. – Мы сегодня никуда не едем, – решительно сказал Алешка. – У меня сегодня курсы английского языка. Надо вымыть руки и уши. Какая тут связь – не знаю. – Мама велела, – объяснил Алешка. – Она говорит, что в чужой дом нужно ходить с чистыми ушами. Ты разве не знал? Знал. Я даже больше знаю: в своем доме тоже нужно ходить с чистыми ушами. Но эту новость я Алешке не сообщил. Все равно не поверит. Он запихнул в свой школьный рюкзачок учебники и тетради и сунул туда же коробку шахмат. – А это тебе зачем? – Пригодятся, – лаконично ответил Алешка. – Мало ли что… Когда Алешка возвращается под родной кров с загадочным лицом – значит, предстоят большие события. И в этот раз, вернувшись с «курсов иностранного языка», он сразу же вовлек меня в эти новые события. Лучше бы он этого не делал. Все эти дни история со «шпионской» пленкой не казалась мне серьезной – просто ряд совпадений. Все выяснится и образуется. А вот тут… Вот тут-то и я задумался. После Алешкиного рассказа. …Они с Вики немного позанимались английским. – Ты не очень способный, – признала Вика. – С тобой придется поработать. – Давай лучше в шахматы сыграем, – предложил Алешка. – Может, это и лучше, только я не умею. – Я тебя умоляю! Это элементарно. Я тебя научу. Только чайник поставь. – Зачем? – А я люблю чай пить, когда кого-нибудь учу играть в шахматы. Вика пожала плечами, но чайник поставила. – И бутерброды сделай, – сказал Алешка. – Ты любишь и бутерброды есть, – догадалась Вика, – когда в шахматы играешь? – Можно и печенье какое-нибудь. – Холестерин будешь? Или кашу? Как у вас. – Обойдусь. Садись. Вот у этой фигуры нейм из ферзь. Она самая мейн… Урок начался. – Ты не очень способная, – отомстил Витьке через некоторое время Алешка. – С тобой придется поработать. Лучше я твоего папу дождусь и с ним сыграю. – Обойдешься, – отрезала Вика. – Мой дэд ни в шахматы, ни в шашки, ни в карты играть не умеет. – Не очень способный? – Алешка глазом не моргнул, услышав эту новость. – У него нет времени на всякую ерунду. Он читает лекции в университете. – Вслух? – Что вслух? – Лекции читает вслух? – У вас в школе, – сказала Вика, – очень оригинальные бойзы. И она не ошиблась… – Дим, это срочно! Наблюдение за шахматами. Поручается тебе. Задание хорошее. Простое и приятное. Нынешний сентябрь установился солнечный и теплый. Жильцы нашего дома, казалось, больше времени проводили на улице, чем в своих квартирах. У нас хорошая детская площадка, которую освоили не только детишки, но и взрослые, и собаки. С утра до вечера здесь копошатся в песочнице малыши, покачивают коляски молодые мамы, не отрываясь от книги или плеера. Пожилые пенсионеры, кто с газетой, кто с шахматами, коротают здесь свое свободное время под теплым осенним солнцем, в тени желтеющей березовой листвы. Тут же вертятся собаки, гоняются за мячиками, друг за другом, заливисто лают на ворон, которых вся эта кутерьма не беспокоит – они копошатся в ветвях, зачем-то поправляют старые гнезда и роняют тяжелые капли на книги, на газеты, на шахматные доски, на шляпы пенсионеров. Меня это все здорово устраивало, потому что за лето я не то что не прочитал «Войну и мир», а даже и не начинал ее. А первое сочинение у нас как раз по ней и намечалось. Алешка, правда, сперва со страхом глянул на два толстых тома, но тут же меня успокоил: – Ерунда, Дим, напишешь. – Напишу, – вздохнул я, взвешивая в руке книгу. – А что? Самое главное: напиши, что война – это плохо, а мир – это хорошо. Наболтай еще чего-нибудь и спиши какую-нибудь французскую речь. Я вот посмотрю, как он сам выкрутится, когда пойдет в девятый класс! Если его, конечно, раньше из школы не выгонят. Или завучем не сделают, вместо Артоши. – А что наболтать? – решил я его проверить. – Ну, что хочешь. Только со смыслом. Там, например, что война разлучает эти… как их?.. любящие сердца. А мир, он соединяет людей и ведет к светлому будущему. Пьер Болконский – хороший, а Наполеон Ростов – не очень, но зато – француз. Да, быть ему завучем! Через пару лет… Я сунул книгу под мышку и спустился во двор. Меня встретили солнечные лучи, шелестящая листва и собачий лай во все горло. Даже не слышно, как пищат дети. И каркают вороны. Возле столика, где была разложена шахматная доска и за которым задумчиво сидели Полпалыч и Викин батя, нашлось и для меня местечко, на соседней скамейке. Я рассеянно поздоровался, сел и раскрыл книгу. «Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер…» Что она там говорила, я в этот раз так и не узнал. Я слушал не Анну Павловну, а наших шахматистов. Вернее, не слушал, а подслушивал. Не забывая при этом скользить глазами по строчкам и перелистывать страницы. А разговор был интересный. Только очень медленный. Сделают ход, подумают, потом обронят фразу и снова думают. Вот как они говорили, с огромными паузами. Полпалыч. Ладья так не ходит, Вячеслав Григорич. – Просто – Слава, Павел Павлович. – Хорошо. Тогда – просто Паша. Так ходит слон. Слав а. Скучаете на пенсии, Паша? Паш а. Некогда. Так конь не ходит. Слав а. Никак не запомню. Эти слоны, лошади… Значит, не скучаете без любимого дела? Паш а. А я его не бросал. Продолжаю кое-какие разработки. Консультирую коллектив лаборатории. Слав а. Коллектив хороший? Паш а. Раньше был лучше. Грамотнее. А сейчас молодежь пришла. – Тут Полпалыч поморщился. – Не очень эрудированная. Так пешки не ходят, это же не конь. Слава. Да, молодежь нынче не шибко грамотная. Телевизор смотрят, а книг не читают. Спроси их про «Войну и мир» – только глазами хлопают. Паш а. Вам шах, Слава. Принимайте меры. – Оба долго думают. – Один мой коллега считает, что все нынешние техногенные катастрофы – результат всеобщей неграмотности. Слав а. Абсолютно с вами согласен, Паша. Паш а. Если человек воспитывается на хорошей литературе, он развивает в себе многие качества. А самое главное – чувство ответственности за свое дело, за свою работу… Вам мат, Слава. Слав а. Еще партию? Паш а. Почему бы и нет? Тут они поменялись фигурами, а я успел подумать, что разговор этот совсем не зря затеял Викин папа Слава. И снова, перелистнув страницу, я обратился в слух. Не забывая бегать глазами по строчкам и морщить лоб. – Вам, Паша, надо работать с молодежью. Устройте им какой-нибудь литературный вечер. Какую-нибудь лекцию, например о традициях и тенденциях современной российской литературы. – Эх, голубчик Слава, какие вечера, какие лекции! Мы ведь не фирма ООО, а вполне нищая организация. А лекции сейчас даром только дураки читают. – А я – как раз такой дурак, Паша. Я бы с удовольствием встретился с вашей молодежью, вправил бы ей мозги. Я ведь большой специалист по литературе! В Америке лекции читал. С большим успехом. – Да что вы! Как интересно! Вам опять мат, Слава. – Эх, Паша! Сколько я этих матов за свою жизнь наслушался… То есть получал. Вам и не снилось… Так что, проведем культурное мероприятие? – Проведем, – кивнул Полпалыч, складывая фигурки в коробку. – Только надо разрешение у начальства получить. Мы ведь шибко секретные. Тут Слава, Викин батя, захихикал: – Да что мне ваши секреты? Я ведь в них ничего не понимаю. Да и не поведете же вы меня в свои тайные кабинеты. – Не поведем. У нас маленький зал есть, для совещаний. Там и соберемся. Когда они встали и, тепло попрощавшись, расстались, я заметил, что книга мною «прочитана» уже до половины. Неслабо! Лешка, видимо, наблюдал за нами из окна. Как только я остался один на скамейке, он тут же вылетел из подъезда. Я не стал ждать его вопросов и прямо сказал: – Славик – настоящий шпион. Он к секретной лаборатории подбирается! – Оболенский! – Любаша вызвала Алешку к доске и при всем классе сделала ему выговор: – Ты стал хуже учиться. Ты слишком много времени тратишь на всякую ерунду. Почему твоя мама до сих пор не пришла в школу? Она знает, чем ты занимаешься в этом ужасном подвале? Зачем тебе какой-то самолет? Куда ты собираешься на нем лететь? Почему ты молчишь? – Слишком много вопросов, – буркнул Алешка куда-то в угол. А мне он потом сказал: – Дим, Любаша ко всем придирается, кто ходит в самолетный кружок. Она Васька за что-то очень невзлюбила. – Я знаю, – сказал я. – Она в него сначала влюбилась, а он – нет. И недавно Васек ее очень обидел. – Ты что, Дим! – возмутился Алешка. Он прав, конечно. Чтобы Васек обидел учительницу или женщину – такое даже обезьяне не приснится. Но все-таки это произошло. Совершенно случайно. Неумышленно. Дело было так. Я уже говорил, что Любаша – крохотная, и даже среди своих учеников она не выглядит учительницей. И вот на большой переменке, в рекреации, весь Алешкин класс тусовался вокруг Любаши. А тут как раз проходил Васек с материалами для самолета на плече. И он, осторожно пробираясь через эту мелюзгу, легонько взял Любашу за руку и сказал: «Посторонись, девочка, как бы мне тебя не задеть». Любаша и так сильно страдала из-за своего мелкого облика, а тут – смертельно обиделась. И перешла на сторону Артоши. И тоже стала жаловаться на Васька директору. – Он отвлекает моих детей от учебного процесса, – ябедничала Любаша. – Они все бредят этим самолетом. А они должны бредить учебным материалом! Ваш Оболенский, например (это про нашего Алешку), на всех уроках рисует всякие схемы и фюзеляжи. И болтает по мобильнику. – Оболенский-младший, – отвечал директор, – мальчик с изюминкой. Он просто так на уроках фюзеляжи рисовать не будет. Вам вот об этом надо подумать – почему он не бредит учебным материалом? Однажды даже из-за этого самолета состоялся педсовет. Мы его без проблем подслушали. А на педсовете была даже какая-то шишка из вышестоящих. Артоша нападала на директора, а Любаша ей подпевала. – Вы, Семен Михайлович, – верещала Артоша, – собираете в школу всякий непрофессиональный элемент. Что может дать нашим учащимся этот зеленый и не совсем здоровый лейтенант? Прожекты какие-то строит. Летать они собираются! Нам успеваемость нужна и дисциплина, а не крылья для полета. Семен Михалыч спокойно и даже устало в который раз объяснял: – Крылья тоже нужны. Все наши двоечники и хулиганы сплотились вокруг этого самолета. Двоечники уже стали троечниками. Хулиганы курить бросили. Они даже возле школы порядок обеспечивают. (И это тоже правда. Ребята-самолетчики, самые боевые в нашей школе, сплотились и дали такой отпор ОПГ им. Владика, что на стадионе даже по вечерам стало спокойно.) Тут Любаша начала было подпевать Артоше – про Оболенского-младшего, но завуч уже разошлась вовсю и стала запугивать педагогический состав возможными последствиями. – А вы не думаете, Семен Михалыч, что под этим самолетным кружком может скрываться что-нибудь очень серьезно-негативное? А вдруг этот фантастический самолет и правда полетит? Над столицей нашей Родины? А вдруг он упадет на правительственное здание?! Отвечать за это придется нам с вами. Вернее, отвечать будете вы, как человек, допустивший это безобразие в стенах школы. Вы даже себе не представляете, что могут натворить современные дети! – Бомбу сбросят? – усмехнулся Семен Михалыч. – Я не удивлюсь. Словом, самолет рождался в муках. Его уже было видно. Он стоял на трех колесах от детской коляски, раскинув ажурные, еще не обтянутые крылья. Маленький такой, одноместный. Сам Васек занимался доводкой деревянного винта, а ребята прилаживали в носу самолета моторчик от старого мотоцикла. Наш Алешка, сопя и пыхтя, крепил к сиденью ремни безопасности. – Видал, Дим? – гордо спросил он. – Скоро полетим. – В Америку? – спросил я с легкой завистью. – В Малаховку, – хихикнул Алешка, усаживаясь в кресло пилота и пристегиваясь ремнями. – Без всяких билетов. Ребята затянули болты крепления и пошли к умывальнику. Васек снял с верстака винт и стал насаживать его на вал двигателя. Самолет сразу стал похож на настоящий. – Попробуем? – подмигнул Васек Алешке. – Полетаем чуток? – Правда, что ли? – Алешка распахнул глаза и разинул рот. – Попадет нам. А вам еще больше. Полковник прибежит. Полковник – это наш директор. – А он уже ушел. Ну-ка, пусти меня. – Васек сел в кресло. – Разойдись! Мы «разошлись» и прижались к стенам. Васек проговорил негромко, даже каким-то дрогнувшим голосом: – От винта! Есть от винта! Контакт! Есть контакт! И он дернул ручку стартера. Мотор чихнул и… заработал. Винт сначала медленно и как бы нехотя начал вращаться, набирая обороты. По мастерской пронесся ветер. Васек, с загоревшимися глазами, чуть прибавил обороты, и самолет медленно сдвинулся с места, покатился вдоль комнаты, взметая винтом все, что можно было взметнуть. Остановился. Стих двигатель, замедлил вращение и застыл винт. Васек сидел в кресле пилота со счастливым лицом. Словно он, прокатившись всего два метра, испытал чувство полета. По которому он страдает и во сне, и наяву. Мне даже как-то неловко было смотреть на него. Мне было его очень жалко, и в то же время я ему завидовал. Как человеку, у которого было любимое, единственное в жизни дело. Пусть сейчас он и отстранен от него всякими обстоятельствами, но по его глазам было видно: Васек своего добьется. Он снова поднимется в небо. Ребята нашего Васька любили и уважали. Ну, во-первых, он все-таки был настоящий герой, а во-вторых, никогда на нас не сердился и не кричал. Но если он говорил: сделай вот так, то ребята делали так, что переделывать не приходилось. И еще мне нравилось, что никто при нем никогда не курил и не ругался. И всякие глупости не говорил. Один раз Никишов попробовал. Мало не показалось. У них в классе была тема: «Цель в жизни». – Я так и сказал честно, – рассказывал потом Никишов. – Главная цель – это деньги. Тогда и все остальное будет, все другие цели. Васек послушал его, прижав ладонь к уху, а потом просто и даже брезгливо сказал: – Жалко мне тебя, – и отошел, прихрамывая, к верстаку. Никишов потом два дня не приходил на строительство. Все думал. Наверное, что-то понял. И мы все – тоже… – Все, – сказал Васек, медленно выбираясь из кресла. – На сегодня хватит. Полетали. А мне пора на процедуры. Васек упорно ходил в поликлинику, где ему разрабатывали сломанную ногу и пытались вернуть слух. – Да, и мне надо еще в одно место завернуть, – добавил он. – Мы вас проводим, – сказал Алешка. – Поговорим о том о сем. – Буду рад. Самое удивительное, что, выйдя из школы, Васек направился не в поликлинику, а к проспекту. – На работу оформляюсь, – объяснил он. – А как же самолет? – испугался Алешка. – Успеем. На эту работу, друг мой, полгода надо оформляться. Проверки всякие, тесты. – Секретная? – сразу же врубился Алешка. – Шибко секретная. Мы вышли на проспект и не спеша двинулись дальше. Да и не мог Васек спешить со своей ногой. – Я, ребята, снова в авиацию вернуться мечтаю. Мне без крыльев жизни нет! Вот поработаю годик, поправлю ушки и ножки – и снова на крыло. – А где вы будете работать? – спросил Алешка. – А вот здесь. Мы, оказывается, стояли напротив «Электроники». – Продавцом? – У Алешки брови полезли на лоб. – Лаборантом. И не здесь, а там, – Васек указал на арку, за которой был дворик, а во дворе – особнячок. С хитрой лабораторией. – Только вы особенно об этом не болтайте. Работа секретная. – Да мы знаем, – Алешка махнул рукой. – Тут эти, глазеры разрабатывают. – Ни фига себе! – Васек тоже вскинул брови от изумления. – Откуда тебе это известно? – Оттуда. – Алешка махнул рукой в сторону нашего дома. – Наш папа – полковник милиции. И мы все его секреты подслушиваем. – Неслабо! – Васек рассмеялся. – Это не смешно, – вдруг очень серьезно произнес Алешка. – Вашей лаборатории грозит опасность! Глава VI ОПЕРАТИВНЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ – Ну, мы с тобой попали, Дим, – сказал Алешка. – В самое шпионское осиновое гнездо. Надо что-то делать! – Бежать отсюда поскорее, – сказал я. – Пока нас эти осы не заклевали. – Не думал я, что ты такой, – надулся Алешка. – К этой глазерной лаборатории… – Лазерной, – терпеливо поправил я. Хотя, конечно, в Лешкиной интерпретации была своя истина. В некоторых случаях лазер и есть хитрый глазок. Который кое-что показывает, очень важное. Например, точку прицеливания. – К этой лаборатории подбираются шпионы. А мы будем, сложа руки, ушами хлопать? – Лучше, конечно, наоборот, – сказал я. Алешка сначала задумался, потом рассмеялся и снова посерьезнел. – Что мы имеем? – Он насупился, как Шерлок Холмс в раздумье. – Мы имеем папу Славу. Который получил задание проникнуть в лабораторию и что-то там спереть. Или взорвать. И это, спертое, передать иностранцу с сигарой с помощью Аленки в четвертом столбике. Услышала бы нас мама, она бы тут же уложила нас в постель и вызвала психиатра. Но по сути Алешка все правильно сказал. – Слава, фиг с ним, он у нас под колпаком. – Почему Алешка так решил, я не понял, но спрашивать не стал. – Нам надо, Дим, этого иностранца отловить. – Их в Москве, знаешь, сколько? – Знаю: пол-Москвы. Но мы его найдем. – Это как же? – Очень просто. По его машине. Мы с тобой ее буквы на номере запомнили? Вот и все: по этим буквам узнаем страну. – Понял! Пойдем к посольству этой страны и там увидим этот синий «Форд» с иностранцем за рулем. – Без куртки и с сигарой в зубах! Мы тут же проникли в папин кабинет, полистали всякие его справочники и нашли коды, которыми обозначаются номера иностранных машин. Вот он! – Я ж говорил – Америка! – воскликнул Алешка. Ничего он такого не говорил. Но это и так было ясно – Слава-то из Америки приехал. Там его, видно, завербовали и загрузили. Календариком. Алешка захлопнул справочник и раскрыл папин «Ежедневник», где на одной из первых страниц были напечатаны данные посольств зарубежных стран, с адресами и телефонами. – Девятинский переулок, – прочитал Алешка. – Это что такое? – Девятинский, – терпеливо поправил я. – Где-то на Садовом кольце. – А точнее? – Алешка не стал ждать моего ответа, а тут же настучал на телефоне указанный номер. Я даже не успел вырвать у него трубку. – Хай! – сказал он нахальным голосом. – Гуд дей, леди. И вам того же. Спик рашн, плиз. – А он уже определенно успехи в английском делает! – Как к вам проехать на метро? У нас важное сообщение для безопасности Соединенных Штатов. Мерси, мадам. Быстро он! – Метро «Смоленская», – сказал мне Алешка, положив трубку. – Поехали? Денег у нас полно. Вот именно. По Москве стало все сложнее ездить. Я не о постоянных пробках говорю. Я говорю о том, что проезд в метро и на автобусе все дороже становится. Но денег у нас было полно. И мы поехали. Это американское посольство мы нашли без труда. Над ним развевался типичный американский флаг – полосатый матрас в звездочках. Это Алешка так сказал. Неуважительно. И я его, конечно, одернул. Машин возле посольства было много. Но синий «Форд» – только один. Мы его сразу опознали. – Он? – спросил Алешка. – Он, – ответил я. – Здорово похож. Мы подошли поближе. Алешка сунул нос в боковое стекло водителя. – Ты что? – Я отдернул его от машины. – А что? Понюхать, что ли, нельзя? – А полизать не надо? – Ты, Дим, здорово соображаешь. Но медленно. Сигарой пахнет. Его машина! Номер запомни. Мы повертелись еще немного возле стоянки, и довертелись до того, что на нас стал с подозрением поглядывать охранник в военной форме. Тогда мы отошли в сторонку и купили по мороженому. И тут как раз откуда-то вышел наш американец. За ним семенила на высоких каблуках девица с прической «ой-ой!». Она что-то ему длинно говорила, он что-то коротко ей отвечал. У своей машины он остановился и сказал по-русски, почти без акцента: – О’кей, мисс Люся, я нет забуду. А вы подготовить для мне хороший план Москва, где есть всякий достопримечательность. О’кей? – Хорошо, мистер Игл. Вы надолго едете? – Нет, мы едете не совсем долго. Один место, два место – и я на место. Гуд бай. – Хай, мистер Игл. Мистер Игл закурил сигару, сел за руль и уехал. Из приспущенного окошка за ним тянулся пахучий дымок. – Мистер Игл, – повторил Алешка. – По-нашему, Иголкин. Легко запомнить. – Игл, Алеха, это не иголка. Это по-нашему – орел. – Да ты что? Совсем на орла не похож. Смотря на какого, подумалось мне. Всякие орлы есть на свете. Стервятники, например. – Эй, бойз! – окликнул нас охранник. – Гоу эвей! – А ты тут не командуй! – разозлился вдруг Алешка. – Ты у нас в гостях! Веди себя прилично. – Это территория Соединенных Штатов, пацан, – на чистом русском языке возразил охранник. – Понаехали тут, – буркнул Алешка. И крикнул: – Мороженое хочешь, ковбой? – Хочу. – А вот фиг тебе! Охранник рассмеялся, и мы расстались друзьями. Не испортив дипломатические отношения между нашими странами. Дома мы записали номер машины мистера Игла и, на всякий случай, имя мисс Люси. Алешка выудил из папиного стола большой красивый конверт. И надписал: «Виществиныи дакозатилства». Вложил в конверт календарик, снимок с микропленки, клочок бумажки с номером машины мистера Игла и с мисс Люсей, и обертку от «Аленки». Тут самое время вам узнать, откуда мы пронюхали об этой лаборатории, будь здоров какой засекреченной. Однажды вечером, это было давно, года два тому назад, к нам пришли двое мужчин. Один из них – наш сосед Полпалыч, а другого мы не знали. Но он такой боевой был на вид, в камуфляже, со всякими прибамбасами на поясе – типа рации и газового баллончика. Это был, как мы очень скоро узнали, начальник охраны лаборатории. Они все скрылись в папином кабинете за плотно притворенной дверью. Мама у нас очень наивная, а папа – полковник милиции, бывалый человек. Но он тоже сохранил в себе некоторую наивность. Дело в том, что в стене между кабинетом и нашей с Алешкой комнатой была в самом низу небольшая дырка. Мы ее проделали, когда проводили в кабинет антенну для телевизора. Потом папа телевизор изгнал из дома, а дырка осталась. Он о ней забыл, а мы ее заткнули комком поролона. И когда было надо, когда папа секретничал со своими сотрудниками за плотно прикрытой дверью, мы этот поролон выдергивали и… узнавали много интересного. Вот и в тот раз, улегшись на пол возле дырки, мы с интересом прослушали ихнее оперативное совещание. Сейчас я вам его доложу. Полпалы ч. Сергей Александрович, нам нужна ваша профессиональная помощь. Пап а. Слушаю, Пал Палыч. Полпалы ч. У нас в лаборатории произошло ЧП. Этой ночью, несмотря на усиленную охрану и меры предосторожности, в лабораторию проникли посторонние. Пап а. Это серьезно. Полпалы ч. Не очень серьезно. Это были обычные жулики. Охрана их задержала. Они пытались вытащить компьютер и телевизор. Пап а. В компьютере были какие-нибудь секретные разработки? Полпалы ч. Нет, что вы! Там были сведения общего справочного характера. Пап а. Все равно мне это не нравится. Пал Палыч, вы – умудренный опытом человек и прекрасно понимаете, что часто очень серьезные действия маскируются банальными кражами. Полпалы ч. Не беспокойтесь, их тщательно проверили. Обычное жулье, никаким образом с иностранными разведками не связанное. Но тем не менее мы весьма обеспокоены и хотели бы получить ваш совет. Подскажите, как нам реорганизовать охрану, чтобы исключить подобные случаи? Пап а. Схема у вас с собой? Полпалы ч. Конечно. Андрей Иванович, покажите схему. И поясните. Андрей Иванови ч. Это план первого этажа, это – второго. Вот здесь указаны посты. Вот это камеры видеонаблюдения: наружные, второго этажа, первого, крыши. Пап а. Как они проникли в здание? Андрей Иванови ч. Вот здесь, через окно туалетной комнаты. Пап а. Ну, ясно. Вот здесь, здесь и здесь у вас слепые зоны. Я бы посоветовал вот что… И дальше папа заговорил о том, в чем мы уже ничего не понимали. Каким-то мудреным языком он заговорил. Но Андрей Иванович его понимал. Поблагодарил, и очень сердечно. А потом пошел разговор о текущих научных делах. Мы все это тоже не очень понимали. Но все-таки кое о чем догадались. Эта лаборатория создавала для боевых вертолетов какой-то хитрый оптический прицел на основе «глазера». Ну, вы, наверное, знаете о лазерном прицеле, например, на пистолете. Он наводит на цель красную точку. Поймал этой точкой цель – и можно стрелять, не промахнешься. А вот их прибор – он очень хитрый получается. Вот летит себе вертолет. Видит наземную цель, наводит свои ракеты и пулеметы – огонь! Но вертолет ведь летит, причем быстро, поэтому точно рассчитать прицеливание очень сложно, иногда даже невозможно. Особенно если цель тоже движется. А наш сосед Полпалыч разработал такой прицел, который при наведении учитывает и скорость вертолета, и скорость движущейся по земле цели, и их направления. У него, у этого прицела, есть свой крохотный компьютер, который моментально все просчитывает и делает мгновенное упреждение. Все, цель не уйдет! Прибор, конечно, очень сложный. Его еще надо здорово дорабатывать. А вражеская разведка, конечно, кое-что пронюхала и страшно заинтересовалась. В общем, когда мы все это подслушали, нам, конечно, было интересно, но совершенно не нужно. И мы постепенно об этих чудесах забыли. А вот теперь вспомнили. – Дим, твой объект, – сказал Алешка, – этот мистер. А мой – этот Слава. Я прямо переезжаю к ним, вхожу в доверие и все там разведаю. – Больно ты там нужен! – Ну, я им там как-нибудь помогать стану. Я им что-нибудь пропылесосю. Яичницу сварю… – Супчику пожаришь. Это несерьезно, Леш. – А что серьезно? – Нужно узнать: что Славе нужно в лаборатории? – Ему секреты нужны. Чертежи всякие. – Секреты, Леш, там запираются в сейфах. Фиг он в них влезет. – Ну, тогда он хочет подзорвать лабораторию. Чтобы никаких секретов не осталось. Ни нашим, ни вашим. – Ничего он там не «подзорвет». Он туда со взрывчаткой не пройдет, ее на входе сразу приборы обнаружат. И, вообще, Леш, он – преподаватель литературы, ему никто ничего сложного не доверит, никакая Америка. – Точно! Дим, он просто должен там что-то разведать. Он должен кому-то туда дорожку проложить. Я все понял! Пожалуй, это так. Нормально все складывается. – Нужно предупредить Полпалыча! – Ничего не нужно предупредить! Наоборот. Нам надо в эту хитрую лабораторию заслать своего агента. Во дает! – И пусть он, Дим, за ним там приглядывает. И нам все докладывает. – Липошку пошлем, – я чуть заметно, чтобы Лешка не обиделся, усмехнулся. – Через форточку? Лешка нахмурился в раздумье и тут же просиял: – Липошка нам здорово пригодится. И агент у нас есть. Нужно только концы с концами связать. Люблю, когда Лешка загадками говорит. Потому что мне тогда думать не надо – он уже все придумал. Но я не расстраиваюсь. Каждому свое. Кто лучше умеет, тот пусть и делает. А кто не очень-то умеет, тот пусть помогает и не жалуется. – Пошли, – сказал Алешка. – Куда? – Концы с концами связывать. С Палыча начнем. Полпалыч был дома, готовил обед. Он открыл нам дверь в цветастом фартуке. – Вовремя пришли, – сказал он. – У меня вдруг такой борщ получился! Сам не ожидал. Кто же откажется от «такого!» борща. И мы пошли за ним в кухню. У него такой там был порядок – как на военном корабле. Чистота, все сверкает, каждая чашка-плошка на своем месте. Полпалыч налил нам по тарелке и себя не обделил, и мы все дружно застучали ложками. Творец борща одобрительно поглядывал на нас. – Люблю, когда люди хорошо едят. Кто хорошо ест, тот и хорошо работает. – И наоборот, – подхватил Алешка. – Когда я хорошо поем, то могу уроки вообще не делать. Все и так получается. Полпалыч его не понял, но виду не показал. – Полпалыч, – сказал я. – Мы сегодня деньги вам не сможем отдать, ладно? – Не спешите. Мне пенсию прибавили. Как раз на двести рублей. Не пропаду. – А у вас борща много? – спросил Алешка. – Здоровенная кастрюля. Я борщ прямо на неделю готовлю. – Правильно, – одобрил Алешка. – Мама говорит, что хороший борщ день ото дня все лучше становится. Он настаивается. Вот завтра он будет еще лучше. Полпалыч его намек понял. – Заходи, конечно. А сейчас добавить? Пока не настоялся? – Конечно. Чтобы вас не обидеть. Мама говорит, что хозяйке ужасно обидно, если гости плохо едят. Я уже начал задумываться: зачем мы сюда пришли? Борща на халяву поесть? Какие тут концы надо связывать? Оказалось – есть такие концы. Просто Алешка к ним очень издалека подбирался. – А почему у вас в кухне телевизора нет? Сейчас многие в кухнях телевизоры ставят. Чтобы от дела не отрываться. – У меня его и в комнате нет. Не люблю. – Мы тоже его не включаем. Папа говорит: пока они русский язык не выучат, мы их слушать не станем. – Это он о ком? – Да об ихних дикторах. Папа говорит, что они очень неграмотные. Они все время говорят: «перЕспективный». А люди их слушают, верят им и неправильно запоминают. – Алешка вздохнул, как старенькая бабуля, и посетовал: – Неграмотный народ пошел, книг не читают, только телевизор смотрят. «ПерЕспективный»! Вот и Липошка медальной нам пригодился. – Ты прав, Алексей. Вот у нас в лаборатории хорошие специалисты есть, молодые, умные, а послушаешь, как они говорят, – и где их ум? – А вы бы пригласили к ним какого-нибудь фенолога… – Филолога, ты хочешь сказать? – Ну да, который литературу знает. Пусть он их поучит. – Ты угадал, Алексей. Я уж и сам об этом подумал. – Вам порекомендовать кого-нибудь? – включился я. – У нас в школе очень хорошие учителя. – Да я уже нашел, спасибо. Вот и завязались два конца в один узелочек. Если бы Лешка жил в эпоху королевских мушкетеров, из него классный интриган получился бы. Куда там до него кардиналу Ришелье! Но и в нашей эпохе за Лешкой числится много славных дел. Похоже, он не собирается изменять своему главному принципу – совать нос в чужие дела. Правда, у Алешки свое мнение на этот счет. Он не считает чужими дела, когда нужно кому-то помочь или… помешать. Помочь сделать хорошее, помешать сделать плохое. Нормальный принцип. Теперь вот он обеспокоен безопасностью Российской Федерации. Его задача – не допустить, чтобы кто-то выкрал ее государственный секрет. Ну и у меня такая же задача – куда ж я от Лешки денусь! «Подзарядив» Полпалыча, мы уже были уверены, что он поможет Славе попасть в институт. А наш агент узнает, что ему там надо, и мы выведем его на чистую воду. А заодно с ним и мистера Иголкина, как называет его Алешка. Вот только где взять агента? – В школе, – Алешка пожал плечами. – Я тебя умоляю. Да, конечно, в нашей школе, как говорит директор Семен Михалыч, очень способный контингент. Разносторонне одаренный. У нас есть артисты, поэты, шахматисты, художники, хулиганы. У нас даже есть свой игрок – Игоряшка Козлов. Когда ему нужны деньги, он идет к игорным автоматам и выигрывает нужную сумму. Но он, конечно, в агенты не годится. Такие игроки очень легко вербуются иностранной разведкой. Папа рассказывал нам об одном очень богатом бизнесмене, который увлекся игрой в рулетку. Он проиграл все: квартиру, загородный дом, все свои машины, семью. Он даже свои часы проиграл. И, наконец, проиграл Родину. Его давно приметили вражеские агенты, они даже вступили в контакт с владельцем казино, и тот помогал этому бизнесмену, используя разные махинации, все время проигрывать. И когда бизнесмен оказался в полном отчаянии, ему предложили денежную помощь в обмен на предательство. Нет, это нам не подходит… – Что ты хмуришься, Дим? – удивился Алешка. – Самый лучший агент – это наш Васек. В самую точку. Во-первых, Васек никогда не станет предателем – рожденный с крыльями ползать в грязи не будет. А во-вторых, он в этой лаборатории скоро станет своим человеком. И приглядит за шустрым Славой. Только нужно Ваську все рассказать. Тогда он будет работать по убеждению. Ближе к вечеру мы побежали в школу. Вообще, вечером жизнь в школе постепенно замирает. Гаснут огни, устанавливается тишина – до следующего утра. В школе остается только охранник. Ну, иногда и кто-нибудь из учителей по неотложным, нерешенным за день делам. Я люблю приходить в школу вечером. Здорово – в этот момент никаких обязанностей, никаких контрольных, никакого туповатого стояния у доски. И учителя вечером совсем другие – более доступные, даже какие-то домашние. Они уже вроде тоже освободились от дневных обязанностей и предвкушают ужин и телевизор в кругу семьи. Правда, до недавнего времени вечерний поход в школу был чреват нежелательными контактами с нашей молодежной ОПГ. Но сейчас они заметно приутихли. Зато остается другая трудность. После того, как в школе появился другой охранник. Он скорее не охранник, а сторож. Обычно он в восемь вечера запирает входную дверь и поднимается спать в спортзал. Там теперь очень уютно, спонсоры привезли нам новые маты для всяких прыжков и упражнений. Эти маты такие хорошие, что всякий не отказался бы иметь их дома или на даче в виде диванов и тахтей… тахтов… тахт? Словом, на этих матах славно спится нашему сторожу. Недавно у нас в школе случился ночью маленький пожар в соседней с нашим «ангаром» комнате. Приехали пожарные, загасили «очаг возгорания», а сторож проснулся только утром. Семен Михалыч давно бы его прогнал, но сторожа опять привела Артоша. В тот раз – племянника, а теперь дядю. Из далекой деревни. Артоша его очень любит, потому что сторож Акимыч обещал ей после своей смерти завещать свой дом в деревне. А Семен Михалыч боится его прогнать, потому что Артоша сразу же побежит жаловаться в вышестоящие организации на то, что солдафон-директор разгоняет ценные кадры. Этот Акимыч – он вообще-то неплохой. Только глуховатый и глуповатый. Его главный авторитет – какой-то мистический военный. Наверное, когда-то, еще в молодые годы, Акимыч проникся уважением к военной форме, и с тех пор он все свои действия сверяет и оправдывает мнением «одного военного». К примеру, один раз Акимыч притащил в школу с рынка мешок гнилых яблок. – Один военный, – объяснил Акимыч, отдуваясь, – энтих яблок цельный кузов загрузил. Говорит: из них очень хороший «жилет» получается. Никакой «жилет» (желе) из этой тухлятины не получился. Только вся школа ею провоняла, но авторитет «одного военного» в подслеповатых глазах Акимыча отнюдь не упал. Толку от него, как от сторожа, не было почти никакого. Я думаю, милицию, если вдруг понадобится, он вызвать не сможет. Он такой дремучий, что даже телефона боится. «Один военный говорил, что из энтой трубки токи всякие идут. Прямо в мозги». Алешка, когда это услышал, тихонько посмеялся. Действительно, уж деду-то за свои мозги опасаться не приходится. Даже если он по телефону решится поговорить. Уж если чего-то нет, то оно и не испортится. Однажды Семен Михалыч чуть его не выгнал. Но Артоша все по-своему сумела повернуть. После пожара у нас еще одна беда случилась – прямо наоборот. Ночью в подвале вдруг хлынула откуда-то горячая вода. Она разбежалась под зданием и залила всю мастерскую, прямо до окна. Потом вода вырвалась наружу и окружила школу неглубоким озером. Приехали ремонтники, перекрыли воду, откачали ее и стали исследовать коммуникации. Что они там установили – то ли отвернутые краны пожарных гидрантов, то ли неисправные вентили системы отопления или водопровода, – мы этого не узнали. Узнали только, что они прошли в кабинет директора с каким-то актом. И сказали, что никакого аварийного прорыва труб не было, просто кто-то отвернул какие-то «буксы». И еще они сказали, что наша школа держит первое место в районе по числу хулиганских проявлений. Пожар, потоп… «Ремонт помещений будете производить за свой счет». Наш самолет в этом потопе пострадал больше всех. Он утонул. Двигатель залило, пришлось его полностью разбирать и перебирать, заменять некоторые узлы. Все металлические конструкции корпуса подверглись коррозии. Обшивка из какого-то редкого материала расслоилась в горячей воде. «Ремонт за свой счет». – Это диверсия, Дим, – сказал мне тогда Алешка. – Это все Владик натворил. Он отомстил за свои шишки на лбу. – С чего ты взял? – А я его один раз видел – он вокруг школы ходил. С какой-то шпаной. И что-то им объяснял. Я только не смог подслушать… И тут я вспомнил, что однажды поздно вечером на Семена Михайловича напала какая-то шпана, когда он шел к метро. Очень кстати рядом оказался наш участковый. Он, конечно, всех задержать не смог – они разбежались, – но одного все-таки взял. Это был бывший ученик нашей школы, которого выгнали за тупость и кражи. Участковый его «раскрутил», и тот признался, что нападение на директора было не случайным. – Нас один мужик попросил. По репе ему настучать. За бабки. – Какой мужик? – Не скажу, он меня прибьет. Шибко крутой! Он в ментовке служил. У него все схвачено. Так хулиган и не назвал этого «крутого мужика из ментовки». – Это Владик, – сделал вывод Алешка. – Он и школу поджег. Она же, Дим, не сама загорелась! Сто лет не горела – и вдруг загорелась? И воду он напустил. Не сам, конечно. Кого-то подучил, за бабки. Семен Михалыч насчет потопа тоже похожие подозрения питал. Он вызвал деда Акимыча и стал с ним разбираться. Дед долго придуривался, а потом сознался: – Один военный приходил, сказывал, что ночью будет эта… продувка системы. И показал, какой крантик отвернуть. – Отвернул? – А как же! Раз военный сказал. Говорил – воздух надо выпустить. – Он тебе заплатил? – Что ты, Михалыч! Чекушку поставил – вот и вся плата. Невидный военный. Ну что с него возьмешь? А насчет «одного военного» я тоже догадался. Если Владик – Артошин племянник, а Акимыч – ее дядька, то выходит, что Владик Акимычу приходится кем-то вроде внука. А тот ему – дед. Дед для внука что хочешь сделает. И без «чекушки». Вот только Артоша все постаралась повернуть так, будто и пожарик, и потоп – дела наших рук. Хулиганских. «И надо это самолетостроение прекращать немедленно! Пока они всю школу на воздух не подняли». Но наш полковник Михалыч и в этот раз устоял. Глава VII АГЕНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ Восьми еще не было, поэтому Акимыч в спортзал еще не поднимался. Мы видели через стекло, как он зевает во всю пасть. Дверь он уже запер. Отпирая, ворчал: – Чтоб у меня без пожаров и потопов! Тут вот один военный… Мы невежливо его недослушали, сбежали по ступенькам в подвал и через секунду уже сидели рядом с Васьком на верстаке и болтали ногами. – Знаете, ребята, почему я хочу в эту лабораторию попасть? – рассуждал Васек. – Они там очень интересными делами занимаются. А я хочу стать испытателем этих интересных дел. Поработаю у них, разберусь во всем, здоровье поправлю – из меня тот еще испытатель получится! Я взглянул на Алешку, он толкнул меня локтем в бок. – Не знаю, не знаю… – Задумчиво так проговорил я. – Как бы не закрыли эту лабораторию. – С чего бы? – удивился Васек. – Вокруг нее, – сказал Алешка, – всякие шпионы закрутились. – Как бабочки возле огня, – добавил я. – Папа как-то случайно сказал, что эту лабораторию будут переводить куда-то в Сибирь. – Подальше от шпионов, – сказал Алешка. – Они в Сибири вымерзают. Как мамонты. Тут уж я толкнул его в бок. – Да вы что, хлопцы! – Похоже, Васек созрел. И мы ему все рассказали. То есть не сразу все, пока – только половину. Он спрыгнул с верстака, взволнованно прихрамывая, пометался по комнате, потом выбрал на верстаке самый большой гаечный ключ, взвесил его в руке. – Пошли! – решительно так сказал. – Куда? – мы разом спрыгнули с верстака. – К этому Славке. Я ему врежу по башке, а потом в милицию отнесу. – Не пойдет, – сказал Алешка. И мы рассказали Ваську вторую часть истории – нашу задумку. Васек врубился сразу – летчики быстро соображают. Им в полете долго думать некогда, особенно боевым летчикам. – Вас понял! – сказал он. – Вы узнаёте, когда он там свою лекцию будет читать, а я тоже на нее напрошусь. И глаз с него не спущу. А если что-нибудь подозрительное замечу – сразу ключом по башке. И в милицию отнесу. Вас понял – перехожу на прием! – Вы нас не понял, – охладил его Алешка. – Не надо пока по башке, это еще успеется. Значит, Алешка затеял какую-то комбинацию. И мне показалось, что я не ошибусь, если предположу… Впрочем, об этом – в свое время и в своем месте. Ну что ж, доска разложена, фигуры на ней расставлены, время пошло – игра началась. Опасная игра. Ближайшие два дня я провел неплохо. Под теплым и ясным солнцем, с книгой на коленях, рядом с азартными шахматистами. Похоже, Полпалыч и Слава совсем подружились. Слава стал делать успехи в игре, много рассказывал о жизни в Америке и еще больше говорил о благотворном влиянии литературы на человечество. Возмущался падением его (человечества) интереса к книге. – Не надо преувеличивать, – неторопливо возражал Полпалыч, переставляя фигуры на доске. – Вот рядом, обратите внимание, уже третий день сидит юный представитель человечества. – Да, мы с ним немного знакомы, – нехотя отозвался Слава, обдумывая ход. – Он из приличной семьи, а читает наверняка детектив. – Что ты читаешь, Дима? – спросил меня Полпалыч. – Агату Кристи? – «Войну и мир». – Я с таким недоумением пожал плечами, словно такой яркий представитель человечества, как я, может читать только проверенную временем классику. – Вот видите, Слава! – обрадовался Полпалыч. – Вам мат! Слава скосил на меня глаза и снисходительно спросил: – И что вы вынесли из этой великой книги? Какие мысли, чувства? – Разные. – Мне понравился этот вопрос, похожий на допрос. – Глубокие. – Например? – Война – это плохо, – ответил я ему назло Лешкиными словами. – Мир – это хорошо. Любовь преодолевает все преграды. – Лаконично, – похвалил меня Полпалыч. – Но по существу. – Я вас умоляю! – вырвалось у меня. В переводе эта фраза означала: не все такие умные, как вы, конечно, но и мы не дураки. Шахматисты потеряли ко мне интерес (надеюсь, надолго) и стали по новой расставлять фигуры на доске. А я перевернул очередную страницу. Набежало облачко, упала на землю его тень. Прошелестел в сухой листве ветер. На страницу опустился желтый лист. – Да, – Полпалыч потер висок взятой ладьей. – Совсем забыл. Я договорился насчет вашей лекции. Идея себя оправдала и была встречена с энтузиазмом. Послезавтра, в семнадцать часов. Захватите обязательно паспорт. И выньте из карманов все металлическое. – Так, – заметно обрадовался Слава. – На какое время надо рассчитывать? Часа полтора хватит? Полпалыч усмехнулся: – Это будет зависеть от аудитории. Если вы сумеете заинтересовать сотрудников, то время лекции не будет ограничено. – Отлично! Я сумею заинтересовать аудиторию. – Вам опять мат, Слава. Алешка с нетерпением выслушал мой доклад и тут же позвонил Ваську. Они уже были на «ты». У Алешки это легко получается. – Васек! Будь готов! Послезавтра, в пять часов по московскому времени. Не перепутай. – И положил трубку. – Он сказал, Дим: «Всегда готов!» Только ему нужно помочь, чтобы его без всяких проблем пропустили на эту лекцию. Пошли! – Куда? – Обедать. Там, Дим, борщ уже здорово настоялся. И заждался. Полпалыч нам не удивился – очень тактичный человек. А может, просто одинокий. – Посидите пока в комнате, а я разогрею борщ. В комнате у него было здорово – глаза у нас разбежались, завидущие. Там было полно книг – это ладно, у нас их тоже полно. Там на всех стенах висели в рамочках всякие свидетельства об изобретениях. У нас тоже всяких почетных грамот полно: маме каждый год на работе Почетную грамоту дарят во имя Восьмого марта и Нового года. Но самое главное – на всех полках стояли изящные модели самолетов и вертолетов. Они были точь-в-точь как настоящие. Казалось, отвернись на минутку – и они все разом взмоют в воздух. И будут выделывать всякие фигуры высшего пилотажа. Легкие, стремительные и – грозные. Сразу видно, что это военные машины. – Нравятся? – спросил вошедший Полпалыч. – Наша гордость! Наш институт оснащал их своим оборудованием. Особенно нам понравился один вертолет, он был гораздо больше других. За стеклами его кабины даже виднелся пилот в шлеме. – Он летает, – сказал Полпалыч. – Радиоуправляемая модель. Мы на ней одно свое устройство отрабатывали. – А какое? – тут же выскочил с вопросом Алешка. – Ну что ж, теперь об этом можно рассказать. Пошли в кухню, там продолжим нашу беседу. Беседа несколько отложилась. Весь разговор ограничился стуком ложек о тарелки. Вздохами и чмоками. Когда Полпалыч поставил пустую кастрюлю в мойку, Алешка проводил ее грустным взглядом и вздохнул. – Да, – согласился с ним Полпалыч. – Не настоялся борщ, не успел. – Не расстраивайтесь, – утешил его Алешка. – У нас дома он тоже не успевает настояться. Мама всегда такая радостная: «Ну вот, наварила я вам борща на целую неделю! Хоть немного от готовки отдохну». А на следующий день крышку поднимет с кастрюли и спрашивает, такая удивленная: «А где же борщ?» – К вам, наверное, на борщ школьные друзья приходят? – деликатно поинтересовался Полпалыч. – Нет, – простодушно признался Алешка. – Мы с Димой вдвоем управляемся. – Чай пьем? – Нет. – Алешка похлопал себя по животу – под свитером у него словно бы футбольный мяч на время спрятался. – Лучше вертолет, а чай потом. Когда борщ утрясется. – Ах, да! Вертолет… Вот вы знаете, возвращается, например, машина с боевого задания. И вдруг пилота ранят, или он потерял сознание. А в вертолете – живые люди, ценный груз. И вот мы для подобных случаев придумали, как бы вам попроще объяснить: такого наземного дублера. Прибор один изобрели. Как только он получает сигнал, что вертолет теряет управление, он автоматически принимает это управление на себя. Радиосигналами. Доводит машину до аэродрома и осторожно сажает. Машина цела, экипаж и пассажиры целы, груз не пострадал. Здорово? – Класс! – восхитился Алешка. – Я бы так хотел. Сел за штурвал, потерял сознание… – Очнулся – гипс, – попробовал я его перебить. Но это бесполезно. Все равно что коня на скаку остановить. – …Потерял сознание, все за тебя сделано, проснулся на аэродроме и ручкой всем из кабины помахал. Класс! – И почти без перехода: – А у нас в школе Васек есть. Он летчик знаменитый. Самолет разбил, ногу поранил. Ой! – Алешка сделал вид, что вспомнил: – Он же к вам скоро работать придет! Испытателем. Уши и ноги починит и придет. Он еще у нас в школе самолет строит и стихи сочиняет. Про синее небо и крылья над городом. – Затарахтел: – Очень литературу любит! Вот вам бы его на лекцию пригласить. Он с ума сойдет от радости! – Ну, если сойдет с ума, тогда, конечно. Я попрошу, чтобы его включили в список. А ты откуда знаешь об этой лекции? – Я все знаю, – скромно ответил Алешка. – Даже «Войну и мир». Деньги у нас еще оставались, и мы еще раз маханули в Малаховку. И не зря. Едва мы слезли с электрички и вышли в город, как сразу же увидели синий «Форд» с характерным запахом американских сигар. – Здесь он, – сказал Алешка. – Небось, опять по мосту гуляет. Давай ему колеса проколем! Пусть в Москву пешком идет. Орел игольчатый! – Хватит! – сказал я. – Мост мы уже взорвали. – Мост жалко, он наш, отечественный. А машина – американская. – И Алешка достал из кармана свой любимый перочинный ножик. Я без лишних слов взял его за шиворот и потащил к мостику. Бабули с семечками там в этот раз не было – наверное, в Америку уехала торговать. Вместо нее был дедуля с ведром живых раков. – Давай купим, – сказал Алешка. – Хоть одного, Дим! – На фиг он тебе? – За шиворот Славе засунем. Классно будет, а?! Что-то он сегодня агрессивно настроен. Прямо крокодил какой-то. Голодный. Но Алешка тут же забыл о раках, о Славином шивороте – по мосту прохаживался, попыхивая сигарой и помахивая тросточкой, наш тихий американец. Вид у него был озабоченный. Даже сердитый. Сигара зло дымила, вроде заводской трубы. Тросточка постукивала по столбикам перил. Мы притормозили возле деда, стали одним глазом рассматривать лениво копошившихся и шуршавших в ведре раков, а другой глаз не спускали с мистера Игла. А он нервничал все больше и больше. Потом прислонился попой к перилам, достал из кармана плитку шоколада и стал его с отвращением жевать. Не выпуская сигары изо рта. Деду надоело, что мы только пялимся на его товар, а покупать не собираемся. – И долго будем глядеть? – спросил он недовольно. – Не зоопарк, чай. – Не зоопарк, – со вздохом согласился Алешка. – Они у вас глупые какие-то… – Сам ты глупый! Гляди! – дед смело сунул руку в ведро. Тут же самый умный рак вцепился клешней в его грязный палец. Но деда это не смутило, он высоко поднял рака и сказал гордо: – Красавец! Красавец меланхолично висел, вцепившись в палец, шевелил длинными усами и ворочал выпуклыми глазами. – От них, знаешь, какая польза? С пивом. А еще они экологию блюдут. Утопленников кушают. Тут уж я не выдержал: – Вы так никогда их не продадите, с вашей рекламой. Кому такие людоеды нужны? – А я бы взял, – сказал Алешка. – И за шиворот… Он не договорил. Мистер Игл доел всю плитку, с трудом сглотнул, скомкал обертку и сунул ее в дырку четвертого столба. Бросил сигару в речку и пошел к своему синему «Форду». Я было двинулся за ним, но Лешка спокойно сказал: – Зачем спешить? И так все ясно. Давай купим какого-нибудь людоеда и поедем спокойно домой. Людоеда мы покупать не стали, хоть дед и сильно обиделся. И ворчал нам вслед: – Капризы. Креветок им подавай! Маленькие, а шустрые. Кто маленькие и шустрые – мы или креветки – не было ясно. Да и не до деда нам было. – Дим, – сказал Алешка по дороге на станцию. – Эта дырка у них вроде почтового ящика. Этот Слава должен что-то разнюхать в лаборатории и сообщить этому… орлу игольчатому. Он должен положить в дырку или записку, или какой-нибудь предмет. Понял? А куда положить, Слава не знает, календарик-то – тю-тю! Он только знает, что ихняя заначка в Малаховке – и все. Мы с тобой, Дим, прервали их шпионскую сеть. То есть эту… связь. Бедный Слава! Но ничего, Дим, мы ему поможем. И всей американской разведке. Нам не жалко! Я никак не мог понять, почему мы должны помогать всей американской разведке? И я спросил об этом Алешку. – А кто ж ей еще поможет? – И он улыбнулся. – Нужно только их не спугнуть. А для этого, Дим, ты должен кое-что сделать. – Проникнуть в посольство и сказать: все у вас, дорогие наши шпионы, в порядке, не волнуйтесь, связь налажена. – Ты умный, Дим! – Алешка этого даже не ожидал. – У тебя какая-нибудь бумажка есть? – Десять рублей. – Не годится. – Он тут же свернул к газетному киоску и высмотрел какую-то бесплатную рекламную «толстушку». Аккуратно оторвал от странички край и протянул мне вместе с авторучкой: – Пиши, Дим. У тебя почерк постарше моего. – Что писать-то? Телеграмму в Америку? – Пиши: «Настали сложности. Ждите ответа, как соловей лета». Тут я кое-что сообразил. И внес свои поправки в текст шпионского сообщения: «Принимаю меры. Требуется время». А дальше все было просто. Я скомкал бумажку с «телеграммой в Америку», и мы вернулись на мост. Алешка пошел заговаривать зубы деду, а я аккуратно вытащил из дырки «Аленку», сунул туда шпионское донесение и снова заткнул дырку шоколадной оберткой. Алешка тем временем все-таки выпросил у деда рака – самого маленького и самого шустрого. На ближайшую электричку мы опоздали. Пошли опять на рынок. – Посмотрим, – сказал Алешка, – не продали случайно нашу богиню с корзинкой и лошадь с телегой? И лошадь, и богиня Флора оставались на своих местах. – До Восьмого марта, – рассуждал Алешка, – времени много. Вполне можно разбогатеть. Купим лошадь, погрузим в телегу голую богиню и поедем домой. Вот мама обрадуется! Дим, а давай этого рака кому-нибудь продадим? И что-нибудь на эти деньги купим. Рака продать не удалось. Деньги на земле тоже не валялись. Но все равно было интересно походить по рынку и поглазеть на всякие товары. И опять мы чуть не опоздали на следующую электричку. Когда мы вышли на площадь и помахали знакомой лошади, Алешка вдруг негромко вскрикнул. Я сначала подумал, что брата тяпнул рак, сидевший в его кармане. Оказалось – произошло нечто совсем другое. И уже отчасти знакомое. В ту же самую иномарку теперь устанавливал ведро дед с моста – торговец умными раками-людоедами. – У них одна машина на двоих, – предположил Алешка. – Но все равно круто! Давай, Дим, семечки разводить. Или раков в аквариуме. Машину купим, туфли маме. – Портфель папе… – Но я не договорил, потому что Алешка вдруг шлепнул себя по лбу. – Мы с тобой, Дим, дураки! Час от часу не легче. – Ты за меня не высказывайся, – попросил я. – Ну ладно, – легко согласился Алешка, – я один дурак. А знаешь, почему? Вон потому, – и он показал вслед уехавшей иномарке, полной раков. С дедом. – Надо было попроситься в машину, до Москвы? – догадался я. – Совсем наоборот. Ты знаешь, кто это? Бабка с дедом? Они агенты этих шпионов. Понял? Они там на мосту дежурят, чтобы случайно кто-нибудь в эту дырку в столбе не залез. Сколько ж их получается! А нас с тобой – всего двое. Я не слишком испугался, только напомнил, что нам надо спешить на электричку. – Дим! А этот мужик с бородой? Который голых статуэток продает. Он что, тоже шпион? Я кивнул и добавил: – И лошадь с телегой тоже. Замаскированные. – Я тебя умоляю! – хмыкнул Алешка, и мы побежали на станцию. Дома Алешка прежде всего позаботился о раке. Сполоснул его под краном и опустил в аквариум. Вы не беспокойтесь, никого он там не съест, никто там давно уже не живет. Этот аквариум мы выпросили у родителей давным-давно, еще на Новый год. Очень хотелось, чтобы в нашем доме были еще какие-нибудь живые существа, кроме нас. – Да, – согласилась мама. – Очень хорошо, когда в доме что-нибудь гавкает или мяукает. И купила рыбок. Но с условием, что ухаживать за ними будем мы. Чистить аквариум, покупать корм. И в первое время так и было. А в последующее время мы все чаще стали забывать о своих обязанностях и о маминых условиях. Мама чистила аквариум, покупала корм, кормила рыбок. И любовалась ими в свободное время. Ее стараниями рыбки стали неудержимо расти и превратились в рыб. Папа сказал, что мы купили что-то не то. Он как-то раз пригляделся к аквариуму и без сомнений заявил: – Две штуки – караси, две штуки – бычки-ротаны. Их место – не в аквариуме. – На сковородке? – обрадовалась мама. Так и решилась судьба не гавкающих, не мяукающих, а булькающих. Аквариум остался на подоконнике. И постепенно зарастал всякими бактериями и водорослями, пока не превратился в настоящее болото. На его поверхности даже распустились какие-то водоплавающие листья. И шустро сновали между ними пауки-водомерки. – Мам, – спросил Алешка, булькнув в аквариум рака, – а правда, что они утопленниками питаются? – Правда, – машинально ответила мама, не отрываясь от телевизора. – Где ж я их возьму? – растерялся Алешка. – Утопи кого-нибудь, – посоветовал папа. – Или корми его тухлым мясом. – Еще чего! – строптиво отозвалась мама. – От этого аквариума и так болотом несет. Мне только тухлятины в доме не хватает. В общем, одно время Алешка подкармливал рака начинкой от пельменей. И тот стал удивительно быстро расти. А потом вдруг Алешка перестал его кормить. – Леньк, – иногда напоминала ему мама. – Он опять клешнями щелкает. – Так надо, – туманно объяснил Алешка. А мне он сказал: – Наш мистер Игл тоже теперь голодный. Он после нашей записки немного успокоится и будет ждать, чем его Славик вскорости накормит. Какими сведениями. Глава VIII СИНЯЯ БОРОДА Как ни странно, Алешка сумел наладить отношения с Викиным папой – Славиком. Вообще, Алешка умеет втираться людям в доверие. Ему это легко удается – с его широко раскрытыми «наивными» глазами и непослушным хохолком на макушке. «Он, конечно, хулиган, – говорит о нем наша мама, – но хулиган очень обаятельный». Славик был доволен, что Вика быстро освоилась в новой школе, с новыми одноклассниками. И он был искренне рад, что в его квартире постоянно колготятся Липошка и Алешка. Все-таки без хозяйки – Викиной мамы – в доме было пустовато. От Липошки особого толка не было, он в основном шарил по книжным полкам или проводил время в кухне, за чаем – большой был любитель. Почти как наш Лешка. Но Лешка за чаем с тортом о деле не забывал. Он даже пошел на некоторые жертвы – пару раз проиграл Славику в шахматы. Славик был в восторге, Лешка не больно-то переживал. Вообще, он, конечно, не очень хорошо вел себя в доме у Вики. Лешка не столько учился сам (английскому) и не столько учил Вику (шахматам), сколько шнырял глазами по всем углам. Ему казалось, что он вот-вот обнаружит еще какие-нибудь «вищьдоки» – в виде бесшумного пистолета или бутылки с ядом. Однажды он, когда Вика заболталась по телефону, даже проверил в кухне все банки с крупами и специями. Ничего он там не нашел, кроме круп и специй, но зато все случайно перепутал, потому что надписи на банках были на английском языке. И довольно долго после этого в их кухне было как в старом анекдоте: – А где у нас соль? – В баночке из-под кофе, на которой написано «Чай». Но все-таки ожидания Алешки оправдались. Благодаря его терпению, сообразительности и наблюдательности. И оправдались еще как! Нет, конечно, он не обнаружил в сливном бачке пистолет, в платяном шкафу пулемет, а в стиральной машине – бочку с динамитом. Он обнаружил кое-что более существенное, поважнее пистолета и взрывчатки. Но на вид – очень невинное. Только Алешка мог обратить на этот предмет внимание и понять его шпионское назначение. Дело было так. Как-то раз вечерком ребята расшумелись и разыгрались в большой комнате, которую Вика называла диннинг-рум. В разгар баловства в эту самую «рум» вошел Славик и сделал им замечание. В очень тактичной форме: – Вот что, друзья мои. Я всегда рад вам. В моем доме гостям позволяется делать все, что угодно. Одна просьба – вот на этой книжной полке ничего не трогать! Там подобраны книги для моей работы, они все с закладками, с пометками, в них находятся выписки, цитаты – в общем, рабочий материал. И мне не хотелось бы, чтобы там что-то потеряло свое место. Договорились? – Дим, – рассказывал мне потом Алешка. – Помнишь сказку про мужика с синей бородой… Ой! Совсем забыл тебе сказать: я в детстве никогда не верил, что бывает синяя борода. Бывает, Дим! Вчера видел на рынке. Там, у этого Азебарджана, борода синяя-синяя. Он ее красит, да? А чем, Дим? Масляной краской или… – Лех, – рассердился я. – У тебя Синяя Борода, а у меня – сочинение. Отстань! – Ладно, Дим, потом про бороду. В этой сказке, Дим, эта Синяя Борода… – Опять? – я захлопнул книгу. – Ты дослушай – спасибо скажешь. Эта Синяя Борода когда отдавала связку ключей своей жене, то ее предупредила: «Ходи куда хочешь, отпирай все двери, только вот этим маленьким ключиком ни за что не отпирай вот эту маленькую дверцу». И я все понял, Дим! – Спасибо Синей Бороде, – я усмехнулся. Я тоже все понял – на сегодня с моим сочинением покончено. Сейчас я буду слушать Алешкино «сочинение». – Вот, Дим, я сразу про эту Синюю Бороду вспомнил, когда Славик сказал: «На этой полке – ничего не трогать!» Я, Дим, сразу сообразил, что на этой полке и надо как раз все потрогать. Я сначала, Дим, подумал, что он там за книгами свои прибамбасы шпионские прячет, и вдруг увидел… Знаешь, что? Ты щас ахнешь! Там, Дим, стоит «Война и мир» – точь-в-точь как наша! – Ну и что тут ахать? – Да, пока не ахай, рано еще. Я говорю Вике: «Что-то у нас Липошка без чая завял совсем». Вика, Дим, очень воспитанная, она сразу намек поняла. И повела Липошку в кухню… Дальше я сам расскажу, а то он до «аханья» еще не скоро доберется. Короче говоря, Алешка, надеясь, что в этих двух томах он найдет записки Славика, которые помогут мне написать сочинение, снял один том. Раскрыл его. А там, на манер закладки, был сложенный вдвое листочек бумаги. Самый обычный чистый листок. По формату книжной страницы. Необычное в нем было то, что он во многих местах был пробит маленькими круглыми дырочками. Да, большой помощи для написания сочинения от этого дырявого листка ждать не приходилось. – Дим! Это же шпионская шифровка! Я посмотрел листочек на просвет – дырочки на нем в буквы не складывались. Шифровка! Но Алешка сиял. Даже приплясывал на месте от радости. – Эх ты! Наблюдательный! Несообразительный! Раскрывай свою «Войну и мир». – На сегодня хватит, – возразил я. – Немножко надоело мне это сочинение. – Да при чем тут твое сочинение?! Раскрывай! Я послушался. Алешка аккуратно положил листок на страницу. Он закрыл весь текст. Только в дырочках оказались буквы. – Понял, Дим? Читай, что получилось? Я послушно начал читать: «ш, б, м, н, к»… – Не получилось. – Алешка поскреб макушку с хохолком. – Давай другую страницу. «Сделали» и другую страницу. Результат – еще дурнее. – Терпение, – сказал Алешка. – Начинай с первой страницы. И вперед – по порядку. – У тебя температура, Лех? Тут этих страниц – сотни! Только в одном томе. – Во написал! – похвалил Алешка Льва Толстого. – А сколько он лет писал, не знаешь? Все равно у нас быстрее получится. Тут я призадумался. И додумался. – Лех, надо просто знать нужную страницу. А так мы с тобой сто лет будем искать. – Понял! – Алешка выхватил у меня листок и стал его внимательно рассматривать – нет ли где нужной цифры. – Облом, Дим. Придется все страницы бессмертного романа проверять. – Не придется! – Я еще раз додумался. Ведь совсем недавно какая-то цифра чем-то меня очень заинтересовала. Но вот какая? И чем? Тут вошла мама. Увидела на моем столе раскрытый том и похвалила нас изо всех сил: – Молодцы! Какие вы дружные, помогаете друг другу. Когда тебе сочинение сдавать? В четверг? – Пятого, – сказал я. – В марте, – уточнил Алешка. Он ведь у нас и месяцы года до сих пор путает. В марте… Стоп! Сколько дней в марте? Тридцать один. А на календарике Славика? Тридцать! – Что с тобой? – тревожно спросила меня мама. – Перезанимался? – Он март с четвергом спутал, – предположил Алешка. – Я разогрею обед, – сказала мама, – и все уладится. Когда она вышла, я молча нашел тридцатую страницу и, наложив на нее трафарет, гордо сказал Алешке: – Записывай! Алешка стал послушно писать под мою диктовку, повторяя за мной буквы вслух: – А, бе, ы, ка… Абыкавенный получается? – Не получается. Дальше твердый знак. – И минус, – Алешка заглянул в книгу. – Перенос, – уточнил я упавшим голосом. – Опять облом. – Ничего не облом, – вспомнил Алешка. – У тебя какой том, первый? А я этот дырявый лист вытащил из второго. Эх, Дим, какой же этот Славик простодушный! Календарик с пленкой потерял, шифровку эту дырявую держит прямо в книге. Как его только в шпионы назначили? Давай второй том! Мы раскрыли с надеждой и нетерпением второй том «Войны и мира» на тридцатой странице. Наложили трафарет. Прочитали: «Полярная двенадцать Климов Ладожская тридцать два Можаев». – Явки-пиявки, – со знанием дела высказался Алешка. – Это все ихние шпионы. Попались, которые кусались! Два плюс два. – Четыре, – показал я свои знания. – Четыре шпиона, Дим. Алешка снял со страницы трафарет, снова сложил его вдвое и аккуратно упрятал в конверт с «вищьдоками». Алешка все эти дни, как видите, вел двойную жизнь. В одной жизни он изо всех сил ворошил «осиновое» гнездо, а в другой приходил в это гнездо с дружескими визитами. Осваивал английский язык, учил Вику шахматам и мотал на ус все, что замечал и слышал в их квартире. Викин папа Славик оказался совсем беспомощным в этом шпионском деле. Что же это за разведчик, который теряет микропленку с явочными сведениями, что за разведчик, который даже в шахматы играть не умеет? Но главное, что мне было совершенно непонятно и непостижимо: как это так – знаток, ценитель, любитель, профессионал русской литературы – и вдруг предает эту любимую литературу (а вместе с ней и Родину) нелюбимой Америке? Разве есть такие деньги? Папа как-то раз ночью разговаривал с мамой в кухне. У него была большая неприятность на работе. А когда у него большие неприятности, он всегда с мамой разговаривает о них ночью в кухне. Они пьют кофе и шепчутся, чтобы нас не расстраивать. Но не бывает такого шепота, который недоступен детским немытым ушкам! А неприятность в тот раз в самом деле была большая: один из папиных сотрудников перебежал на сторону бандитов, предал своих товарищей. И вот папа тогда грустно сказал: «Я всегда хотел понять – какова цена предательства? Что стоит за ним? Корысть? Ненависть, зависть, месть? Страх, подлость? Не знаю. Знаю одно: предательство многолико». В тот раз я не понял папиных слов, только огорчился за него, а сейчас, кажется, понимаю. Алешку, похоже, одолевали похожие мысли. Сходит он на занятия к Вике, а потом сидит дома, задумчивый такой, даже грустный. Я как-то задал ему очень содержательный вопрос: – Ну что ты, Лех? Он поднял голову и честно сказал: – Сам не знаю, Дим. Этот Славик… Фиг с ним. Сам во всем виноват. А Вика при чем? Она, Дим, радуется, когда я к ним захожу. А я… я, Дим, себя почему-то предателем чувствую. Вот как в жизни получается. Никогда не угадаешь – шах тебе или мат… Но вскоре он успокоился и еще активнее взялся за дело. Ведь приближался день лекции. – Понимаешь, Дим, – поделился он со мной своими сомнениями, – наш агент Васек не знает, что там Славику нужно. Какое у него задание от американского президента? – Резидента, – поправил я. Я Лешку часто поправляю, но он, кажется, к моим поправкам не прислушивается. У него свои оценки действительности. – Какая разница! В общем, он не знает, что там Славику нужно. Может, у этого Славика в одном глазу фотоаппарат, а в другом – видеокамера? И он все там заснимет. Например, какие-нибудь приборы или лица великих ученых, вроде Полпалыча. И за ними начнется охота. Смысл в его словах был. Очень даже здравый. Ваську требуется знать, на что именно в поведении Славика следует обратить внимание. – А что делать? – растерялся я. – У Славика спросить? – Я, Дим, твои шутки не всегда люблю. Я люблю, Дим, умные шутки. Ты помнишь, как в эту лабораторию жулики забрались? Которые телевизор сперли. – Помню. – Я, знаешь, что думаю? Я все-таки думаю, что они не за телевизором лазили. Они телевизор схватили, когда их охрана обнаружила. – Понял, – сказал я. – Они его хотели в охранника швырнуть. Чтобы удрать. – Вот эта шутка – очень умная. Даже не верится, что твоя. Правильно мыслишь, старший брат! Они схватили телевизор, чтобы их за кражу посадили, а не за измену Родине. За измену больше лет дают. А на самом деле у них было такое же задание, как и у Славика. Только не получилось. – Ну и что? – Я все никак не догадывался, к чему Алешка клонит. А не догадывался, потому что знал немного меньше, чем он. Это сразу выяснилось. – Я, Дим, время даром не терял. Я, Дим, с папой в кухне посидел. Вы все спали – и ты, и мама, а мы с ним дружески беседовали. – О чем? – О всякой жизни. И я как-то случайно ему об этих жуликах напомнил. И знаешь, что? Один из них еще сидит в тюрьме. Ему больше дали – он компьютер схватил. А второй уже вышел, ему за телевизор дали меньше. И вообще, его раньше освободили за примерное поведение и доблестный труд. – Ну и что? – А то! Он в нашем районе живет! Его надо похитить и допросить: зачем он, по правде, в лабораторию лазил? – Так его еще найти надо. – Я все узнал. Его зовут Сашка Князев. У него и кличка похожая – Князек. – Это кличка, Лех. А не адрес. – Будет и адрес. Запросто! Нам только нужно случайно встретить нашего участкового. Встретить участкового случайно очень трудно. У него много дел. Он все время ходит по своему участку и следит за порядком. Или сидит в милиции и составляет протоколы и отчеты. А вообще, он наш хороший знакомый. Потому что еще молодой. Он еще малоопытный и иногда заходит к папе посоветоваться по трудным случаям. Как к старшему товарищу. Мы с ним дружим. Но встретить его все равно надо случайно. Чтобы ничего подозрительного не было. Вообще, я заметил, что у милиционеров есть одна особенность. Когда они нужны – как назло, их рядом нету. А как не нужны – тут же появляются. Алешка эту особенность тоже хорошо знал. Он снял телефонную трубку, набрал номер нашего отделения и дал трубку мне: – Соври, Дим, что-нибудь пострашнее. Я так растерялся, что даже очень здорово соврал. Удачно и правдоподобно. – Здрасьте. Это звонят из дома девяносто семь. У нас в пятом подъезде кодовый замок сорвали и вещи выносят. До свидания. – Класс! – похвалил меня Алешка. – Наконец-то научился. Пошли к подъезду. – К какому? – Где код сорвали и вещи выносят. Мы им поможем. Когда мы пришли, у пятого подъезда уже находился наш участковый. И самое удивительное – из подъезда действительно выносили вещи. Смотрим: дверь в подъезд распахнута, приперта какой-то тумбочкой, чтобы не закрывалась. У стены, лбами в нее, стоят двое, а за их спинами – участковый с пистолетом, наручниками машет. Вот как мы (как я!) угадали! Не совсем, правда. Эти двое и в самом деле выносили вещи. Но не из чужой квартиры, а из своей – на помойку. Они мебель меняли. Скоро все разъяснилось, участковый извинился и даже им немного помог с вещами. Они перетаскивали старые стулья, ставили в контейнер и хохотали, как в цирке. Потом участковый попрощался с ними и пошел нам навстречу. А мы – навстречу ему. – Здрасьте! – заорали мы дуэтом. – Здравия желаю, – ответил он, все еще румяный от смущения. – Как жизнь? Привет вашему бате. Тут уж Алешка тему повел: – А что же вы не заходите? Папа о вас часто спрашивает: «Что-то, – говорит, – наш бравый участковый нас совсем забыл?» Участковый приосанился и гордо объяснил: – Справляюсь с делами – вот и не захожу. – А вы бы просто так зашли. На чай. Или на борщ. У нас иногда борщ бывает. На Восьмое марта. – Зайду, как же, спасибо. – А папа как раз спрашивал: как там Саша Князев поживает? – Князек-то? Нормально. Ни в чем предосудительном не замечен. Работает. – Продавцом работает? – Зачем продавцом? Механиком. В ремонтной мастерской. Стал на путь исправления. – Ну ладно, – сказал Алешка. – Нам пора. – И на чай второго приглашения участковому не сделал. Все получилось здорово! Гладко. А ремонтная мастерская – совсем рядом, прямо за нашей школой. Двор в двор. Правда, мы этого Князька и в глаза-то не видели. – Разберемся, – сказал Алешка. – Без проблем. Ты здорово врать научился. – Учитель хороший, – съязвил я. Алешка гордо улыбнулся. Возле мастерской мы болтались не очень долго. Довольно быстро выяснили все, что нужно. Князев здесь работал. Во втором боксе. Сегодня была его смена. До двадцати часов. Мы даже посмотрели на него издалека. Когда механики вышли покурить на свежем воздухе. – Князек, – сказал, похоже, бригадир и шлепнул его по плечу, – задержись сегодня после смены. На белом «мерсе» резину надо поменять. – Без проблем, командир. Этот Князек был невысок росточком и хил в плечах. Справимся. Без проблем. Сентябрь был еще по-летнему теплым. Осень чувствовалась только потому, что рано стемнело. – Вы куда? – спросила мама. – Князька навестить. – Алешка сказал правду. Он часто так делает. Иногда это лучше, чем соврать. – Отнесите ему косточек, – сказала мама и сложила их в пакет. Она была уверена, что Князек – это одна из Алешкиных бродячих собак. Его в нашей округе знают и любят все бездомные собаки. И домашние тоже. Даже больше, чем своих хозяев. Алешка, глазом не моргнув, забрал косточки и сунул их в карман. Где уже лежала холостая граната. Не совсем, правда, холостая. Алешка покопался в папином столе и подобрал подходящую авторучку – из светлого металла с хвостиком: вылитый запал. Алешка вставил его в гранату, и она сразу же приобрела совершенно боевой вид. Вооружившись гранатой и косточками, группа задержания отправилась на задание. На улице стемнело. Желтые редкие фонари светили как-то неохотно, словно спросонок. Луна еще только-только выбиралась из-за парка. Во всех домах светились окна. В нашей школе – тоже. Поэтому мы обошли ее сторонкой. Чтобы никому из учителей не попасться случайно на глаза. В мастерской уже тоже гасили огни. Только второй бокс был освещен. Механики устало расходились по домам. В темноте горели красными точками огоньки их сигарет. Вскоре все затихло. Только во втором боксе временами слышался негромкий звяк и бряк. Там трудился Князек. Вставший на путь исправления бывший жулик. Мы подошли поближе. Передняя стена бокса – это деревянные ворота, а в них калитка. Незапертая. Мы тихонько вошли, постояли у входа, знакомясь с обстановкой. Обычная мастерская. Всюду – старые покрышки, запчасти, полуразобранные машины, инструменты. Запах бензина и масла. Белый «Мерседес» стоял на яме. Под ним светился огонек переноски и мелькала тень работающего Князька. Мы подошли поближе, заглянули в яму. – Привет, – сказал Алешка. Князек удивленно вскинул голову: – Чего надо? Вы кто такие? – Народные мстители, – сказал Алешка. – Круто, – засмеялся Князек и достал сигарету из кармана. – Огонек у вас найдется? – Мы не курим, – сказал я. – Бросили? Мы не курим и не пьем, только песенки поем? Веселый парень. – Так чего надо-то? – Тебе привет, – сказал Алешка. – От кого? От клиента? – От мистера Игла. Алешка сказал это наудачу. Но попал в точку. Сигарета выпала у Князька изо рта. – Какого Игла? Не знаю такого. Всех клиентов не упомнишь. – Брось придуриваться, – сказал я. – Родина тебе не простит. – Я вот сейчас вылезу и надеру вам уши! И надаю пинков по задницам! – Не вылезешь, – спокойно сказал Алешка и вытянул над его головой руку с гранатой. Это было здорово! Князек присел. – Ты что, пацан?! С коня упал?! Убери! – Уберу. Но не даром. – Сколько тебе? Это ограбление? Ну и пацаны пошли! Мы такими не были. – Вы похуже были. Отвечай: что ты со своим дружком делал в «Электронике»? Два года тому назад. Похоже, Князек испугался вопроса больше, чем гранаты. – Что делал – за то отсидел, – буркнул он. – Убери железку. – Ты не за то отсидел. Считаю до трех. Дим, отойди подальше. Раз! – Ничего я там не делал. Случайно этот телик схватил. По дури! – Два! Два с половиной не будет. Будет сразу три. – Да чего там, дело прошлое… Один мужик попросил: мол, заберитесь, ребята, и срисуйте план здания. Хорошие бабки посулил. Ну, мы и забрались. План рисовывать не стали. Хапнули, что под руку подвернулось, а вот слинять не смогли. Зашухарила нас охрана. Убери железку! – Что за мужик с хорошими бабками? – Иностранец. Фамилия – мистер Игл. – Спасибо, до свидания, – сказал Алешка. А я добавил, как Саид из «Белого солнца пустыни»: – Не говори никому. Не надо. – Мне тоже не надо. – Князек вытер ладонью вспотевший лоб. – Я свободен? – Еще как! Мы вышли из мастерской на волю. Страшновато стало. Там вроде бы ничего было, когда дело делали, а теперь – как-то не по себе. Это мне не по себе. А Лешке… – Эх, Дим, косточки я забыл ему отдать. Вернемся? Я поскорее схватил его за шиворот и потащил к дому. – Стой! – сказал Алешка. – Васек наверняка еще в школе, полетать собирается. Пойдем к нему и сразу все расскажем. Проинструктируем то есть, догадался я. Дверь, конечно, была заперта. Мы позвонили. Раз. Два… Десять раз позвонили. Охранник спал в спортивном зале на новых матах. Дверь нам открыл Васек. Он как раз собирался уходить. – Вы что так поздно? – Надо! Мы кое-что узнали. Этот Славик будет пытаться срисовать план здания. Или сфотографировать. – Или просто запомнить, – сказал я. – Вы постарайтесь поточнее понять, что он там будет делать. – Васек, – сказал Алешка шепотом, – ты имей в виду, фотоаппарат у него может быть в пуговице, в глазу, то есть вместо глаза… – Откуда такие сведения? – изумился Васек. – Из «Возмездия». Книга такая, про шпионов. У папы в кабинете. – Ну, раз у папы в кабинете… Не беспокойтесь, хлопцы. Все сделаю, как надо. А потом – ключом по башке! – Не стоит, – вздохнул Алешка. – Он и так уже наказан. Глава IX ЛИПОШКА К ЧАЮ Алешка волновался. Он даже с самого утра, как он похвалился маме, почистил уши и вымыл зубы. Хотя зубы у него и так как на рекламе «Блендамеда», а уши слышат за сотни верст то, что им надо. И что не надо – тоже. Такое впечатление, что у Алешки сегодня – личный праздник. Вроде дня рождения. Такой праздник у папы на работе называется «следственный эксперимент». Когда все подозрения превратились в доказательства и остается только убедительно их зафиксировать. – Дим, как ты думаешь, – спросил Алешка, – вот эта дырка, она бросается в глаза? Он подсунул руку под свитер, где-то на уровне живота, и высунул в дырку палец: – Как? – Если палец уберешь – нормально. Алешка убрал палец. Полосочки на рубашке совпали с полосочками на свитере. Не совсем, конечно, но на первый взгляд дырку не увидишь. – В консерваторию собрался? – спросил я. – Важное дело, Дим. Надо выглядеть! Он выдвинул ящик своего стола, покопался там и достал из конверта календарик. С американским Дедом Морозом. Прямо у меня на глазах проверил – находится ли внутри микропленка и, капнув каплю клея, скрепил обе половинки календарика. – Это что? – недоуменно спросил я. – Это помощь шпионам. У них, Дим, и так беспокойная жизнь. Полная трудностей и опасностей! Пусть погуляют немного. Пусть подышат свежим воздухом перед тюрьмой. Загадки, загадки… А на меня угрожающе надвигается сочинение по бессмертному роману Льва Николаевича Толстого «Война и мир». – Я пошел, – сказал Алешка. – Если я не вернусь через годик, объявляй меня в розыск. – Что так мрачно? – Я не сдержал улыбки. – Иду в осиновое гнездо. Я им там… сегодня… они там у меня… Здорово сказал! Я даже подумал – не позвонить ли папе? Однако передумал, потому что увидел в окно, что «главарь осинового гнезда» мирно сражается в шахматы в нашем дворе. Алешка вернулся довольно скоро. Под мышкой – толстенная книга. – Это что? – спросил я. – Подарок, – небрежно объяснил Алешка. – От Витьки. Английский словарь. На сто тысяч слов. Дим, а что, как ты думаешь, у англиканцев есть сто тысяч слов? Как же они их запоминают? – За что подарок-то? В честь окончания курсов? – За календарь. Посмотри в окно. Я послушался. Шахматисты спокойно сидели за столом. Время от времени они переставляли фигуры и подпирали подбородки ладонями – в раздумье. Над ними порхали листья и воробьи. Шляпа Славика лежала на скамейке вверх дном. Один воробей даже залетел в нее на минутку. То ли что-то в ней нашел склюнуть, то ли просто покакал. Вдруг Славик захлопал себя по своему телу – по груди, по ногам, по бокам. Я догадался – ищет в карманах зазвеневший мобильник. Нашел. Послушал. Встал, вежливо поклонился Полпалычу и куда-то двинулся. – Домой пошел, – сказал Алешка. – Это ему Витька звонила. У них семейная радость – календарик нашелся. И он мне рассказал об очередном уроке английского языка. – Гуд монинг, ивнинг, – сказал Алешка, когда Вика открыла ему дверь. – Ай рад тебя ту си. – Не ивнинг, а дарлинг. Зачем приперся? Сегодня среда. – У тебя неприемный дэй, что ли? – Мы с Липошкой русским занимаемся. – Чистописанием? «Перашки» кушаете, с «подсливочным» маслом? Они прошли в кухню. Занятия русским языком шли полным ходом: посреди стола возвышался наполовину уничтоженный торт. – Этот торт всехний? – спросил Алешка. – Или только для медальных Липошек? Липошка радушно подвинулся и положил перед Алешкой на тарелку кусок торта. Похоже, пуговицы в этот раз у обоих останутся целыми. Алешка любит эффекты. И они у него получаются. Он не торопясь, со вкусом съел один кусок торта и показал Липошке глазами на второй. После третьего куска Алешка небрежно достал из кармана календарик и протянул его Вике. – Завалялся где-то. Обрадуй своего дэда. Вика покраснела от радости, хлопнула в ладоши и чмокнула Алешку в щеку через весь стол. – Я тебя умоляю! – сказал Алешка, стерев со щеки ладонью поцелуй. (В переводе: «Вот дура-то!») – Поцелуй лучше Липошку. – Я тоже так считаю, – кивнул зардевшийся Липошка. Но Вика так не считала: – Алекс! Что я тебе теперь за это должна? Все, что хочешь! Алешка мне признался потом, что едва не попросил Вику погасить наши долги. Но удержался. Он только снаружи хулиган, а внутри – джентльмен (не жентельмен, однако!). – Ты за это, – сказал он, задумчиво поглядывая на остатки торта, – ты за это сегодня вечером позвонишь нам домой. – И все? – Почти. – Тут Алешка стал по-настоящему серьезным. – Это очень важно для всей твоей фэмили! Как по-английски «врубилась»? – Никак. Я врубилась по-русски. По-моему, она не врубилась, а влюбилась. Не в Липошку, конечно. Хотя и он достоин славы и любви. Он так красиво пишет, столько книг прочитал… Я вас умоляю! День был решающий, итоговый даже отчасти, но мы занимались обычными делами. Уроками, например. Но терпение наше было на пределе. Вернее, не терпение, а волнение. Больше всего меня тревожило то, что мы с Алешкой фактически пропустили в секретную лабораторию вражеского агента. Конечно, мы сделали это не за деньги, а для пользы страны. А вдруг что-нибудь сорвется? Вдруг у этого Славы в глазу не фотоаппарат, а взрывное устройство? А кто виноват? Димка с Лешкой. Лешка-то выкрутится, а я выкручиваться не умею. Чтобы не маяться без дела, я навел порядок на книжных полках, разобрал все в своем столе, почитал «Войну и мир», почти до третьей страницы. В основном сноски, где давался перевод с французского. Алешка в этих делах участия не принимал, он переживал и волновался по-своему: затаился в уголке тахты и помалкивал – что для него очень небычно. Когда я все переделал в нашей комнате, пошел в кухню. И со скуки перемыл посуду, нажарил сковороду холестерина и пошел за Алешкой. Я даже немного беспокоился за него. И напрасно. Алешка, оказывается, безмятежно спал, свернувшись в клубочек, как одинокий котенок. Даже запах яичницы его не потревожил. Зато потревожил телефонный звонок. Алешка тут же подскочил и сказал: – Васек! Алешка не ошибся. Это звонил Васек: – Все в порядке, хлопцы. Айда в школу, все расскажу. Васек ждал нас в подвале, сидя на верстаке и болтая одной ногой – той, которая больная, он ее разрабатывал. Рядом с ним лежал тяжелый гаечный ключ. Мы испугались. – По башке? – спросил Алешка. – Еще чего! Инструмент портить об его башку! Я все сделал, как вы просили. Садитесь, расскажу. – Сначала, хлопцы, все шло нормально. Он такую лекцию закатил – закачаешься! Он, конечно, литературу здорово знает и любит. Он говорил, что наша литература – самая лучшая в мире. Самая мудрая и глубокая. Что во всем мире еще не создано ни одного произведения, достойного русской классики. Что ни одна литература в мире не воспитывает столько доброго, умного и светлого в душе человека, как наша… В общем, здорово он все рассказывал. Мы прямо заслушались. – А потом? – Потом все и началось. Его все благодарили, а он, осторожно так, стал намекать: что вот он поделился своими знаниями, но и вам, ученым, тоже есть чем гордиться. У вас такой замечательный коллектив, такое уютное здание. Прямо вот так и хочется пройти по нему и посмотреть… то, что можно посмотреть. Например, в каких условиях трудятся наши ученые при рыночной экономике? Я даже думаю, сказал он, что мои американские коллеги с удовольствием помогут оснастить лабораторию новым оборудованием за свой счет. – А он не очень глупый, – сказал Алешка. – Но немножечко подлый. А дальше что? – А дальше руководство лаборатории пошло ему навстречу. Его поводили по зданию, показали буфет, комнату для настольного тенниса, туалеты… Я с него глаз не спускал. А он все время по сторонам глазами шарил. Наверное, все старался запомнить. Только, наверное, без особой пользы. Там, хлопцы, на дверях ни одной надписи нет, даже номеров. Одни символы. Ну, там – радиация, например. Молния в кружочке – значит, подстанция. У них же некоторые исследования ведутся непрерывно. Вдруг свет отключат – не страшно, своя маленькая электростанция есть. Ну и все такое прочее. На дверях даже ручек нет, сплошные кодовые замки. В общем, не очень-то он поживился. – Я так не думаю, – сказал я. – Знающие люди во всех этих значочках разберутся. – Да? Значит, зря я его по башке не погладил? – Не зря, – сказал Алешка. – Все идет по плану. Спасибо, товарищ летчик Васек, счастливых вам полетов под солнцем Родины. – И без всякого перехода: – А у тебя, Васек, машина есть? – Есть, а что? – А как ты на ней ездишь с одной нормальной ногой? – Нормально я езжу. А куда надо ехать? – Вот это человек! – За город – слабо? Васек так глянул на Алешку, что тот даже заморгал от смущения. – Нужно ехать в Малаховку. Но – хвостом. Что такое «хвостом» – Васек понял сразу. А я – нет. Я это понял только тогда, когда мы пристроились в хвост одному… Впрочем, об этом – в свое время, в нужном месте… Наступило «сегодня вечером». Вика сдержала свое слово, позвонила. – Гуд найт, – сказал ей Алешка. – Папа дома? – Чей? Твой или мой? – Про своего я сам знаю. – Дома. – Что делает? Райт или дроу? – И то и другое: что-то пишет, что-то рисует. К лекции готовится. – Скажи ему, что ты идешь к нам. – Надолго, Алекс? – Еще чего! Нам самим здесь тесно. На тридцать две минуты. – Гуд лак! – Би хэппи! Мы тебя вейт. – Хай! Голодная? – Ты меня позвал, чтобы накормить? – Тебя накормишь! Иди в нашу комнату. Алешка усадил Вику в кресло, поплотнее прикрыл дверь. – Ю! – чисто по-американски ткнул он в ее сторону пальцем. – Ну? – чисто по-русски отозвалась Вика. – Ю вонт спасти своего отца от тюрьмы, а свою фэмили – от позора? – Я тебя умоляю! – способная девочка, сразу перехватила. – Ай вонт! Даже очень! Я никогда не думал, что мой брат – маленький разбойник – способен на такую деликатность. Он так бережно и осторожно рассказал Вике о ее отце, что она даже не заплакала. И тут же согласилась участвовать в операции под кодовым названием «Перехват». Это название Алешка придумал. – «Хват», – сказал он, – это еще как-то туда-сюда. А вот «перехват» – это круто! Викина роль была не опасна. Но и не проста. Она должна была проследить за отцом. Как только он изготовит схему здания и соберется выйти из дома, Вика тут же сообщает нам об этом условной фразой. – Знаешь, Дим, – сказал мне Алешка, – мне вдруг нашего папу стало жалко. Я сначала чуть не упал, а потом чуть не подпрыгнул. – А маму тебе не жалко? – И маму жалко. Но папу больше. Мама, Дим, с нормальными людьми общается: с папой, с нами, с подружкой Зинкой. А папа – с преступниками. А они, Дим, бывают разные. Одни – такие, что я их ногами бы растоптал! А другие, Дим, не очень-то и виноваты. Ты понимаешь? А папе приходится с ними разбираться и сажать их в тюрьму. У него, наверное, из-за них каждый раз сердце болит. Ни фига себе – заявочка! Мне бы и в голову такое не пришло. Хотя… если глубоко задуматься… Лучше не задумываться. – Тебе Славика жалко? – Он дурак, Дим. А дураков всегда жалко. Вот и поговорили. Хорошо, что затрезвонил телефон. Алешка схватил трубку и услышал «знаковую» фразу: – Я тебя умоляю! – На чем? – задал он дикий вопрос. И ответ был ему под стать: – На машине. Она его умоляет на машине! Я, наверное, так громко хлопал глазами, что мама прибежала из кухни и сердито спросила: – Опять форточку не закрыли? Что у вас тут стучит? – Это стучит Димино сердце, – сказал Алешка. – Я тебя умоляю. – На машине, – тупо добавил я. – Мам, – сказал Алешка. – Мы – в школу. – Что вдруг? – Полы мыть. У нас поломойка сломалась. Как раз в нашем классе. Димка сказал, что он помоет. – Вы бы дома что-нибудь почаще мыли, – вздохнула мама. – Уши, что ли. Когда мама ушла на кухню, Алешка тут же позвонил в школу: – Васек, ты готов? – Всегда готов! – Подавай к нашему подъезду. – Есть, командир. – А полы мыть? – тупо спросил я. – Потом помоешь. После Нового года. – Куда едем, командир? – В Малаховку. – Нет проблем. Я там неподалеку на летчика учился. – Из тебя, Васек, хороший летчик получился, – похвалил его с тайной мыслью Алешка. – А вот какой ты водитель – будущее покажет. Мы сидели в машине Васька, недалеко от Викиного подъезда, и не сводили глаз с красного «Форда», возле которого суетился Славик. Он протирал стекла, проверял работу «дворников» и все время поглядывал по сторонам, думая, что делает это незаметно. Когда вдруг вдали показался наш участковый, Славик застыл возле раскрытой дверцы и, как кролик, завороженный змеей, неотрывно смотрел на его приближение. Участковый прошел мимо, вежливо поздоровавшись, а Славик долго провожал его взглядом и даже как бы сделал легкое движение ему вслед. Но он остановил это движение, махнул рукой и сел за руль. «Форд» проехал вдоль дома и скрылся за его углом. – Садимся на хвост, – весело сказал Васек и тоже тронул машину. Я думал, что «ехать хвостом» – это означает пристроиться почти вплотную к багажнику преследуемой машины и повторять все ее маневры. Но оказалось, все совсем не так. Хвост хвостом, но ведь водитель, за которым ведется преследование, не должен этого заметить. Васек то нагонял «Форд», то обходил его, то прятался за попутные машины, то, как мне казалось, безнадежно отставал, но Славика мы ни на минуту не теряли из виду. Куда ни посмотришь – вперед, назад, в сторону – везде маячит красивая красная машина. Но вот когда мы влились в плотный поток на Рязанском шоссе, ситуация изменилась. Васек «повертелся» меж попутными и встречными машинами, а потом сказал: – И что мы вертимся? Он же в Малаховку едет, факт. И куда он денется? Лучше мы его там подождем. Леха, нет возражений? Что нам будущее показывает? – Я согласен, – важно кивнул Алешка. – Идем на обгон. На обгон мы не пошли. Васек свернул куда-то, покрутился между домами, нашел какое-то узенькое пустое шоссе и газанул по нему: – Огородами проберемся. Тайными тропами. – А вам больная нога не мешает? – спросил я. – Когда я за рулем или за штурвалом, мне ничего не мешает. – Не дергайся, – вдруг сказал Алешка и шлепнул себя по карману. – А я и не дергаюсь, – удивился Васек. – Это я не тебе. Это я еще одному своему человеку. …Будущее показало: в Малаховку мы приехали раньше шпиона Славика. Машину с Васьком мы оставили на стоянке, а сами помчались к мостику. По осеннему времени, по близости к вечеру, здесь оказалось довольно безлюдно – спрятаться было негде. Хорошо еще, что на краю моста топтались оба коммерсанта: бабуля с семечками и дед с шустрыми раками. Они бурно беседовали, наверное, об Америке: водятся ли там раки и почем семечки? Мы их обошли, поздоровавшись, и пристроились позади. Если не особо приглядываться, не больно-то нас и заметишь. Но Славик как раз будет приглядываться особо. И сразу нас опознает. И весь наш «Перехват» свалится с моста и уплывет в дальние края. Что было делать! Мы отошли подальше и прислонились к отдельно росшему дубовому дереву лиственной породы. Отсюда нам хорошо было видно, как бабуля кормит раков семечками, но четвертый столбик перил просматривался слабовато. – Это не страшно, Дим, – сказал Алешка. – Главное – чтобы он приехал. Славик приехал. Подогнал машину почти вплотную к мостику. – Боится, – прошептал мне Алешка. – Смотри как следует! Славик вышел из машины, надел шляпу и прошелся по мостику, купил семечек. Пошел обратно. У четвертого столбика остановился и защелкал семечками, сплевывая шелуху в воду. Это продолжалось довольно долго. – Он что, – зашипел Алешка мне в ухо, – за семечками приехал? Не за семечками. Славик нервно заозирался. Потом рывком вытащил из столбика затычку (обертку «Аленки»), что-то сунул в дырку и вернул Аленку на место. И быстро зашагал к машине. И тут же уехал. Мы отделились от лиственного дерева и дунули на мост. Алешка обогнал меня. И проделал ту же операцию. Выдернул «Аленку», что-то выхватил изнутри, что-то впихнул внутрь и вернул «Аленку» на место. – Все, – сказал он, обернувшись ко мне. Ловушка захлопнулась. Я вас умоляю! А в засаду я своего человека посадил. Глава X ИГОЛЬЧАТЫЙ ОРЕЛ Теперь оставалось самое сложное. А именно: уловить тот момент, когда мистер Игл сподобится вынуть донесение Славика из «заначки». Не могли же мы сутками сидеть на мосту! Задача немного упрощалась тем, что «выемка писем» предполагалась два раза в неделю – во вторник и четверг с шести вечера до половины седьмого. Это уже легче. Можно было бы приезжать в Малаховку в эти дни и по полчаса шляться возле моста. Но это не только время, но и деньги. Если со временем у нас еще так-сяк, то с деньгами – полный облом. – Дим, – успокоил меня Алешка, когда я проверил все наши карманы. – Ноу проблемз. – По-моему, этих проблемз у нас выше крыши. – Я тебя умоляю! У нас же персональное авто! А скоро, Дим, и самолет будет. И подводная лодка. И… – Может, хватит пока? – Да, Дим, – вздохнул Алешка. – Ты погряз в серых буднях. Мама правильно о тебе говорит, что у тебя нету полета фантазии. Я помню, как это мама сказала. Совсем в другом смысле. Она, при одном случае в нашей жизни, схватилась за голову и воскликнула: – Боже мой! Эти Лешкины фантазии! Они сведут меня с ума! И не только меня! Слава богу, что Дима у нас не дает полета фантазиям! Фантазии, фантазии… Шпионы вокруг… А у меня сочинение по «Войне и миру». – Да напишу я тебе и про войну, и про мир, – пообещал Алешка. – Сколько раз, Дим, ты за меня уроки делал! Помнишь, ты мне написал изложение про русскую природу? Маму тогда еще в школу вызывали, сказали, будто я списал это описание у Тургенева. Помнишь? А ты у кого списал? Неужели ты думаешь, что я – неблагодарный младший брат? Я, Дим, благодарный младший брат. Я тебе такое сочинение напишу – все ахнут! То, что все «ахнут», я не сомневался. Даже если это сочинение напишет не Алешка, а я сам. Поэтому, когда Алешка изложил свой план, я даже немного обрадовался. – Мы с тобой, Дим, будем, знаешь, что делать? Мы будем патрулировать американское посольство. И как только наш мистер сядет в машину, чтобы ехать в Малаховку… – Постой! А как мы узнаем, что он собирается ехать в Малаховку, а не в Нью-Йорк? – Догадаемся. Или у кого-нибудь спросим. И это «у кого-нибудь спросим», как вы узнаете позже, себя полностью оправдало. Но об этом потом. – Мы с тобой, Дим, будем ходить вдоль посольства по очереди. Чтобы не примелькаться. Сначала ты туда, а потом – я сюда. А потом – наоборот. – А с книгой в руках патрулировать можно? – спросил я Алешку. – Дим! Смотря с какой. У папы есть книга «Смерть шпионам!» – не вздумай ее взять, все посольство распугаешь. – Я возьму «Войну и мир». – Клево. Очень солидно. Никто на тебя не подумает, что ты за кем-то следишь. Ты как будто студент-двоечник. – Почему двоечник? – обиделся я. – Ну, ботаник! Какая разница? Главное, ты не только в книгу смотри. – А куда еще? На светофоры? – Заучился, – вздохнул Алешка. И придвинул мне книгу. – На! Входи в образ. А я пока позвоню. – И он скрылся в папином кабинете. Сначала он говорил тихо, потом голос его зазвучал громче. Но слов я разобрать все равно не мог – они прямо-таки сливались в один непрерывный визг. А потом: «Будь готов!» – и бряк трубкой. – Ваську звонил? – спросил я, когда Алешка вернулся в комнату – красный и взъерошенный. Мама о нем, таком, всегда говорит: «Воробьишка после драки». – Нет, еще одному. Полковнику. А он – генералу. Ни фига себе – деловые связи! Не то что у нас, рядовых. Хотя у меня тоже есть знакомый полковник, даже близкий родственник – наш папа. Но он у меня в душе как-то полковником не воспринимается. – Где б мобильник достать? – спросил Алешка. – А твой где? – Там, – Алешка неопределенно махнул рукой. – Любаша отобрала? – Еще чего! Я сам отдал. Она на каком-то уроке сказала: «Отдай сейчас же!» – я сейчас же и отдал. Понятно… – Давай у Маринки попросим, – предложил Алешка. – Только ты попроси, ладно? Ты ей, Дим, нравишься. Она, Дим, от тебя без ума. Интриган! – Марин, на пару часиков мобильник свой не дашь? – Я тебя умоляю! (У меня их пять штук, какой тебе надо?) – Какой попроще. Я сейчас подойду к подъезду. – Я тебя умоляю! (Минут через пятнадцать, мне надо глазки подрисовать). Так, еще одну проблему решили. Кажется, можно заступать на вахту. И мы заступили. Я, с раскрытой книгой в руках, шел мимо посольства. Навстречу мне, азартно подгоняя пинками пустую банку из-под пива, скакал Алешка. Поравнявшись, мы окидывали друг друга взглядами. Я осуждающе взглядывал на дребезжавшую по асфальту банку, Алешка с усмешкой косился на толстый том в моих руках. Чем дольше мы так ходили, тем глупее казались самим себе. Я уже раза три наталкивался на встречных, на Алешку косился охранник. Уже другой, не тот, что в прошлый раз, темнокожий. Но Лешка не унывал. Он так самозабвенно гонял эту несчастную банку, словно специально для этого приехал к американскому посольству. Даже какая-то тетка, едва увернувшись, сделала ему строгое замечание: – Ты не дома, мальчик, веди себя прилично. – А у нас дома, – возразил Алешка, – пивные банки на полу не валяются. – Ты грубиян! – А вы зато мусор из окна выбрасываете. Алешка давно придумал себе эту отговорку на случай, когда к нему приставали вредные взрослые. И всегда она срабатывала. Понятно – почему? – А ты видел? – вспыхнула дама. – Два раза, – спокойно сказал Алешка. – Врешь ты все. – И дама поспешно ушла. Потому что другие прохожие стали с интересом на нее поглядывать. У меня тоже произошел подобный конфликт. Я потерял бдительность, потому что наткнулся в книге на отсутствие стр. 30. Потом я узнал, что Алешка безжалостно вырвал ее («на время, Дим») и тоже уложил в конверт с вещественными доказательствами. А сейчас я уставился на страницы 29 и 31, хлопая глазами – и в меня врезался деловой дядька. И тоже сделал мне сердитое замечание: – Дома надо читать! Или в библиотеке. – А вы из чужих почтовых ящиков газеты таскаете, – машинально ответил я по Алешкиному способу. И ответ получил аналогичный: – А ты видел? – Видел, – буркнул я. – Два раза. Но все-таки отбивались от сердитых прохожих, читали книгу и гоняли банку мы не зря. Когда нам уже совсем надоело и мы подумывали обменяться своими занятиями, из здания вышла мисс Люся и, заплетаясь ногами на высоких каблуках, пошла к машине. – То, что надо, – сказал Алешка и зафинтилил банку классным ударом на проезжую часть, где она тут же погибла под колесами автомобилей. – Пойду знакомиться. Я захлопнул книгу. И разволновался. Алешка, сунув руки в карманы куртки, небрежно пересек Люсин путь. – Хеллоу! – сказал он. – Я рад ту си ю. Вери мач. О’кей? – О’кей, – удивилась мисс Люся. – Говори по-русски, плиз. Мы разве знакомы? – Еще как! Мы у вашего мистера Игла три доллара занимали. Сегодня надо отдать, а то проценты набегут. Мисс Люся улыбнулась. – Хорошо, давай деньги, я ему передам. Я его секретарь. – Нет уж! Я должен ему лично вручить. – Ты мне не доверяешь три доллара? – Я бы вам и четыре доверил. Ваше лицо довольно честное. Но вдруг вы потеряете или забудете? Что тогда мистер Игл подумает про российских бойзов? – Так… – мисс Люся призадумалась, достала из сумочки небольшой «Ежедневник», пролистала. – Завтра четверг? – спросила она саму себя. – А может, и восьмое, – подсказал Алешка. – Нет, все-таки четверг. Ага, вот. Приходи сюда завтра к семнадцати часам. Мистер Игл запланировал загородную поездку. Только не опоздай. – А он надолго уезжает? – Все ему надо знать! – Сейчас. – Мисс Люся опять полистала странички. – Вот. На два часа. В девятнадцать у него встреча с инвесторами. – Мерси, – сказал Алешка. – Си ю туморроу. А здорово его Вика поднатаскала! Так и спикает по-инглишу. Может, и правда, попросить его сочинение за меня написать? Мисс Люся убрала «Ежедневник» в сумочку и отперла дверцу машины. – Интересно, – сказал задумчиво Алешка, глядя на ее длиннющие каблуки и длиннющие, загнутые кверху носки туфель. – Интересно, как она машину поведет? У нее ведь каблуки в педалях запутаются. – Она разуется, Лех. Спорим? Спорить не пришлось. Мисс Люся села за руль и, скинув туфли, осталась босиком. – А зимой? – пострадал за нее Алешка. – Машина отапливается, в ней тепло. Мисс Люся лихо вырулила на кольцо, и ее машина быстро затерялась в общем потоке. Алешка пошарил глазами по тротуару в поисках еще одной банки, вздохнул. – Ты что? – спросил я. – Ноги заболели? – Устал я, Дим, – пожаловался он с хитринкой в голосе. – Мы с тобой уже четырех шпионов вычислили. А оказывается, еще и какие-то ин… вестерны всплыли. – Инвесторы, – машинально поправил я. – Это не шпионы, Лех. Они деньги вкладывают во всякие предприятия. – Понятно, – вздохнул Алешка. – Они еще вреднее. По дороге домой я спросил Алешку: – А где мы три бакса достанем? – Я тебя умоляю! Ты что, все проспал? Или зачитался? Не будет никаких трех баксов. И встречи с инвестернами не будет. – А что будет? – Наручники. – И больше он по дороге домой не сказал ни слова. А я подумал – и все понял. Мама нас немного поругала, а потом строго распорядилась: – Димка пишет сочинение, Лешка чистит картошку. – А давай наоборот, – предложил мне Алешка. Я с радостью согласился. Картошку я начистил, а Лешка все сопел за письменным столом. Мама приготовила ужин, а Лешка все писал. Но больше, кажется, вычеркивал. И все время заглядывал в лежавшую рядом книгу. – Все! – сказал Алешка и перечеркал все, что он написал. – Давай опять наоборот. Пиши сочинение, а я картошку почищу. – Ты лучше ее поешь, – сказала мама, войдя в комнату. – Как сочинение? – Никак, – ответили мы разом. – А какая тема? – Простая. «Главный герой романа „Война и мир“. Напишешь? – Легко. У меня по «Войне и миру» всегда пятерки были. Ужинайте, а я пока напишу. Мы поужинали, помыли посуду, почистили зубы. А мама все писала. – Готово? – спросил я, когда она встала из-за стола. – Как сочинение? – Никак. Пусть папа напишет. Он у нас самый умный. Тебе когда его сдавать? – Скоро. – Но еще не поздно? – Почти нет, – сказал Алешка. – Но завтра будет поздно. – Ложимся спать, – решила мама. – А папе оставим записку. Ему про главного героя написать – всего пять минут надо. Папа пришел с работы очень поздно – мы все уже спали. И ушел на работу очень рано – мы все, даже мама, еще спали. На моем письменном столе лежало сочинение. Не очень длинное. «В романе Льва Толстого „Война и мир“ два главных героя: один – война, другой – мир». И этот день у нас прошел под флагом войны и мира. Мы поехали в Малаховку. На машине Васька. Нам было интересно, что у нас там получится: война или мир? За полчаса до приезда к тайнику мистера Игла мы уже топтались в окрестностях моста. Местность была пустынна. Даже коммерсанты – дед и бабка – куда-то исчезли. Или они распродали, наконец, свой товар, или поехали искать более бойкое место. Например, у подножия статуи Свободы в Соединенных Штатах. Вокруг была почти только одна природа. Увядающая, осенняя. И было очень тихо. Только время от времени шумели электрички и шуршала у нас под ногами опавшая листва, когда мы бродили под отдельно стоявшим деревом дубовой породы невдалеке от моста. Наконец вдали показался синий шпионский «Форд» с характерным запахом американских сигар. – Ща самое интересное будет, – сказал мне Алешка вполголоса. И он не ошибся. Сзади нас вдруг оказалась совершенно бесшумно какая-то машина. Сильные руки вдернули нас в распахнутые дверцы. Строгий голос приказал: – Сидеть смирно! – Руки за голову? – спросил Алешка. – Мордой в грязь? – Это не обязательно, Алексей Сергеевич. Машина легко тронулась и растворилась среди засыпающих на зиму деревьев. Остановилась. Началось самое интересное. На панели вспыхнул голубой экранчик. На нем – во всем великолепии надоевший нам мост с «четырьмя стаканами» и оберткой от «Аленки». Видно было здорово. – Всем внимание, – сказал вполголоса сидевший впереди человек. – Объект приближается к объекту! На экране появилась маленькая, но узнаваемая фигура мистера Игла. На этот раз он не останавливался, не плевал с моста, не курил и не жевал с отвращением шоколадку. На этот раз он быстро подошел к четвертому столбику, огляделся и сунул руку в дырку. И заорал изо всех сил. – Не понял, – сказал передний человек. – Наших вроде рядом пока еще нет. А он орет, словно к нему болевой прием применили. – Это не болевой прием, – сказал Алешка. – Это его голодный рак тяпнул. Я его специально три дня не кормил. И правда, мистер Игл приплясывал на мосту и тряс рукой, пытаясь сбросить голодного рака. Вот, значит, какого своего «человека» Лешка в засаду посадил! Это, значит, он раку советовал не дергаться, когда мы сюда ехали. Все предусмотрел. Из ниоткуда возникли молодые люди. Их было довольно много, а один даже с видеокамерой. – Пошли! – скомандовал человек, сидевший впереди. – Надо его сразу на признание расколоть! Пока он не опомнился. – А мы? – спросил Алешка. – А вы – сообщники! Сидеть здесь и не выглядывать! – Интересное дело! – завизжал Алешка. – Мы это все подстроили, мы голодного рака дрессировали и ему подсунули, а нам – не высовываться?! Пока шла эта перебранка, к мостику подкатил микроавтобус со всякими, вроде антенн, прибамбасами на крыше. Окна в нем вспыхнули ярким светом, мистера Игла вежливо впихнули внутрь. Мы только услышали его жалобный вскрик: – Я – гражданин Соединенных Штатов Америки! Что ему ответили, мы не услышали, но догадаться вполне могли. И в автобусе пошла работа. Мы потом о ней узнали. Оказывается, этот мистер уже давно был под наблюдением наших контрразведчиков. Еще с того раза, когда он подослал двоих жуликов в лабораторию. Но лаборатория не была его главным делом. У него этих дел было много. И все, что он проделывал, фиксировалось специальными съемками. Кстати, мы с Алешкой тоже попали в эти исторические кадры. И еще, оказывается, мы никому не мешали, «не вертелись под ногами». Наоборот – наше мелькание в какой-то степени отвлекало шпиона от настоящих контрразведчиков. Все это было здорово интересно, а еще интереснее оказалось то, что накануне Алешка пошептался с папой и сообщил ему о «приманке» в столбике. А папа, в свою очередь, сообщил об этом своим коллегам-чекистам. И куда как интересно оказалось то, что никакой секретной лаборатории во дворе «Электроники» давно не было. Это был, как говорится, камуфляж. Приманка для надоевшего всем шпиона. Лаборатория, после того, как в нее пролезли Князек с соучастником, была давно уже переведена в другое место. Совершенно безопасное – в Сибирь. Где всякие шпионы мерзнут от стужи. А наш Алешка заранее изобразил схему внутренних помещений, чтобы заменить ею настоящую, нарисованную Славиком. Он, Алешка, разрисовал эту схему всякими символами, обозначил камеры наблюдения, а настоящую схему спрятал в своем письменном столе. Но, как вы понимаете, и она тоже была не настоящая. Кстати, знаете, что Алешка изобразил на нашей схеме? План нашей квартиры. А второй этаж – план нашей дачи. А в одном месте он нарисовал наш дачный туалет и от него провел пунктирную линию. И «пояснил» это печатными буквами: «Подз. коллектор». Словно подсказал подземный путь в лабораторию. Вы думаете, это все? Далеко не все! Но сначала я расскажу, как «раскалывали» шпиона в автобусе. Сначала ему ничего не сказали, только усадили перед экраном монитора и прокрутили самые интересные оперативные записи. Потом спросили его, побледневшего и онемевшего: – Достаточно? Будете говорить? – А что говорить? – Правду, одну только правду и ничего, кроме правды. (Такая формулировка, оказывается, существует в американском правосудии.) – Йес! Оф коз! – Что вы делали в поселке Малаховка Московской области на мосту через речку Пехорка в восемнадцать часов московского времени? – В данном месте и в указанное вами время я изымал в организованном мною тайнике схему внутренних помещений секретной оборонной оптико-механической лаборатории «Квант», составленную по моему указанию моим агентом по кличке Профессор. Разведывательные работы по отношению к этой лаборатории мною ведутся в течение трех лет. – С какой целью? – С целью получения сведений о разработанном лабораторией лазерном прицельном приспособлении для использования в системе ведения огня по наземным целям. – Хорошо. Теперь сделайте заявление, что ваше признание является добровольным, что к вам не применяли методов психического и физического воздействия. Мистер Игл сделал такое заявление и от себя добавил: – Что же касается моего невольного вскрика при задержании, то он был вызван непредвиденным укусом неизвестного мне ядовитого животного по имени Ruck. Нас вскоре выпустили из машины и послали одного из сотрудников за Васьком. Васек подъехал быстро. – Забирайте их, доставьте по домашнему адресу и надерите им, если сможете, уши. Мы уселись в машину, и тут к нам подошли молодые люди – словно жених и невеста. – Семечки возьмете? – спросила «невеста» знакомым бабкиным голосом. – По три евры за стаканчик. – Не, бабка Таня, – сказал «жених», – оне у меня раков куплят. Да, хлопцы? – Я вас умоляю, – лениво сказал Алешка. Это означало: я сразу понял, кто вы такие, только не хотел раскрывать вашу маскировку. И вообще, вы очень неопытные офицеры. Халтурщики вы. И раки у вас глупые, и семечки мелкие. А уж как вы на рынке прокололись! «Дед» и «бабка» смущенно переглянулись. А потом вдруг разом нахмурились. – Ну ты, малец, – грозно сказал «дед». – Мы с тобой не шутим. Это ты нашего шефа ментам сдал? Ответишь по понятиям! И он так здорово это сказал, что мы даже растерялись. Только что был «дед» вперемешку с «женихом», а то вдруг бандюгой стал. А тут еще и «невеста» приблизилась и прошипела в окошко: – Мелкие, но шустрые! Мы растерялись еще больше. А вот Васек не растерялся. Он быстро сунул руку куда-то под сиденье, выхватил тяжеленный ключ и грозно рявкнул: – А ну кыш отсюда! А то как врежу по башке! Каждому по разу. «Молодожены» отпрянули от машины, но тут же расхохотались, и мы поняли, что не надо хвастаться раньше времени. А «жених» в самом деле поставил в наш багажник ведро, полное шелестящих раков, и сказал: – А семечки Танька все распродала. – По пять евров за стаканчик, – добавила Танька. – Растут цены, – сказал Алешка. – Прямо на глазах у изумленной публики. – Да, – посоветовал вдруг «жених», – ты у бородача не вздумай голую богиню покупать к Восьмому марта! Он эти фигурки из какого-то мела делает, они через две недели рассыпаются. – Я вас умоляю, – разинул рот Алешка. Когда мы отъехали, я обернулся, и мне показалось, что в ведре у «деда» копошатся раки, а в мешке у «бабки» копошатся семечки. Хоть не было у них уже ни ведра, ни мешка. Да: не надо хвастаться раньше времени. Дорогой мы стали решать, что делать с нашей добычей в виде шелестящих в ведре раков. – Маме подарим, – предложил Алешка, – на Восьмое марта. Она из них борщ сварит. – Не доживут, – сказал Васек. – Их кормить надо. – Прокормим, – сказал Алешка. – Не обедняем. Папе премию обещали. Васек, а ты знаешь, как с ними это… бороться? Васек, глядя на дорогу, признался: – Я их никогда не ел. – Я ел, – похвалился Алешка. – Раковые шейки. – Это конфеты такие, – вздохнул Васек. – Я их тоже ел. Их варить не надо. – Дома разберемся, – сказал я. Глава XI ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ Когда мы вернулись домой, папа уже был там и встретил нас словами: – Как прошло задержание? – Нормально, – буркнул Алешка. – Я тебе все рассказал, а ты, оказывается, и без меня все знал. – Такая у меня профессия. – Ладно, нам надо еще разбираться с раковыми шейками. Васек поставил на пол ведро. – Какая прелесть! – всплеснула руками мама. – Это кому? – Это тебе, на Восьмое марта. Мама заметно растерялась. И повернулась к папе: – Отец, разберись. Самое смешное, что наш папа – рыбак и охотник в молодости – тоже не знал, как бороться с этими раками. – Их нужно сварить, – неуверенно сказал он. – А устриц сырыми едят, – напомнила мама. – Может, и этих… тоже? – Надо в МЧС позвонить, – посоветовал Алешка. – Молодец, – похвалил его папа и тут же позвонил Полпалычу. – Эх вы! – сказал, войдя, Полпалыч. – Правоохранительные органы! Хозяйка, давай самую большую кастрюлю. Соль, перец, лавровый лист. – И пиво, – скромно предложил Васек. – Я схожу. Через полчаса мы все сидели в кухне за столом, и Полпалыч кормил нас раками. Он разделывал их, как синичка семечки, только успевай подхватывать. Очень вкусно было. Однако наша мама, которая вовсю нахваливала умение Полпалыча, только пригубливала пиво, а раков не ела. Из осторожности. – Мне кажется, – сказала она потом, – что их все-таки едят сырыми и живыми. А может, и вообще не едят. Когда гости разошлись, Алешка насел на папу: – Пап, а что будем с Витькиным батей делать? Посадим его? – Ишь, разошелся! – Я как раз наоборот. – Как раз наоборот и получится. Алешка хлопнул глазами. – Не беспокойся за него, – сказал папа. – Он ведь с повинной пришел и все рассказал. – И что? – Ну, сказал, что он был дураком… – Это еще надолго, – перебил его Алешка. – Его совесть замучила? – Замучила. После того, как он побывал в «лаборатории». Слушали-то его по-настоящему. Он, конечно, нарисовал схему помещений, но никакого вреда этим поступком нашим секретам не нанес. К тому же, как только он отправил эту схему в «почтовый ящик», тут же побежал в милицию, откуда его направили в ФСБ. – Значит, пап, когда я тебе сказал, что на мосту надо устроить засаду… – Эта засада там уже больше месяца ждала. – Ага, она там раков семечками кормила! Я не скажу, что мы особенно расстроились. У нас на горизонте назревали новые проблемы. И их надо было решать. В первую очередь мы вернули Маринке ее мобильник. Который нам так и не понадобился. – Я вас умоляю! (Да оставьте его себе!) – Я тебя умоляю, – это Алешка сказал. (На фиг он нам теперь нужен.) Следующая задача была посложнее – долг Полпалычу. Ничего не оставалось, как обратиться за помощью к Игоряшке Козлову. «Профессиональный игрок» – называет его наш директор. – Игоряшка, – сказал я без всяких предисловий, – бабки нужны. – Срочно? – сразу же врубился он. – Четвертый автомат возле входа. Я в нем всегда деньги беру. Заметьте: не выигрываю, а беру. Как из кошелька. – А нам играть не на что. – Стольника хватит? Держи. Да, эти профессиональные игроки – довольно оригинальные люди. – Только, Димон, не увлекайся, не жадничай. Возьми, сколько требуется, не больше. Иначе все просадишь. Тебе сколько надо? – Стольник тебе вернуть и два стольника – соседу. – Нормально. Иди, дерзай. Короче говоря, мы в несколько минут просадили Игоряшкины сто рублей. Когда я опустил в автомат последнюю пятерку, кто-то сзади взял меня за ухо. Я обернулся, едва не вывернув шею. За моей спиной стоял наш папа. В одной руке у него было мое ухо, в другой – Алешкино. Папа отвел нас за уши в сторонку. Выпустил уши. Чтобы мы лучше слышали. И сказал: – Если еще один раз вы проиграете хотя бы рубль, я… – А если выиграем? – перебил его Алешка. – Тогда тем более! Деньги нужно зарабатывать, а не выигрывать. – А уж если выигрывать, – поспешил Алешка, – то на «Поле чудес». Или у Галкина. – Все ты понял, – усмехнулся папа. И спросил: – Сколько вы должны? – Много, – признался Алешка. – Триста рублей. И три доллара. – Три доллара я вам дам, а остальное вам даст генерал контрразведки. Мы немножко растерялись. А потом Алешка на всякий случай уточнил: – Нашей или американской? Папа рассмеялся. – Вам выписали премию за помощь органам в разоблачении и задержании матерого вражеского разведчика и трех его резидентов. И наградили ценными подарками. – Очень ценными? Красными «Фордами»? – Мобильниками, – сказал папа. – Со встроенными цифровыми камерами. Чтобы впредь вы были достойным образом оснащены технически. – Пап, а у тебя с собой деньги есть? – Еще должок? – насторожился папа. – Отчасти. Давай зайдем в магазин и купим всякие овощи. Ну, там, капусту, свеклу, мясо, мороженое. – Мороженое – это фрукт, – сказал папа с улыбкой. – Пошли, мама будет рада. – Я бы не спешил с таким выводом, – осторожно намекнул я. Мне, кажется, стало ясно, что задумал Алешка. И я не ошибся. (Кстати, автоматы у входа в игровой зал вскоре убрали. А внутрь несовершеннолетних не пускали. Где теперь Игоряшка будет подрабатывать?) – Мам, – сказал Алешка с порога, – мы тебе тоже ценный подарок сделали. Целых две сумки всяких овощей. И кусок мяса. – Молодцы! – мама сначала обрадовалась, а потом насторожилась: – В чем дело, Алексей? – Нужно, мам, сварить большую кастрюлю борща и пригласить в гости нашего Полпалыча. А то мы у него два дня его борщ ели. Он даже настояться не успел. – Ну что ж, – сказала мама. – Полпалыч – хороший человек. Я у него вчера пятьсот рублей заняла. Я его покормлю с удовольствием. И Вику надо пригласить. Очень милая девочка. И на Алешку она хорошо влияет: он за последнее время два раза уши мыл. – И дырку в свитере «скотчем» заклеил, – похвалился Алешка. Когда настал «день борща», мама велела позвать Вику. – Мы будем вместе готовить, – сказала она. – Пусть Вика учится. Вдвоем борщ сварим. – Правильно, – одобрил Алешка такое решение. – Тогда он наверняка не подгорит. – Борщ вообще не подгорает, – возразила мама. – Это тебе не холестерин со скорлупой! Они с Викой опоясались фартуками, а нас прогнали из кухни. – Вот и хорошо, – сказал Алешка. – Шпионов мы отловили, можно теперь спокойно делать мою подводную лодку и писать твое сочинение. Я поморщился, словно у меня заболел зуб. Алешка достал конверт с «вещественниками», он был почти пустой, в нем остался только фотоотпечаток с микропленки. Все остальное, даже страничку из книги, он отдал папе, а папа все это передал своему коллеге-чекисту из контрразведки. – Конверт оставим на память, – сказал Алешка, – о нашей боевой молодости. – Повертел его в руках. – А вообще, он красивый и большой, можно в него деньги складывать. Да, большой конверт, много в него денег влезет. Только где их взять? – Не мешай, – сказал я Алешке. – Все равно, – сказал он, принюхиваясь, – сейчас перерыв на обед будет. И точно. Мама крикнула из кухни: – Алексей! Позвони Пал Палычу. Я накрываю на стол. Сейчас и папа приедет. Пал Палыч пришел один, а папа – с каким-то солидным дядькой. Он был в черном приличном костюме и в больших красивых очках. – Генерал ФСБ Виталий Матвеич, – сказал папа. Совсем на генерала этот Матвеич не был похож. Особенно с букетом цветов, который он принес для нашей мамы. Мама, оказывается, его уже давно знала. – Привет, Виталик, – сказала она. – Борщ будешь? – А то! – генерал Виталик обрадовался так, будто ему не борщ предложили, а сто рублей. Насовсем. – Как Ниночка? – спросила мама. – Скоро бабушкой будет, – гордо ответил Виталик. Так гордо, словно не его жена Ниночка, а он сам скоро бабушкой станет. – Это вы с Сережкой что-то отстаете. Вон у вас женихи какие. – И генерал Виталик кивнул на нас с Алешкой. – Им все некогда, – засмеялась мама. – Один все подводную лодку строит, а другой сочинение пишет. Мы всей гурьбой ввалились в большую комнату, и мама стала накрывать на стол. Папа достал из портфеля шампанское и соки, а Вика принесла супницу с борщом. – Вот и невеста, – приветствовал ее генерал Виталик. – Очень симпатичная! Только худенькая. – Откормим, – пообещала мама. – Вот лодку построим, сочинение напишем – и откормим. В общем, за столом мы все только и делали, что хохотали, хихикали и смеялись. Правда, потом, когда генерал стал расспрашивать Вику про ее жизнь в Америке и они оба затарахтели на английском языке, мы с Алешкой немного прибалдели. Вернее, это я прибалдел. Но не Алешка. Он их слушал, слушал, приоткрыв рот, переводя туда-сюда взгляд, а потом сказал: – Ю! Вы бы спикали рашн, а то, кроме меня, никто вас не понимает. – А ты переведи, – усмехнулась Вика. – Запросто, – сказал Алешка. И повернулся к маме. – Ма, она, – он указал на Вику, – рассказывает ему, – указал на генерала, – что ее нейм из Вики, что она любит учиться и получать подарки. Что Америку открыл мореплаватель Колумб. В Америке живут американцы. Они любят поп-корн и джаз. Мерси за внимание. Вики удивленно хлопала глазами – так, что мама поглядывала на форточку, а генерал одобрительно рассмеялся и похвалил Алешку: – Молодец! Здорово перевел. Правда, мы говорили о системе школьного образования в Штатах и о преимуществах нашей школы. – Я об этом не успел, – сказал Алешка. – Вы меня перебили. Витьк, скажи, я ведь уже здорово инглиш освоил? Вика кивнула, улыбнувшись: – Здорово. Как я – шахматы. Мы хорошо посидели. И самое главное – за столом не было сказано ни слова о Славике. Вика, наверное, в душе боялась, что разговор так или иначе коснется этой больной для нее темы, и, наверное, была благодарна, что он ее не коснулся. Когда у взрослых кончилось шампанское, мама сделала всем кофе, а потом папа встал и пригласил всех мужчин в свой кабинет. Мы с Алешкой украдкой переглянулись, но – что делать – деваться было некуда. В кабинете генерал Виталик снял свои красивые очки и, легонько постукивая ими по столу, сказал: – Ну, что ж, подведем итоги операции. Мы приободрились. – Сразу скажу, что вас надо как следует отругать. И даже больше – наказать так, чтобы в другой раз вы… – Были осторожнее, – подхватил Алешка. Генерал словно его не услышал. – …Чтобы в другой раз вы не лезли не в свое дело. – Интересно! Не в свое дело! У вас шпионы по Москве разгуливают, а мы должны терпеть, да?! – Вот видишь, – сказал папа генералу, – они совершенно неуправляемые. – Сережа, их надо было воспитывать, а теперь уже поздно. – Ничего не поздно, – сказал папа, встал и, приоткрыв дверь, крикнул: – Мать, неси сюда мой парадный ремень! – Это не метод, – насупился Алешка. И генерал с ним согласился. – Это мы еще посмотрим, – с угрозой сказал папа. А мама просунула голову в дверь и сказала: – Никак не найду его. Куда ты его засунул? – Вот видишь, Виталь, как мне живется? В обстановке заговоров и коррупции в семейном масштабе. Даже собственных детей выпороть не могу. – И не надо, – сказал Алешка. – От этого еще никто не поумнел. Тебя дедушка порол? – Некорректный вопрос, – тут же вмешался генерал. – Даже провокационный. – Это почему? – Алешке здорово понравились такие умные слова, которыми генерал охарактеризовал его вопрос. – Очень просто. – Генерал Виталик опять постучал очками по столу. – Если папа в воспитательных целях ответит: «Порол! Да еще как!» – то ты тут же заметишь: «Вот, видишь, пап, – и никакой пользы!» Верно, Алексей? Первый раз я видел Алешку смутившимся. – То-то, – сказал папа. – Со старым разведчиком не воюй. – Ладно, – сказал генерал Виталик, – а теперь – к делу. Спасибо вам за помощь, ребята. Особенно за эту трафаретку. Агенты, чьи имена были зашифрованы в книге, уже задержаны и дают показания. Без вас у наших сотрудников возникли бы с этим проблемы. Провести обыск у Славика, как вы его называете, мы не имели права, да и не хотелось, поэтому ваша информация оказалась очень кстати. И с подменой донесения вы тоже здорово придумали. – И дрессированный рак пригодился, – похвалился Алешка. – Вы его нам верните, а то болото без него как-то опустело. Такое одинокое… – С этим посложнее, – вздохнул генерал и надел очки. – Он упал в реку. Вы запустите в болото каких-нибудь лягушек. – Они по ночам громко квакают. – Вот видишь, Виталь, ничем им не угодишь. – А мы попробуем! – И генерал вручил нам по классному мобильнику. – Премию получите в нашей конторе, вас пригласят. На что вы ее потратите? – Туфли маме купим, – сказал Алешка. – Портфель папе купим, – сказал я. – Да, – добавил Алешка. – А то в таких туфлях и с таким портфелем стыдно ходить во всякие приличные места. – Ну вот, Сергей, а ты за ремень хватаешься. Больше не будешь? – Не знаю, – вздохнул папа. – Еще не вечер. …Когда за генералом Виталиком закрылась дверь, Алешка спросил папу: – Он настоящий генерал, пап? Не очень-то похож. Совсем не толстый и не важный. – Ему таким и положено быть. Виталик много лет прослужил в разведке во многих странах. И предотвратил много угроз для нашей страны. Он – Герой России! – Я тебя умоляю! – сказал Алешка. В переводе: «А мы с Димкой не хуже!» В тот же день мы узнали от папы самое интересное. Когда Славика допрашивали, он вспомнил еще один адрес, телефон и фамилию. – Мне там сказали, что если потребуется человек для силового варианта… Ну, там, кого-то побить, или припугнуть, или пошантажировать, то вот – запомните адрес и имя. Его зовут, как мне помнится, Владислав, а фамилия – Артамонов. Он бывший сотрудник уголовного розыска. Его уволили за связь с наркоторговцами. Вот это фишка! Ни фига себе – какая слава у Владика! Даже в Америке о нем знают, как о большом негодяе. Вовремя мы его посадили. А все Алешка. Пристал к нашему участковому. Нет, вы не подумайте – у нас хороший участковый. Но у него очень много дел. Он часто то ли жаловался, то ли хвалился папе, что его территория, на которой он отвечает за закон и порядок, примерно равна по площади и количеству населения какому-то европейскому государству, мы не запомнили – какому именно. – А ведь у меня еще и рынок, и автовокзал, и стихийные торговые точки, и несознательная молодежь! Но Алешка «случайно» встретил участкового возле игровых автоматов, где он гонял несознательную молодежь. Причем владелец автоматов эту молодежь не гонял. – У меня для вас есть информация, – сказал Алешка. – Вы должны по ней принять меры. Если Алешка прицепится, от него не отцепишься. – Давай посидим вон там, под березками, – печально согласился участковый, поняв, что деваться ему все равно некуда. – Я отдохну, а ты мне изложишь свою информацию. – Вы только не спите, – предупредил Алешка. – Дело очень важное. Если вы с ним справитесь, вам за него или орден дадут, или звание майора. – Лучше полковника, – вздохнул участковый, усаживаясь на скамейку и подставляя усталое лицо спокойному осеннему солнцу. – Был у нас в школе такой охранник. А наш директор настучал его лобешником в стол. И выгнал на фиг из школы. И после этого стали случаться всякие неприятные случаи. – Конкретно? – Сначала пожар в подвале, потом потоп. Потом нашего директора чуть не избили неизвестные лица… – А я все это знаю. Возгорание – дело рук ваших курильщиков. Затопление – дело рук вашего сторожа. Нападение на вашего директора – да, тут есть вопрос. Я не выяснил, чьих рук это дело. Все некогда. Тут Алешка не вытерпел и выдал: – Все эти пожары, наводнения и нападения – дело рук одного человека. Вашего товарища по работе! Бывшего. – С чего ты взял? – Участковый едва удержал зевок. – С того, что в нашей школе сложилась зловредная банда. – С этого момента – поподробнее, – оживился участковый. – Какая банда, ее состав? – Нормальный состав. Наш завуч, наша учителка Любаша и сторож Акимыч. А руководит этой бандой ваш бывший товарищ по работе, племянник завуча. Теперь понятно? Участковый чуть заметно улыбнулся. Но дальше ему стало не до смеха. – Эта банда хочет выгнать нашего директора. Чтобы завуч вместо него стала командовать школой. И тут Лешка подробно рассказал о вражде директора и Артоши, о том, как невольно замешался в эту борьбу Васек. И добавил: – Я сам слышал, что Семен Михалыч сказал, когда Артоша опять стала наезжать на Васька: «Я бы предпочел видеть в должности завуча не вас, а его». И вот этот Владик… – А кто такой этот Владик? – похоже, участкового стали интересовать школьные интриги. – Племянник. Он охранником у нас работал, когда его от вас выгнали. Вы узнайте, за что его выгнали. – А за что его из школы выгнали? – Ребята рассказали, что он им какую-то дурь предлагал. – Ах, вот как? – участковый даже привстал. – Что же Семен Михалыч мне не сказал об этом? – Он или Артошу пожалел… – Артоша – это кто? – Завуч, тетка Владика. Или ему стыдно было за такие пакости во вверенном ему подразделении. И вот они все сговорились. У каждого – свой интерес. Кому-то хотелось Васька из школы выгнать, кому-то – директору отомстить, а кому-то – его кабинет занять. – Занятно! Вот уж не думал, что в обычной школе такие необычные страсти могут кипеть! Но все это, Алексей, одни твои предположения. Это все нужно доказать! – Вот и докажите. Это ваша работа. Участковый даже отодвинулся от него. Чтобы получше его рассмотреть. – Только вы к папе за советом не ходите, а то мне попадет, – сурово добавил Алешка. В общем, участковый взялся за это дело и все его размотал. Никакой, конечно, банды в школе не было. А вот Владика ему удалось разоблачить. И знаете, кто ему помог? Те самые, из ОПГ. Когда участковый за них взялся, они уже готовенькие были. Этот Владик стал их втягивать в грязные дела, связанные с распространением наркотиков. И когда они это поняли, то здорово перепугались. А тут как раз наш участковый подоспел. Они все ему рассказали. В милиции создали следственную группу, и очень скоро Владика арестовали. – А уж с вашими завучами и учителками, – сказал участковый при встрече с Алешкой, – вы уж сами разбирайтесь. – Разберемся, – сказал Алешка. Вот такие, оказывается, кадры у американской разведки. Прошло время. Вика стала частым гостем в нашем доме. Наверное, все-таки влюбилась в Алешку. Да и было за что. Ее папу, учитывая чистосердечное раскаяние и помощь следствию, наказывать не стали. Ему только запретили на три года выезд за границу. – А мне и не надо! – сказал он. – Мне здесь даже лучше. Прошел слух, что Славик будет в нашей школе преподавать литературу. Алешка, когда узнал об этом, на ближайшем же занятии языком использовал этот факт. – Если бы не я, – сказал он Славику, когда они сидели за шахматами, – еще неизвестно, где бы вы были. Это я вас выручил и спас от наказания! – Что ты хочешь? – прямо спросил Славик. – Сочинение. «Главный герой романа „Война и мир“. – Легко, – сказал Славик. – Когда нужно? – Вчера. Или в четверг. А может, восьмого. – Понял. Вы с Витенькой пейте чай, а я сейчас быстренько накатаю про главного героя. – Накатаю… Накатать и я могу! Вы уж получше напишите. Это для моего любимого старшего брата. – Не волнуйся. Сделаю, как в лучших домах Вашингтона. Алешке это не очень понравилось, но возражать он не стал. Алешка всегда знает меру своему нахальству. – Вам мат, Славик. После чая Славик вручил Алешке сочинение. Оно начиналось словами: «В романе два главных героя. Один – это война, другой – мир…» Но самое интересное было дальше. Наш Бонифаций, учитель русского языка и литературы, собрал сочинения, но проверить их не успел. Приболел слегка – то ли корью, то ли аппендицитом. Вы только не смейтесь! Проверять сочинения пришлось… Славику. Он заменил Бонифация на его посту. И сам себе за «мое» сочинение поставил «тройку». Да еще и дописал: «Сумбурно и неубедительно. Не написано, а накатано». Еще время прошло. В один прекрасный день ребята под руководством Васька сложили крылья своего самолета и выкатили его из здания школы на стадион. Там они поставили крылья на место. Заправили двигатель. Сбежался весь район. Даже Полпалыч пришел, почему-то с большой коробкой. Пришли даже механики из мастерской, во главе с бригадиром. Среди них был и Князек. Но, как только он увидел Алешку, тут же слинял обратно во второй бокс и туго запер за собой и ворота, и калитку. Васек надел шлем, уселся в кресло пилота и пристегнулся ремнями. Семен Михалыч скомандовал на весь стадион: – Разойдись! Вся публика послушно переместилась к забору и, затаив дыхание, смотрела на маленький самолет. Он был такой маленький, что, когда взревел двигатель и самолет побежал по дорожке, казалось, что Васек просто раскинул руки и взмыл в небо. Все ахнули. Самолетик набрал высоту, сделал круг, другой, зашел на посадку и, плавно приземлившись, прокатился немного и застыл на месте. Только крылья у него чуть-чуть подрагивали. Не налетался. Зрители хлынули к самолету. У Васька было такое счастливое лицо, словно… словно он выиграл у Галкина миллион. Нет, я не прав – такое счастье ни с каким миллионом не сравнишь… Первым, однако, подбежал к самолету наш участковый и строго сказал: – Что вы себе позволяете? Вы знаете, что полеты в черте города запрещены? Я вынужден принять меры! По-моему, он просто позавидовал Ваську. И сам с удовольствием совершил бы запрещенный полет. В черте города. Но ситуацию мгновенно «разрулил» Алешка. Он стал за спиной участкового и вполголоса сказал: – В девяносто седьмом доме, в пятом подъезде, сломали домофон и выносят вещи. Участковый вздрогнул… Кажется, он что-то понял. Потому что спросил: – Сергей Александрович дома? – Папа в командировке, – сказал Алешка с хитрой рожицей. – Пожалуйтесь на нас письменно. А праздник продолжался. Полпалыч раскрыл свою коробку и достал из нее большой вертолет. Он поставил его на землю и дал Алешке пульт. Объяснил, как им пользоваться. Алешка нажал на главную кнопку. Лопасти вертолетика завертелись и превратились в сплошной сверкающий круг. – Давай! – скомандовал Полпалыч. Вертолет поднялся, завис на мгновение в воздухе, а потом начал такое выделывать над стадионом, что все вороны в панике сорвались с деревьев и умчались в парк. Васек с интересом наблюдал за полетом игрушки, а потом сказал: – Здорово! И я так умею. Вот и эта история подошла к своему благополучному завершению. Все встало на свои места. Викина мама вернулась на родину и воссоединилась со своей семьей. Теперь эта семья ходит к нам в гости. Две мамы и Вика тренируются в кухне, а Лешка беспощадно обыгрывает Славика в шахматы. Изредка заходит Полпалыч. А Васек не заходит. Он выздоровел, оформил все свои дела и улетел на своем самолете в далекую Сибирь, где гибнут от холода вражеские шпионы. Сначала Васек, правда, хотел подарить самолет нашей школе, но Семен Михайлович категорически от такого дара отказался: – Еще чего! Они у меня в первый же день разлетятся во все стороны! Собирай их потом. Особенно – Оболенских. (Это он про нас с Алешкой.) С отлетом Васька испортилась погода. Похолодало, затянулось серой пеленой небо, заморосили осенние дожди. Алешка заскучал. Однажды он стоял у окна и вздыхал от скуки. Потом вдруг встрепенулся: – Дим! Из пятого подъезда что-то странное вынесли. Что-то большое. Ни на что не похожее. Что-то тут не так! Я сбегаю, посмотрю. Ну вот, все сначала! Я вас умоляю…