Андрей Андреевич раскрыл папку и положил на стол перед Инной Максимовной фотографии: у открытой балконной двери лежала на полу скандальная старуха.

Инна Максимовна не поднимала глаз от фотографии.

Какая нелепость. Конечно, бабка ее тогда довела, и она крикнула, что таких, как она, надо изолировать от общества, и что общество будет благодарно тому, кто избавит его от подобного экземпляра. А если кто-нибудь шел по коридору и слышал ее слова? Господи, глупость какая. Да мало ли что можно наорать сгоряча? Вон ей мать сотни раз говорила "Убить бы тебя за это", так что с того? Ну почему она должна страдать из-за какой-то, никому не нужной бабки?

– Да зачем она сдалась мне, эта особа. Она сегодня бы уехала, и я бы сегодня же забыла о ней.

Андрей Андреевич посмотрел на Кузнецову с удивлением, и удивление его стало медленно перерастать в подозрение:

– Она обещала вам отправить жалобы во все инстанции?

– Да кому сейчас жаловаться? Не хотят - пусть не приезжают, - забыв осторожность, вспылила Инна Максимовна, и тут же подумала, что искренность ее в данной ситуации как раз и к месту.

Андрей Андреевич медленным жестом убрал фотографии и, глядя на Инну Максимовну задумчивым взглядом, сказал бесцветно: "Вы, пожалуйста, постарайтесь восстановить в памяти весь вчерашний вечер. Желательно, подробней - когда, где, с кем. С кем - непременно".

11. У четы Федоровых детей не было, и для Веры Алексеевны ребенком был муж.

По пятницам Анатолий Иванович голодал. Голодал уже не первый месяц, с тех самых пор, как услышал о целебном воздействии на организм данного процесса. Впрочем, сам Анатолий Иванович никогда не говорил, что по пятницам он голодает, а говорил Анатолий Иванович, что по пятницам он проводит очищение организма от шлаков и больных клеток. Методику голодания Анатолий Иванович периодически менял, всякий раз убежденный в действенности той методы, о которой прочитал в очередной брошюре. И тут же замечал в своем организме позитивные сдвиги. Методы, как известно, зачастую полностью исключают друг друга. Скажем, в том месяце Анатолий Иванович, следуя инструкции, по пятницам стремился выпить как можно больше жидкости; в месяце нынешнем жидкость по пятницам, как и пища, была исключена полностью. Как и положено при проведении серьезных мероприятий, остальные дни недели служили для подготовки к голоданию, мобилизации всех сил Анатолия Ивановича, как физических, так и душевных. Понятно, что очищение организма мужа было главным событием и в жизни Веры Алексеевны.

В обычные дни, когда Федоровы в пансионате трапезничали вдвоем, Вера Алексеевна никогда не садилась рядом с мужем, она садилась напротив него, и, с озабоченным видом наливая Анатолию Ивановичу суп из кастрюльки, не подносила тарелку к кастрюльке, а тянулась половником к тарелке, нависая над столом и показывая залу костлявый зад, обтянутый светлыми молодежными брючками. Стояла Вера Алексеевна в такой позе достаточно долго: она тщательно выуживала кусочки мяса, которые любил Анатолий Иванович, и отлавливала жареный лук, который Анатолий Иванович не любил. Затем Вера Алексеевна наполняла свою тарелку, мигом проглатывала еду и выходила из столовой столь торопливо, словно ее ждали неотложные дела: убегало молоко, плакали малолетние дети, вставало производство, сыпались катаклизмы на голову человечества или, на худой конец, директор созывал на экстренное селекторное совещание. Буквально вылетев из столовой в холл, Вера Алексеевна падала перед телевизором, но тут же, всякий раз вспомнив о чем-то неотложном, выпрыгивала из кресла и, обдавая порывом ветра сидящих за соседними столиками, проскакивала по залу к столу, где обедал муж, кидала ему ключ от номера или забирала ключ у него и мчалась к дверям и на выходе резко разворачивалась, вновь что-то вспомнив, и вновь устремлялась к мужу, что меланхолично и вдумчиво пережевывал пищу.

По пятницам, когда Вера Алексеевна ела в столовой одна, она была неприметна, и, если бы не ее стремительный приход, когда все остальные уже ели, и не столь же стремительный выход, когда все еще продолжали есть, мимолетное появление Веры Алексеевны в столовой могло бы остаться старухами незамеченным.

Потом они видели ее, снующую по холлу. Не заметить Веру Алексеевну и в холле было невозможно, потому что Вера Алексеевна так и сигала (право же, другое слово тут будет неточным) в магазинчик, в тот, что стоит тут же, у забора пансионата, и не так, как все: зашли, купили молока там или хлеба и вернулись, нет. Вера Алексеевна слетала в магазин раз за разом три раза, ("Нет, четыре", - поправила Белла Константиновна) и вернулась, сначала тягая в руках, словно у нее, бедной, не то что сумочки какой затрапезной, а даже и пакетика захудалого полиэтиленового нет, так и промчалась через холл с торчащими из рук кружками колбасы, батоном и половиной буханки черного хлеба. Тут же, мухой взлетев на третий этаж, Вера Алексеевна уже неслась вновь по холлу к дверям, как обычно, ни на кого не глядя. Назад она возвратилась в этот раз не так быстро, потому что закончили обедать и остальные, и в магазине несколько человек толпились у прилавка, а продавцы, к сожалению, совсем не так мобильны, как Вера Алексеевна.

Во второй раз Вера Алексеевна вернулась из магазина с баночками сока, причем количество баночек было невообразимое, словно баночки с соком не стояли изо дня в день на прилавке, а выкинулись однажды и на мгновение. Банки были рассованы Верой Алексеевной под мышки, прижаты локтями к бокам, зажаты в ладонях - они были повсюду; то одна банка, то другая банка падали и производили грохот разной силы, в зависимости от того, где приземлялись: на газон во дворе банки падали приглушенно, на дорожку, выложенную из бетонных плит, чуть громче, а когда Вера Алексеевна все же дошла до пансионата, звук падения стал ощутимей, и уже с грохотом банки падали на лестнице и катились вниз по ступенькам. Но, судя по всему, банки до номера Вера Алексеевна все же донесла, потому что через некоторое время она вновь промчалась, порожняя, к выходу и вернулась из магазина, экипированная яблоками. Яблоки, рассованные по всему телу Веры Алексеевны, как давеча банки, падали мягче. Затем - тут старухи немного подискутировали, летала ли Вера Алексеевна еще раз в магазин, или четыре раза магазин она посещала не вчера, а накануне, но, как бы то ни было, одно было бесспорно: Вера Алексеевна готовилась к грядущему утру, когда ровно в шесть ноль-ноль истекал срок очистительного голодания Анатолия Ивановича, и он начинал усердно поглощать пищу и питье. (Старухи были возмущены увиденным: сколько денег надо иметь, чтобы заплатить за путевку и не обедать в столовой, а покупать колбасу.)

В девятнадцать ноль-ноль шли по телевизору новости из столицы, и Анатолий Иванович, как обычно, за минуту до их начала сидел у экрана. В кресло он усаживался основательно, но, едва политические сообщения окончились, выпрыгнул из кресла и устремился к лестнице почти столь же поспешно, как и его жена.

12. Вера Алексеевна долго не могла уразуметь, что от нее требуется, и все порывалась помчаться в неопределенном направлении. У нее масса дел, и ей некогда болтать о пустяках. Ей надо охранять мужа. Охранять человека от неприятностей вовсе не такое легкое дело, как думают те, кто никого никогда не охранял. Чтобы успешно и повсеместно ограждать Анатолия Ивановича от угрозы, Вера Алексеевна в огромном количестве набирает энергию из космоса, а для этого ей необходимо периодически падать плашмя на постель и лежать на ней определенное время распростертой. Энергии Вере Алексеевне космос дает много, но и расход энергии на защиту мужа огромен. Вера Алексеевна не могла позволить себе расслабиться ни в выходные дни, ни ночью; она непрерывно находилась в сжатом состоянии, чтобы не опоздать из-за раскачки, а выстрелить в нужное мгновение в нужном направлении. Анатолий Иванович находился в опасности постоянно. На работе его травмировали придирками, замечаниями, угрозой сокращения. Его могли обидеть соседки и сослуживцы, что неадекватно воспринимали их брак, видели в Анатолии Ивановиче неуча с вечерним средним, а те женщины, для которых мужской интеллект не был непременным атрибутом гармоничного союза, находили Анатолия Ивановича непригодным в хозяйстве из-за его неумения починить утюг и повесить на стену ковер. Они не понимали, что их хозяйственные проблемы не проблемы для Веры Алексеевны, Вера Алексеевна с хозяйственными проблемами справляется блестяще, и не хозяйственные проблемы омрачают жизнь Веры Алексеевны. Жизнь Веры Алексеевны отравляет зеркало. Каждое утро зеркало пугает Веру Алексеевну землистым цветом лица, обилием морщин и отеками под глазами. И, глядя на серое свое лицо, Вера Алексеевна всякий раз видит лицо Анатолия Ивановича, покрытое розовым глянцем. Вера Алексеевна научилась довольно быстро приводить себя в относительный порядок: контрастные компрессы, постукивание, поглаживание, легкий грим, яркая помада и вот уже морщины не так бросаются в глаза, да и к тому, что видишь изо дня в день, привыкаешь, и фигура у нее мальчишки, а все знают, что маленькая собачка всю жизнь щенок, и только злые и завистливые бабы могут думать, будто Вера Алексеевна выглядит больной и старой рядом с холеным бездельником.

Последнее время Веру Алексеевну угнетала и другая мысль, и эта новая мысль была теперь с Верой Алексеевной постоянно, она и засыпала с ней, и просыпалась с ней: мысль о возможном сокращении. Тревогу Веры Алексеевны подогревали и сокращения, от которых последнее время содрогалась их, еще недавно такая мощная организация, и обещания повальной безработицы, что неслись из репродуктора и с экрана телевизора. Если Вера Алексеевна останется без приличной зарплаты, без возможности купить на предприятии по себестоимости дефицитные вещи, без ежегодных семейных путевок в санаторий или дом отдыха без возможности обеспечивать безбедное существование Анатолию Ивановичу, она станет ему не нужна.