Пеночкин сник и уже не пытается встать. Даже мигать перестал. Кажется, я понимаю, почему такие, как он, ничего в жизни не добиваются. От неумения трезво оценить свои силы. Вот и сейчас, я уверен, он обдумывает не то, как закруглить или законсервировать неоконченную работу за оставшиеся трое суток, а как пробиться на прием к Председателю и уболтать его повременить с размыканием «Эллипса».

— Знаешь, если бы я был вхож в Кремль, честное слово, замолвил бы за тебя словечко, — доброжелательно улыбаюсь я. — Но увы… А какую, собственно говоря, задачку ты не успел досчитать? Какую русалку не поймал?

Пеночкин снимает очки, протирает их носовым платком.

— Да так… Один любопытный расчетец… Водрузив очки обратно на нос, он дважды мигает, и в этот момент у меня мелькает сумасшедшая мысль. А может быть, это он ворует машинное время? Пытаясь реализовать свою идею-фикс? Но я тут же отбрасываю ее. Петя на это неспособен. Преступить законы и инструкции даже в самой малости… Для таких, как он, подобная задача не имеет решения. Его могли заставить, обмануть, увлечь, но чтобы Пеночкин сам… Нет. Да и что же это за идея такая, требующая столь огромной вычислительной мощи?

Я смотрю на дисплейчик «петушка». Без пяти минут полночь. Вот-вот начнется шабаш.

— Слушай, Петро, а сейчас у тебя с обменом все в порядке? «Полуэллипс» нормально работает?

— До твоего прихода не сбоил. А как теперь…

Он подходит к вперившему в нас недремлющее зеленое око «Нестору», делает запрос…

— Все в порядке. Ночью загрузка небольшая, так что, если тебе хочется знать свои неблагоприятные дни или гороскоп…

— А можно мне самому с ним пообщаться? — спрашиваю я, становясь так, чтобы видеть лицо собеседника, то есть позади терминала. Моя левая рука, скользнув в боковой карман, мгновенно выуживает из него серо-голубой портсигарчик.

— На какую тему? — настороженно спрашивает Петя.

— Хочу получить консультацию по вопросам организации обмена в больших вычислительных сетях, — говорю я и поднимаю правую руку якобы для того, чтобы почесать в затылке. Левая в это время аккуратненько ставит на заднюю стенку монитора «стукача».

— Хорошо. Я тебя сейчас введу в систему. Только знаешь, давай с другого терминала, ладно? А то я здесь наполовину программу набрал, вдруг ты ее невзначай сотрешь.

Ну вот, опять он переполошился. Программа полунабрана — а дисплей пуст. Она что, секретная? Или ее просто нет? И про свою бредовую идею Пеночкин ничего не рассказывает…

Мы идем в дисплейный класс. Петя включает тот самый терминал, на котором я работал днем.

— И еще. Дай мне полистать ваш журнал дежурств. Есть таковой?

— Как такового нет. Мы выделили для этой цели оптический диск. Только вряд ли ты найдешь в нем что-нибудь существенное.

— Откуда ты знаешь, что для меня существенно, а что — нет? — спрашиваю я и вдруг замечаю: пальцы Пеночкина мелко подергиваются, словно уши у дремлющей овчарки. — Я и сам иногда этого не знаю.

— Но для чего-то он тебе все-таки нужен? Хотя бы в первом приближении? Для чего? — в упор спрашивает Петя.

— Да в этих журналах иногда такие перлы попадаются… А я последнее время увлекся собиранием кибернетического фольклора, — отвечаю я наглым голосом. Чего пристал? У тебя свои тайны, у меня свои. И что это ты так волнуешься за мою работу? Прямо-таки испереживался весь. До дрожи в пальцах.

Пеночкин, мигнув на прощание, уходит. Я начинаю «перелистывать» странички журнала. Так, так… Вот и 28 апреля. В ГИВЦе в эту ночь был первый приступ. А здесь? В журнале — ни словечка. Зато фамилии указаны. И дежурил как раз Пеночкин. И в последующие ночи тоже он. Ай да ребята! Ай да молодцы! Скрываете, значит? И КЗОТ, кстати, нарушаете. Не имеете права целый месяц одного и того же человека в ночную смену гонять. Это вам не «еэска», сломается — не починишь.

И еще вопросик возникает. Почему Петя один сегодня, без напарника? Грубейшее нарушение техники безопасности! Интересно, а с кем он дежурил полгода назад? Надо бы побеседовать с товарищем. Или они в одной шайке-лейке? Поговоришь вот так невзначай, а труп потом полтора года искать будут…

«Петушок», между прочим, показывает уже четверть первого. А как же приступ? Отменяется? Согнав с дисплея журнал, я набираю код входа в систему. «Эллипс» к работе готов» — тотчас высвечиваются на дисплее ярко-голубые буквы. Я запрашиваю текущее время и убеждаюсь: ноль часов шестнадцать минуть. А как же «эпилепсия»? Пациент вдруг срочно выздоровел? Что все это значит?

Это значит, что я спугнул зверя, за которым охочусь. Неосторожным словом, опрометчивым взглядом… Растяпа! Хотя, может быть, я и не виноват. Просто вирусоген излишне осторожен. Но, судя по реакции, я попал в самое его логово. Хорошо еще, «стукача» сообразил поставить. Проинтуичил.

Теперь бы ноги унести подобру-поздорову.

Стараясь не скрипнуть дверью, я проскальзываю в машзал. Мирно перемигиваются светодиоды на панелях «Эльбрусов», скрипит струйный принтер… Пеночкин наигрывает на клавиатуре своего «Нестора» что-то бравурное, время от времени откидывая голову назад, подобно пианисту во время особенно выразительного пассажа.