Пятница замечательно исполнителен и послушен. Ведь на самом деле он считается мертвым с того момента, как колдунья ткнула в него своим узловатым пальцем. Да-да, он умер, а сбежало лишь тело без души, слепое, как тела уток, которые, хлопая крыльями, бестолково мечутся по двору после того, как им отсекли голову. Но этому неодушевленному телу помог счастливый случай. Оно помчалось на поиски своей души, которая находилась в руках белого человека. С той поры Пятница душой и телом принадлежит белому человеку. Все, что приказывает господин, — хорошо, все, что он запрещает, — плохо. Хорошо: работать день и ночь для того, чтобы действовала сложная система, лишенная всякого смысла. Плохо: съедать больше, чем отмерил господин. Хорошо: быть солдатом, когда господин становится генералом, служкой, когда тот молится, каменщиком, когда тот строит, пахарем, когда тот сеет, пастухом, когда тот занимается стадом, загонщиком, когда тот охотится, гребцом, когда тот путешествует, целителем, когда тот хворает, слугой с опахалом и мухобойкой, когда тот отдыхает. Плохо: курить трубку, ходить нагишом и прятаться, чтобы поспать, когда полно дел. Но хотя Пятница совершенно послушен и сговорчив, он все же слишком молод, и молодость иногда взыгрывает в нем помимо воли. В таких случаях он смеется, он разражается бесцеремонным хохотом, который нещадно язвит, разоблачает ту ложную серьезность, какою прикрываются Губернатор и управляемый им остров. Робинзон ненавидит эти бурные взрывы юношеского веселья, нарушающие его порядок, подрывающие авторитет. Именно смех Пятницы заставил хозяина впервые поднять на него руку. Пятница должен был повторять за Робинзоном определения, принципы, догмы и таинства религии, которые тот излагал ему. И вот Робинзон изрек: «Господь Бог есть властелин всемогущий, всеведущий, бесконечно милостивый, добрый и справедливый, творец человека и всего сущего на земле». В ответ на это прозвенел смех Пятницы — озорной, неудержимый, как буйное пламя, кощунственный — и тотчас заглушенный звонкой оплеухой. А смеялся он оттого, что упоминание о каком-то боге, одновременно и добром, и всемогущем, показалось ему весьма забавным, если обратиться к собственному, хотя и скромному, жизненному опыту. Но что за важность — все равно теперь он повторяет прерывающимся от рыданий голосом слова, которые растолковывает ему господин.

Однако Пятница доставил Робинзону и одно немаловажное утешение. Благодаря ему Губернатор нашел наконец применение деньгам — монетам, спасенным с разбитой «Виргинии „. Теперь он платит ими Пятнице. Полсоверена золотом в месяц. Сперва он „помещал“ эти деньги на его счет при 5,5% годовых. Затем, сочтя, что Пятница уже достиг сознательного возраста, он предоставил заработанные суммы в полное его распоряжение. На эти деньги Пятница покупает себе дополнительное питание, мелкие предметы быта и украшения, вынесенные с «Виргинии «, а то и просто-напросто полдня отдыха (целый день не «продается“), которые и проводит в собственноручно сплетенном гамаке.

Воскресенье объявлено на Сперанце свободным днем, но это вовсе не значит, что его нужно проводить в преступной праздности. Поэтому Пятница, встав на заре, подметает и приводит в порядок Храм. Потом он будит господина и вместе с ним читает утреннюю молитву. Затем они оба отправляются на воскресную двухчасовую мессу, которую служит пастор. Стоя перед аналоем, Робинзон нараспев читает библейские псалмы. Чтение это время от времени прерывается длительными раздумчивыми паузами и комментариями к текстам, навеянными Святым Духом. Пятница стоит на коленях в левом приделе (правый отведен для женщин) и изо всех сил старается внимательно слушать. Доносящиеся слова «грех», «искупление», «ад», «второе пришествие», «золотой телец», «апокалипсис» складываются у него в голове в волшебную мозаику, правда абсолютно лишенную смысла. Для Пятницы они звучат словно музыка — загадочная и чуточку пугающая. Иногда слабый свет понимания озаряет две-три фразы. Например, Пятница как будто уразумел, что человек, проглоченный китом, выбрался из его чрева живым и невредимым; или что некогда одну страну заполонили жабы и было их так много, что они попадались даже в постелях и в хлебе; или что две тысячи свиней бросились в море, потому как в них вселились демоны. В такие минуты его неодолимо распирает смех, ну прямо так и подмывает расхохотаться. И тогда Пятница начинает усиленно думать о чем-нибудь мрачном, ибо ему даже представить себе страшно, что произойдет, если он разразится смехом во время воскресной службы.

После обеда — неторопливого и более изысканного, нежели в будни, — Губернатор велит принести себе изготовленную им самим трость — нечто вроде епископского посоха или королевского жезла — и, укрывшись под зонтиком из козьей шкуры, который несет Пятница, торжественно обходит весь остров, инспектируя поля, рисовые делянки и огороды, стада, готовые и незавершенные постройки; во время этой прогулки он милостиво избавляет своего слугу от упреков, похвал и наставлений, коими донимает его в обычные дни. Поскольку остаток дня также не разрешается использовать в корыстных целях, Пятница употребляет его на приборку и украшение острова. Он выпалывает сорняки вдоль дорожек, сажает цветы перед домом, подстригает декоративные деревья, высаженные в населенной части острова, Робинзон растопил пчелиный воск в терпентинном масле, окрасил его соком кверцитрона (красильный дуб) и получил приятного цвета мастику, применение которой несколько затруднил тот факт, что на острове маловато мебели, а паркет отсутствует вовсе. В конечном счете он придумал, как с нею поступить: Пятнице вменено в обязанность натирать мастикой гальку и булыжники главной дороги, ведущей от пещеры к Бухте Спасения, — по ней Робинзон прошел в первый же день своего пребывания на острове. Историческая ценность этой магистрали, по его мнению, вполне оправдывала затраченные на нее тяжкие труды, которые даже слабый дождик сводил на нет и которые он возложил на Пятницу лишь после долгих сомнений в их целесообразности.

И все же арауканец сумел снискать милость своего хозяина несколькими удачными выдумками. Одной из серьезных забот Робинзона была проблема уборки мусора и уничтожения пищевых и строительных отходов таким образом, чтобы не приваживать стервятников и крыс. Робинзон никак не мог изобрести идеальный способ, который бы полностью его удовлетворил. Закопанное в землю извлекали наружу мелкие зверьки, выброшенное в открытое море вновь возвращал прилив, а при сжигании отбросы давали омерзительно едкий дым, что надолго пропитывал стены дома и одежду. Пятница придумал обратить на пользу дела прожорливость красных муравьев, целой колонией обитавших на расстоянии одного броска камня от Резиденции. Пищевые отходы, положенные в центр муравейника, казалось, тут же обретали вторую, внешнюю жизнь: шевелились, подрагивали и непонятно как таяли прямо на глазах, оставляя после себя одни кости — голые, сухие, идеально чистые. is Пятница также оказался великолепным метателем болас — трех круглых камней на связанных вместе шнурках. Брошенные опытной рукой, болас вращаются на лету, как звезда о трех лучах, а встретив на пути препятствие, туго обхватывают его. Сперва Пятница использовал болас, чтобы стреноживать коз, которых ему надо было доить, лечить или резать для еды. Потом он стал творить с их помощью истинные чудеса: ловил косуль и даже водяную птицу. И наконец, он доказал Робинзону, что, увеличив число камней, можно превратить болас в страшное оружие, способное наполовину задушить врага и раздробить ему грудную клетку. Робинзон, постоянно опасавшийся возвращения мстительных арауканцев, был очень благодарен Пятнице за то, что тот пополнил его арсенал этим бесшумным и вдобавок легко изготовляемым смертоносным оружием. Они долго тренировались в метании болас на морском берегу, используя в качестве мишени ствол дерева толщиною с человеческий торс.

В первые недели, последовавшие за появлением Пятницы, управляемый остров вновь обрел для Робинзона былую привлекательность, ибо, найдя себе подданного, он сделался настоящим Губернатором, генералом, пастором… Ему показалось, что присутствие нового человека сообщит организованной им жизни оправдание, уверенность и равновесие, которые навек избавят остров от грозящих ему бед; так некоторые корабли тогда лишь остойчивы в море, когда имеют тяжелый балласт в трюме. Робинзон даже стал опасаться, что постоянная тревога, не покидавшая обитателей острова, и одновременно переизбыток съестных припасов, от которых ломились склады и амбары, таят в себе определенную угрозу; он начал подумывать, не устроить ли какие-нибудь праздники или торжества, сопроводив их обильными трапезами и возлияниями. Правда, он подозревал, что это последнее соображение — на самом деле весьма чуждое духу управляемой им территории — было тайно внушено ему ностальгией по «другому острову», скрытно дремавшему и утверждавшемуся в нем самом. Быть может, эта же ностальгия и мешала ему наслаждаться рабским повиновением Пятницы, побуждая иногда доводить его, дабы испытать, до крайних пределов.

Дневник. Он явно рабски покорен мне — казалось бы, странно жаловаться на такое обстоятельство. Но в этой покорности таится совершенство автомата, которое пугало бы меня, если бы — увы! — не его по-детски беспощадный смех, который он не в силах сдержать и который нежданно обнаруживает сидящего в нем беса. Беса? Да, Пятница — настоящий бес. А может, и два беса разом. Ибо нужно признать, что помимо его дьявольского веселья он одержим еще и мною самим, который живет, действует и мыслит в нем.

Глупо было бы рассчитывать на нормальный разум у цветного — цветного вдвойне, должен я добавить, поскольку он и индеец, и негр. Но он мог бы по крайней мере испытывать хоть какие-нибудь чувства. Увы! Если не считать идиотской, пылкой до неприличия нежности к Тэну, у него нет других привязанностей. По правде говоря, меня мучит подозрение, в котором необходимо, хотя и трудно признаться; я никогда не рискну сказать ему: «Люби меня!», ибо прекрасно знаю, что впервые мой приказ выполнен не будет. И однако у него нет причин не любить меня. Я спас ему жизнь — случайно, конечно, но он-то этого не подозревает. Я научил его всему, и в первую очередь труду, который есть высшее благо человека. Да, я его бью, но должен же он понимать, что это делается для его же пользы. Впрочем, и в отношении побоев он ведет себя совершенно непредсказуемо. Однажды, когда я объяснял ему, правда весьма раздраженно, как нужно очищать от коры и разрезать вдоль ивовые прутья для плетения корзин, я слишком энергично взмахнул рукой. К великому моему изумлению, он отскочил на шаг, заслонив локтем лицо. Но ведь нужно быть безумным, чтобы ударить человека в тот момент, когда ему преподают сложное ремесло, требующее наивысшего прилежания. Увы! Все говорит о том, что в его глазах я и есть безумец — везде и во всем, и днем и ночью. Тогда я ставлю себя на его место, и меня пронизывает жалость к этому беззащитному мальчику, заброшенному на пустынный остров и ставшему игрушкой в руках безумца. Но мое положение еще хуже: в своем единственном товарище я вижу себя, и это кривое зеркало являет мне отвратительного монстра.