Я почувствовал, что холодею от ужаса; теперь я убедился, что не спал и действительно видел нечто неземное. И тут я сообразил, что попираю грешными ногами священную землю — землю, которую только что осеняло небесное сияние. Я поспешно отступил, содрогаясь всем телом. Жанна последовала за мной, говоря:

— Не бойся; бояться нечего. Пойдем со мной. Мы сядем возле источника, и я открою тебе мою тайну.

Она уже приготовилась начать, но я остановил ее:

— Нет, ты сперва скажи вот что: ведь ты не могла видеть меня в лесу, как же ты узнала, что я сделал зарубку?

— Подожди, я дойду и до этого.

— Скажи мне еще одно: что это было за видение?

— Я скажу, только ты не пугайся, тебе бояться нечего. То был архангел Михаил, глава небесного воинства.

Я мог лишь перекреститься, дрожа при мысли, что осквернил своими ногами священную землю.

— И ты не боялась? Ты смотрела ему в лицо? Ты ясно его видела?

— Нет, не боялась, ведь это уж не в первый раз. А в первый раз я испугалась.

— Когда это было, Жанна?

— Тому уж скоро три года.

— Так давно? И он являлся тебе много раз?

— Да, много раз.

— Так вот отчего ты переменилась — стала задумчивой и не такой, как прежде! Теперь я понимаю. Но почему ты ничего не говорила нам?

— На то не было дозволения. А теперь есть, и скоро я все открою. Но сейчас — только тебе. Это должно оставаться в тайне еще несколько дней.

— А кто-нибудь видел этот сияющий призрак, кроме меня?

— Нет, никто. Он являлся и раньше, когда я бывала среди вас, но никто его не видел. Нынче было не так, но больше его уж никто не увидит.

— Значит, это было мне знамением? Оно что-нибудь обозначает?

— Да, но об этом мне не дозволено говорить.

— Не странно ли, что такой ослепительный свет что-то освещал и оставался невидим?

— Я не только вижу свет, я слышу Голоса. Мне являются святые в сонме ангелов и беседуют со мной. Но они слышны только мне. Они очень дороги мне, мои Голоса, — так я их про себя называю.

— О чем же они говорят с тобой, Жанна?

— О многом… о Франции.

— О чем же именно?

Она вздохнула:

— Только о поражениях, о бедствиях и позоре О чем же еще?

— Они тебе говорили обо всем этом заранее?

— Да. Я знала наперед, что должно случиться. Оттого я и была так печальна. Как могло быть иначе? Но при этом я всегда слышала и слово надежды. Более того: они обещали, что Франция будет спасена и снова станет великой. Но как и кем спасена — этого я не знала до сего дня. — При этих словах в глазах ее зажегся тот огонь, который я потом видел в них много раз, когда трубы звали в атаку, — боевой огонь, так я называл его. Грудь ее вздымалась, лицо разгорелось. — Сегодня я узнала. Господь избрал для этого ничтожнейшее из своих созданий. Его велением и его силой, а не своей, я поведу его войска, я отвоюю Францию, я возложу корону на голову его слуги дофина, и он станет королем.

Я был поражен:

— Ты, Жанна? Такое дитя, как ты, поведет войска?

— Да. Сперва я и сама испугалась. Ведь я и вправду ребенок; я несведуща в науке войны и не гожусь для тяжкого ратного труда. Но эта минутная слабость прошла и не вернется. Я призвана — и я не отступлю, пока с Божьей помощью не разожму тиски, которые сдавили горло Франции. Мои Голоса никогда мне не лгали, не солгали они и сегодня. Они велят мне идти к Роберу де Бодрикуру, правителю Вокулёра. Он даст мне солдат, чтобы сопровождали меня к королю. Через год будет нанесен удар, и это будет началам конца, а конец не замедлит.

— Где же он будет нанесен?

— Этого Голоса мне не сказали; не открыли они и того, что будет предшествовать этому удару. Знаю только, что именно мне суждено нанести его, а вслед за ним — другие, быстрые и сильные; за два месяца надо разрушить многолетний труд англичан и возложить корону на голову дофина. Такова Божья воля, так сказали Голоса; могу ли я сомневаться? Как они сказали, так и будет, ибо они вещают одну только правду.

Вот какие удивительные вещи она обещала. Моему рассудку они казались невероятными, но сердце чуяло их правду. Мой разум еще сомневался, а сердце уже уверовало; и с того дня вера эта не поколебалась. Я сказал:

— Жанна, я верю всему, что ты говоришь, и рад, что пойду с тобой на войну. Ведь я пойду с тобой, не правда ли?

Она сказала удивленно:

— Да, ты пойдешь со мной, когда я отправлюсь на войну, но откуда ты это знаешь?

— Я пойду с тобой, и Жан пойдет, и Пьер; а Жак не пойдет.

— Верно! Так мне было сказано про вас, но до сего дня я не знала, что и я тоже пойду и поведу вас. Как же мог узнать ты?

Я напомнил ей, когда она говорила об этом. Но она ничего не помнила.