Мы получили приказ выступить в Блуа. Утро было холодное и ясное. Наш блестящий отряд представлял собой красивое зрелище! Ехали колонной по двое — впереди Жанна с герцогом Алансонским, за ними — рослый Знаменосец и д'Олон. Когда мы проезжали мимо ликующих толп и Жанна, отвечая на приветствия, наклоняла голову, и перья на ее шапочке колыхались, а солнце играло на ее серебряном панцире, зрители понимали, что у них на глазах поднимается занавес над первым актом великой драмы; их надежда и восторг возрастали с каждой минутой, и мы не только слышали, но и всем существом ощущали их ликование.

Вдруг ветер издалека донес к нам звуки военной музыки, и показался отряд копейщиков; солнце сияло на их оружии, и ярче всего — на остриях копий; казалось, к нам движется звездная туманность, а над ней — яркое созвездие. То был наш почетный караул. Он присоединился к нам, и теперь все были в сборе.

Занавес поднялся, Жанна д'Арк выступила в свой первый поход.

Глава XII. Жанна воодушевляет войско

Мы пробыли в Блуа три дня. Никогда не забуду я этот лагерь. Какой уж там порядок! Порядка у этих головорезов было не больше, чем в стае волков или гиен. Они пьянствовали, горланили, сквернословили и всячески бесчинствовали. В лагерь набежало немало распутных баб, и они не отставали от мужчин в шумной гульбе.

Среди этой-то разнузданной толпы мы с Ноэлем впервые увидели Ла Гира. Он оказался в точности таким, каким мы его себе представляли. Он был высок и осанист, с головы до ног в броне; на шлеме у него был султан из перьев, а на боку — огромный меч, какие тогда носили.

Он торжественно ехал навстречу Жанне и по пути наводил порядок, объявляя о прибытии Девы и говоря, что не потерпит безобразий в присутствии начальства. Порядок он наводил по-своему, главным образом своими огромными кулаками. Не переставая ругаться, он сыпал удары направо и налево, и от каждого удара кто-нибудь падал.

— Ты что же, черт тебя возьми, — говорил он, — не стоить на ногах, когда к нам приехал главнокомандующий? Ты стой прямо! — И он валил солдата с ног. Это, должно быть, называлось у него стоять прямо.

Мы ехали за ним, восхищенно пожирая глазами этого любимого героя всех французских мальчишек, нашего общего кумира с тех пор, как мы себя помнили. Мне пришло на память, как однажды в лугах Домреми Жанна упрекнула Паладина за непочтительный отзыв о славном Ла Гире и Дюнуа и сказала, что почла бы за счастье хоть издали взглянуть на этих великих людей. Для нее и других девочек они были божествами, как и для нас. И вот перед нами один из них зачем он тут? Трудно поверить: чтобы обнажить перед Жанной голову и выслушать ее приказания!

Пока он по-своему усмирял своих разбойников, мы проехали вперед и увидели штаб Жанны — он весь уже съехался к ней. Там было шестеро известных военачальников — красавцев в блестящих доспехах, и самым красивым и бравым из них был адмирал Франции.

Когда Ла Гир подъехал, на лице его выразилось изумление при виде красоты и юности Жанны; а Жанна счастливой улыбкой показала, как рада увидеть наконец героя своих детских дум. Ла Гир низко склонился, держа шлем в руке, и отрывисто, но сердечно приветствовал ее; было видно, что они сразу понравились друг другу.

Церемония представления быстро закончилась, и все удалились. Но Ла Гир остался; он сидел с Жанной, пил вино, и они беседовали и смеялись, как старые друзья. И тут она сделала некоторые распоряжения по лагерю, от которых у него захватило дух. Для начала она велела выгнать из лагеря гулящих баб, — всех до единой. А потом велела прекратить пьяные бесчинства, дозволять вино лишь тогда, когда это не вредит службе, — словом, покончить с беспорядком и ввести дисциплину. Самое удивительное она приберегла под конец, — и от такого удара Ла Гир едва не свалился.

— Каждый, кто пришел под мои знамена, должен исповедаться священнику и получить отпущение грехов, и все воины должны дважды в день слушать мессу.

Ла Гир долго не мог вымолвить слова, а потом сказал уныло:

— Милое дитя, ведь мои молодцы — сущие дьяволы. Ходить к мессе! Да они, душа моя, скорее пошлют нас ко всем чертям!

Вперемежку с руганью он стал приводить доводы, которые очень насмешили Жанну: так весело она не смеялась с тех пор, как играла в лугах Домреми. Сердце радовалось, слушая ее. Но она стояла на своем, и ему пришлось уступить, — он сказал: «Хорошо, раз приказано, постараемся выполнять». После этого он облегчил душу оглушительным залпом ругани и пообещал, что если кто в лагере не отречется от греховной жизни и не вступит на стезю благочестия, тому он сверяет голову. Тут Жанна снова не могла удержаться от смеха, — как видите, ей было с ним очень весело, но она не одобрила такой способ обращения. Она сказала, чтобы все делалось добровольно. Ла Гир сказал: ладно, добровольных он убивать не будет, а только тех, кто заупрямится.

«Нет, не надо вообще никого убивать», — сказала Жанна. Предлагать человеку вступать добровольцем в армию, а в случае несогласия грозить ему смертью, это, как-никак, некоторое принуждение, а она хотела бы предоставить людям полную свободу.

Старый вояка вздохнул и сказал, что оповестит солдат о мессах, но сомневается, чтобы хоть один человек пошел, в том числе и он сам. Тут его ждал новый сюрприз. Жанна сказала:

— Да ведь и ты пойдешь, милый человек!

— Я? Быть того не может! Чепуха!