Глава XXI. Жанна мягко укоряет свою подругу

Желая избавиться от обычной толпы посетителей и отдохнуть, Жанна прошла с Катрин прямо в комнату, которую они занимали вместе. Там они поужинали, и там Жанне перевязали рану. После этого, несмотря на усталость и уговоры Катрин, Жанна послала Карлика за мной.

Она сказала, что ей не дает покоя одна мысль, и она непременно должна послать гонца в Домреми с письмом к старому отцу Фронту, чтобы тот прочел его матери. Я пришел, и она принялась диктовать. После нежных слов привета матери и всей семье, она велела написать:

«Я пишу прежде всего затем, чтобы успокоить тебя и просить не тревожиться, когда услышишь про мою рану, и не верить, если кто будет говорить, что она опасна».

Она хотела продолжать, но тут Катрин заметила:

— Эти слова как раз и встревожат ее. Вычеркни их, Жанна. Подожди денек, много — два, а тогда уж напиши, что была ранена в ногу, но теперь рана зажила, — ведь она к тому времени наверняка почти заживет. Не пугай ее, Жанна, послушай меня.

В ответ Жанна залилась беззаботным, непринужденным смехом, звонким, как колокольчик, а потом сказала:

— Нога? Зачем бы я стала писать о такой пустячной царапине? Я о ней и не думала, мое сердечко.

— Неужели ты ранена еще куда-нибудь, опаснее этого, и скрываешь от нас? Ну как можно!..

Катрин в тревоге вскочила, чтобы догнать врача и вернуть его, но Жанна удержала ее за руку и заставила снова сесть, говоря:

— Не пугайся, никакой другой раны еще нет, — я пишу о той, которую получу при завтрашнем штурме.

У Катрин был вид человека, безуспешно пытающегося решить трудную задачу. Она сказала растерянно;

— Которую ты получишь? Но к чему, к чему тревожить мать, когда этого, может быть, и не будет?

— Как не будет? Будет.

Задача оказалась не под силу. Катрин сказала все так же растерянно:

— Будет… Это очень страшное слово. Я что-то не могу взять в толк. О Жанна, какое страшное предчувствие! Оно может лишить тебя мужества! Гони его прочь! Гони! Оно не даст тебе спать ночью, а к чему? Будем надеяться…

— Это не предчувствие — я знаю наверняка. А раз так, чего же тревожиться? Нас тревожит неизвестность.

— Жанна, ты наверняка знаешь, что так будет?

— Да, знаю. Так сказали мне Голоса.

— Ну, тогда, — сказала Катрин, смиряясь, — тогда конечно… Но точно ли это были они?

— Да, они. И значит, все сбудется непременно.

— О, это ужасно! И давно ты это знаешь?

— Да, уже несколько недель… — Жанна обернулась ко мне. — Ты, верно, помнишь, Луи, когда это было?

— Ваша светлость впервые сказали об этом королю в Шиноне, — ответил я, — этому уж будет семь недель. А еще вы упомянули об этом двадцатого апреля и снова — двадцать второго, то есть две недели назад, как видно из моих записей.

Эти чудеса сильно поразили Катрин; что до меня, то я давно перестал им дивиться. Ко всему можно привыкнуть. Катрин сказала:

— И это должно случиться завтра, именно завтра? Тебе указан именно завтрашний день? Не вышло ли какой ошибки?

— Никакой ошибки нет, — сказала Жанна, — это случится седьмого мая, а не в какой-либо другой день.

— Тогда ты ни на шаг не выйдешь из дому, пока не минет этот страшный день! И не думай даже! Ведь правда, ты никуда не пойдешь, Жанна? Обещай, что ты весь день пробудешь с нами.

Но Жанну не удалось убедить. Она сказала:

— Это не поможет, милая подруга. Мне суждено получить рану — и именно завтра. Если я и не выйду ее искать, она сама меня отыщет. Мой долг призывает меня завтра в бой; я должна идти, хотя бы меня ждала там смерть; так неужели я не пойду из-за раны? Нет, нет, так не годится.

— Ты, значит, решила непременно идти?

— Непременно. Только так я могу служить Франции — вдохновлять ее солдат на битву и победу. — Она задумалась, а затем прибавила: — Однако ж не будем безрассудны. И ты так добра ко мне, что мне хочется сделать тебе приятное. Скажи, ты любишь Францию?

Я спросил себя: к чему она клонит? Но пока еще не понимал. Катрин сказала обиженно:

— Ах, чем я заслужила такой вопрос?

— Значит, любишь. Я в этом не сомневалась. Не обижайся и ответь еще: ты когда-нибудь лгала?

— Преднамеренно — никогда. По пустякам — пожалуй.

— Этого довольно. Ты любишь Францию и не способна лгать. Я могу тебе довериться. Вот ты и решай — идти мне завтра в бой или нет?

— О Жанна! Благодарю тебя от всего сердца! Как ты добра, что уступаешь моим просьбам! Ты не пойдешь, конечно не пойдешь!