Ольховские потом охапку цветов принесли на КПП и бидон меда.

Тихомиров… Настоящее дело частенько больше тех людей, которые его возглавляют.

Вот только где оно – дело? Которое обещано? Почему им так ни разу и не поручили ничего серьезного? Почему часовню отдали казиношникам? Почему уступили? Ведь Стяг справился бы.

– Сми-иииии-р-ррррр-на! – прокатилось над лагерем.

На крыльцо вышел Тихомиров. Впервые Фима наблюдал со стороны, как строй стяжников, встрепенувшись, твердеет, замирает по стойке “смирно”.

Эх, если бы Тихий плюнул сейчас на все условности, переступил бы через свои армейские табу, через свой страх вызвать гнев вышестоящих – сказал бы так: “Стяжники!

За своеволие и нарушение моих приказов я не могу не покарать пятерых ваших соратников. Главного зачинщика смуты я отчислил, его подельники понесут суровое наказание. Потому что нельзя нарушать мои приказы! Но как руководитель Владычного Стяга, как гражданин православного отечества, я не могу не разделять их порыва. А посему сегодня же мы выступаем к часовне Иоанна Воина. И пусть только сунутся!” И тут в сотни молодых луженых глоток грянуло бы такое “ура”, от которого с окрестных ветвей со звуком сотен выстреливших хлопушек сорвало бы задремавших галок и ворон…

Тихомиров говорил непривычно тихо, Фиме ни слова не было слышно. Но говорил он, конечно, совсем другое. Швырял руки за спину, пружинно покачивался на носочках.

Вырывал руки из-за спины, рубил и вязал широкими узлами воздух перед собой – и снова прятал. Будто в ножны клал.

Он замолчал. Каре пришло в движение: колыхнулось, как шапка чуть не сбежавшего молока, и вновь застыло неподвижно. Наверное, “подельники” вышли из строя.

– Пойдем, Ефим. – На краю спортгородка стоял отец Михаил. – Отсюда, оказывается, все видно. Я-то думал, не видно. Я затем тебя и отослал, чтобы ты еще сильней себя не драконил. Идем. Лопаты на складе соберем.

Фима поспешил к священнику, на ходу пряча в карман очки. Стеснялся при нем носить: знал, что в этих очках “полицай” выглядит слишком уж мачо, слишком гламурненько.

– А вы туда не пойдете? – Фима кивнул в сторону штаба.

– Нет. Там Прохора Львовича место.

– А как, владыко, как бы вы решили, если бы вы нами руководили?

– Довольно, Фима, – отец Михаил покачал головой.

Они прошли по краю утрамбованной белесой земли и ступили на хрусткий гравий аллеи. Не спеша двинулись в сторону КПП, справа от которого, среди деревьев парка, стоял склад.

– А почему лопатами, отец Михаил?

– Потому что.

– Так ведь остальные ни в чем не участвовали. Они все против были.

Неприятно, конечно: каждая лопата земли, брошенная под палящим летним солнцем, добавит неприязни стяжников к их пятерке.

Ажурная тень парка текла навстречу, ложилась под ноги, наползала на лицо, на одежду – на футболку-песчанку Ефима, на серые одеяния священника. Наверху солнце разбавляло зелень золотом, слепящими фонтанами взрывалось в просветах.

– У тебя когда отсрочка заканчивается?

Фима поморщился.

– Да вот… осенью.

– Служить пойдешь или на альтернативную?

Отец Михаил напомнил о том, о чем Фиме сейчас не хотелось думать совсем: скоро, непоправимо скоро – армейская служба. Там дедовщина, там много всего.

– Если хочешь, я могу похлопотать.

– Благодарствуйте, батюшка. Не нужно.

Дневальные, заметившие их с крылечка КПП, перекинулись парой фраз. Не хотелось идти мимо них. Тем более эти – из “Александра Невского”, от них вчера к часовне ни один не пошел.

– Давайте здесь, отец Михаил, – Фима показал на тропинку, уводившую направо, к складу. – Так ближе.

Они свернули с аллеи.

Перед складом, возле садовой тележки, задравшей изогнутые ручки к стволу каштана, катался в песке почти спаниель Гавка. Из-под его кнутом извивающегося хребта расползались густые клубы пыли. Заметил приближающиеся по тропинке ноги и замер, разглядывая. Узнал. Вскочил, бросился навстречу, раскидав по парку свой музыкальный лай. Гавка с разбегу прыгнул Фиме на грудь – будто коврик в лицо вытряхнули.

– Уйди, – как можно строже сказал Фима. – Пшел.

– Веселый какой пес, – улыбнулся отец Михаил.

– Пшел, кому сказал! Ну!

Но Гавка, принимая это за игру, безумным мячиком скакал вокруг Фимы. Отчаявшись унять Гавку, Фима крикнул в сторону КПП:

– Эй, позови его, а? Подзови Гавку, перепачкает сейчас всего.

Один из дневальных призывно свистнул, и Гавка в надежде на подачку пулей унесся к КПП.

– Веселый…

– Да, очень.

– Здешний?

– С очистных пришел. Бросили, наверное.