И давайте еще раз спросим, почему доллар Федерального резервного банка изначально считается лучше, чем доллар мафии, напечатанный на такой же бумаге с теми же водяными знаками? Раньше я находил этому одно из возможных объяснений: у "резервистов" есть волшебная палочка которой они освящают бумагу. А совсем недавно понял, что мы должны относиться к этим волшебным билетикам как к неотъемлемой части грандиозной мистификации, или умышленного обмана. Если вы можете предложить какую-то более убедительную теорию на этот счет, не поленитесь написать о ней моему издателю.

Глава двадцать восьмая. Как фабрикуется подделка

В которой магия Орсона Уэллса

встречается с мистикой Мадонны

Итак, мы добрались до исходных понятий - дружба, характер, этика

"Переход Миллера"

О, татарка, как ты прекрасна в гневе

"Чингисхан"

В одном из моих любимых эпизодов фильма "П вместо подделки" Эльмир оправдывается, что он - сама невинность в сравнении с ужасной порочностью парижских торговцев картинами, которые сначала его эксплуатировали, а потом предали. "Я не вижу никакого преступления в том, чтобы писать картины в стиле другого художника", - говорит Эльмир.

И действительно, все студенты начинают с того, что рисуют в стиле мастеров. Удачно запустив пробный шар, Эльмир уверенно развивает свою мысль. "Единственное преступление совершается в тот момент, когда на холсте ставится чужая подпись. Но я так никогда не делал". Пауза. Мы все отчетливее слышим тиканье часов за кадром.

Орсон снял эту сцену крупным планом в нетипичной для него манере. ("Единственными актерами, которые прекрасно получались крупным планом, однажды признался он Богдановичу, - были Рин-Тин-Тин и Лэсси"). И вдруг он неожиданно переходит к монтажу, технике, которая всегда была ему чужда. Пока все громче тикают часы (напоминая тиканье часового механизма бомбы замедленного действия, с которого начинается "Печать зла"), мы видим ряд крупных планов. В кадрах. Сменяя друг друга, появляются лица Эльмира и Клиффа Ирвинга: пожалуй, наглое лицо Эльмира; скорее подозрительное лицо Эльмира; (очевидно?) виноватое лицо Ирвинга; приятно удивленное (мне кажется) лицо Эльмира, лукавое (или загадочное?) лицо Ирвинга... а часы все тикают... пока Ирвинг наконец не заговорит.

"На картинах стоят подписи", - говорит он неуверенно.

Быстрый переход кадра. Крупным планом голова Эльмира. На его лице написано отвращение или раздражение. Или понимание, что его предали?

Эта изумительная последовательность крупных планов создает ощущение одного из тех "моментов истины", которые так усердно пытаются поймать режиссеры cinema verite, обходясь без уловок ремесла, и почти наверняка представляет собой очередную высокопробную подделку-внутри-подделки. Фактически Уэллс наполняет весь фильм намеками на то, что это подделка. Именно об этом он позже рассказывал Би-Би-Си: "Все в этом фильме было подделкой". МЫ постоянно видим, как Орсон сидит в монтажной; он показывает, как работает звукомонтажный аппарат, "изымая" реплику, произнесенную Ирвингом, и перенося ее совсем в другое место "сюжетной линии"; каждые две или три минуты он вам напоминает, что сидит в монтажной, отбирая и монтируя из сырого материала, который обычно остается за кадром, все то, что вы потом видите на экране.

А в одном пронзительном эпизоде Эльмир, находясь в Ивисе, умолкает на середине предложения в поисках нужного слова, а Орсон, который находится в другом месте действия (мы узнаем галерею в Париже) и в другом эпизоде, благодаря использованию монтажного кадра, ему суфлирует. Эльмир чудесным образом слышит слово, подсказанное Орсоном, и произносит его... Этот технический эффект повторяет ранние эксперименты Уэллса со стратегией компиляции (десятью годами раньше люди, действовавшие в одной из сцен "Гражданина Кейна", произносили ответные реплики на слова людей из другой сцены).

Однако этот более поздний эпизод смонтированной "биолокации" (Уэллс из Парижа подсказывает слово Эльмиру на Ивисе) явно намекает на монтажную и все, что с ней связано: Орсон внес во все определенный порядок, чтобы создать не "нормальный" документальный фильм, а сатиру на интеллектуальный круг, который верит в документальные фильмы. Так в свое время "война миров" стала сатирой на тех, кто верит в официальные версии новостей, распространяемые СМИ.

В сцене "откровения" (Кто подделывал подписи? И действительно ли мы видим здесь самооговор?) тиканье часов явно убеждает простака: то, что мы видим, происходит в реальном времени. Вероятно, это следствие уэллсовского "заговора с мовиолой". Вы можете сконструировать подобную сцену "откровения", если отберете десять или двенадцать кадров, снятых крупным планом за полгода киносъемки, введете саунд-трек, на котором записано тиканье часов, а затем, включив воображение, составите диалог, начальная часть которого должна быть связана с конечной частью неким общим смыслом. Тогда все крупные планы в промежутках между ними будут казаться реакцией на те две строчки диалога, которые "вырваны" из разных эпизодов, не имеющих никакого реального отношения к произносимым словам.

Подобным же образом русские обнаружили в двадцатые годы, что если нам, зрителям, в смонтированном кадре покажут то, что видит за окном актер, которому велено не показывать эмоций в кадре, то нам покажется, что он выражает именно ту эмоцию, которую "прописал" ему режиссер. Мы видим умирающего ребенка? Пожалуйста, нам кажется, что не выражающее эмоций лицо актера отражает глубокую внутреннюю скорбь, которую он тщательно скрывает. Мы видим играющую собаку? Пожалуйста, нам кажется, что мы читаем в бесстрастных глазах актера выражение радостного оживления...

В другом моем любимом эпизоде из фильма "П вместо подделки" "работает" стук высоких женских каблуков. Это такое же "знаковое" сопровождение, как уже знакомое нам тиканье часов. Оя Кодор, последняя жена (или любовница?) Уэллса (авторы различных публикаций все еще расходятся во мнении, была ли любовная связь закреплена юридически), идет по улице. Она выглядит совершенно потрясающе в мини-мини-юбке. Голос Орсона за кадром сообщает, что сейчас мы наблюдаем "изнутри" традиционно мужское искусство "разглядывать девушек". Мы видим монтажный кадр, в котором перед нами проплывает вереница мужских лиц: их столько, сколько сумел отснять Орсон за ту неделю в Париже. Выражения всех этих лиц (насколько я могу судить после множества просмотров фильма) совершенно неопределенны или непонятны. Постукивание каблучков Ои и покачивание бедер при ходьбе, изображаемых все более крупным планом, призвано убедить излишне доверчивых, что все показанные нам мужские лица якобы реагируют на эту весьма сексуальную крошку. (Чье имя произносится с ударением на первом слоге).