–  Что здесь такое, - губы отказывались повиноваться Конану, слова едва можно было разобрать.

–  Это... истинные слуги Черной Ипостаси, - еле слышно пролепетал в ответ тот.
– Эта лестница - единственный спуск вниз... к их логову...

–  Да кто они такие, эти твои "слуги"?
– возвысил голос киммериец, презирая себя за невольную слабость.

Терша не успел ничего ответить. Мрак перед самым лицом Конана внезапно заколыхался, точно морская гладь, и киммерийцу почудилось, будто он сходит с ума - он не видел эту черную рябь, но ощущал ее неким вторым зрением, ставшем в те мгновения надежнее зрения, слуха и осязания. Киммериец знал, что его сейчас в упор рассматривают бесчисленные холодные взоры многоглазого призрачного существа, столь древнего, что по сравнению с ним даже покрытые пылью веков гробницы Стигии показались бы возведенными только вчера. Неисчислимые века обитал здесь, на вырубленной неведомыми строителями лестнице демон-привратник; и тысячи тысяч существ прошли за эти столетия перед его безразличным, холодным взором.

Тьма вокруг Конана изменилась. Теперь она сделалась неоднородной, в ее черном океане поплыли причудливые серые пятна; в пятнах, как заметил Конан, мельтешили какие-то фигурки, иногда мелькали даже яркие дневные краски обрывки воспоминаний, мыслей, чувств. Достояние тех, кто уже прошел по этой лестнице, чтобы вернуться затем к свету или же навсегда остаться в подземной жадной тьме - ныне они принадлежали привратнику. Холодные глаза пристально вглядывались в самую сердцевину памяти Конана, отбирая оттуда по одному демону ведомым признакам что-то для своей исполинской кунсткамеры... В сознание киммерийца медленно вползал ледяной холод, холод предсмертного ужаса. "Чудовище же просто выпьет сейчас меня, - отрешенно подумал он, отчего-то в один миг утратив и волю к борьбе и всегдашнюю свою злую решимость.
– Он выпьет мою память, и я навечно останусь здесь... быть может, одним из одетых в лохмотья лучников. Тело без мыслей, без воспоминаний, без чувств... с одними животными желаниями..."

"Нет! Не поддавайся! Подними меч! Ему надо противиться! Сопротивляться!" - зазвенел в ушах тонкий, комариный писк, очевидно, это был Терша...

Несмотря на то, что липкий парализующий страх не отступал (Конан чувствовал себя пойманной мухой, которую пристально рассматривают несколько мгновений перед тем, как прикончить), киммериец судорожным усилием воли двинул правую руку к висевшему на перевязи оружию. Один Кром ведает, как с помощью простого стального клинка можно бороться с призраками - даже не с демонами, которые имеют хоть какую-то плоть - а именно с призраками, лишенными всякой телесной оболочки...

Казалось, мрак расплывается в слюнявой ухмылке. Серые пятна с заключенными, точно в клетки, воспоминаниями, поплыли быстрее, словно выделывая фигуры ритуального танца. Конан готов был поклясться, что слышит нетерпеливое чавканье незримой пасти.

Обливаясь потом, киммериец все-таки сумел вытащить меч из ножен. Как затравленный зверь, он озирался, стараясь понять, что же теперь делать, если рубить - то кого?!

А в висках тем временем нарастала холодная вязкая боль. Словно большой студенистый шар, она каталась внутри черепа варвара, разбухая, становясь с каждой секундой все объемнее, угрожая заполнить собой всю голову и разнести в пыль непрочные кости. Это была боль опустошения; призрак прибавлял к своему собранию новые и новые картинки.

И тут в дело вмешался Терша. Божка тоже трясло от страха - даже сквозь железную сеть кольчуги Конан чувствовал, как трепещет тщедушное сусличье тельце; однако в решающий момент Терша бросился вперед с решимостью и яростью голодного тигра, оказавшегося среди беззащитного стада. Божок метнулся прямо в самую густоту мелькавших серых пятен - короткий черный росчерк, тут же канувший в непроглядном мраке.

–  Беги, Конан! Вниз! Вниз по лестнице, я его отвлеку!
– донесся прощальный не то всхлип, не то вскрик и вновь наступила звенящая, гнетущая тишина. Однако шар холодной боли в сознании Конана внезапно лопнул, рассыпавшись мириадами острых льдистых игл, и сознание вновь прояснилось. Не теряя более ни мгновения, киммериец ринулся вниз по погруженной во мрак лестнице.

Виток, виток, еще виток... сколько же их, Кром, и будет ли когда-нибудь конец у этой каменной кишки? Ступени летели под ноги десятками, десятки складывались в сотни... поворот, поворот, еще поворот; и Конан не сразу заметил, что под ногами уже не лестница, а гладкий, отполированный пол громадного подземелья.

Спуск кончился. Киммериец перевел дыхание... а тьма начала постепенно рассеиваться, отступая под натиском света, разгоравшегося в расставленных по подземелью причудливых бронзовых фонарях. Пещера озарилась; варвар стоял на самой ее середине.

Нельзя сказать, что подземный зал поражал роскошью и богатством убранства. В противоположных концах подземелья на возвышениях стояли два одинаковых трона, искусно вырезанные из драгоценного розового дерева и украшенные громадными черными жемчужинами - каждая стоимостью в добрый дворец, как тут же определил Конан. Вдоль стен тянулись каменные скамьи; стены украшала затейливая мозаика, изображавшая различные славные деяния Ханумана, Царя Обезьян. Этим, собственно, и исчерпывалось описание храма если не считать небрежно сваленных в углах груд драгоценной утвари, безделушек и просто золотых самородков вперемешку с самоцветными камнями.

Однако в тот момент взоры Конана оказались прикованы отнюдь не к сокровищам. Он вспомнил слова Терши и Скарфена о том, что храм "захвачен" слугами Черной Ипостаси; однако это оказалось не совсем так. Храм изначально строился как средоточие сил двух ипостасей многоликого божества: Ханумана Размышляющего и Ханумана Черного, еще именуемого кое-где в народе Душителем. Согласно бытовавшим здесь, в Вендии, верованиям, Черный Хануман является к человеку в последние мгновения его жизни и, сжимая сердце незримой дланью, выдавливает из еще живого тела трепещущую душу. Занятие несколько мрачноватое, зато - с точки зрения вендийца - исключительно полезное. Что было бы, если б недостойные светлого посмертия души оставались неприкаянными, бродя вне Обители Богов дорогами сего мира?