— Как долго вы будете держать меня взаперти?

Пойккерт равнодушно заметил:

— Сегодня он уже третий раз спрашивает об этом.

— Говорите по-испански! — крикнул Сери. — Я не понимаю вашего проклятого языка.

— Вам придется подождать, пока все кончится, — сказал Манфред на андалузском наречии.

Сери повернулся к камину:

— Мне осточертела такая жизнь. Я хочу ходить по улицам без стражи. Я желаю вернуться в Херес, где я был свободным человеком.

— Мне тоже чрезвычайно жаль, — согласился Манфред. — Хотя я представляю, что было бы с вами, если бы вы остались в том городе.

— Кто вы такие? — взорвался Сери. — Откуда я знаю, что вы не убиваете ради денег? Почему не даете мне газет? Почему не позволяете ни с кем говорить на улице, кто знает мой язык?

Манфред встал и положил руку ему на плечо.

— Сеньор, — голос его звучал ласково, глаза светились добротой, — сдержите ваше нетерпение. Могу вас заверить, что мы убиваем не ради выгоды. Вот эти два господина, которых вы видите перед собой, имеют состояние в шесть миллионов песет каждый. Я еще богаче. Мы убиваем потому, что каждый из нас в свое время стал жертвой несправедливости и не нашел защиты в человеческих законах. Если бы мы убили вас сейчас, это было бы первым нашим несправедливым поступком.

Сери побледнел и прислонился к стене. Но уже в следующее мгновение его лицо стало свирепым:

— Меня? Убить?..

Никто из трех не пошевельнулся, и рука Манфреда спокойно опустилась к креслу.

— Да, вас.

Пойккерт сочувственно взглянул на Сери.

— Поймите, — закончил Манфред, — ни один волос не упадет с вашей головы, если вы будете нам верны. Кроме того, вы получите награду, которая обеспечит на всю жизнь вас и… девушку из Хереса.

Сери вяло опустился на табурет. Когда он закуривал папиросу, его рука дрожала.

— Хорошо. Мы вам предоставим больше свободы… Можете выходить на улицу. В Гренадской тюрьме вас называли «молчуном». Мы бы хотели, чтоб вы оправдывали и здесь это прозвище.

— Он доставляет нам сравнительно мало хлопот, — сказал по-английски Гонзалес. — Теперь, когда мы снабдили его городским платьем, он не станет привлекать ничьего внимания. К сожалению, он не желает каждый день бриться, а это крайне необходимо.

— Я хочу послать Рамону еще два предупреждения, — сказал Манфред, — и одно вручить в его собственном доме. Это храбрый человек.

— Что слышно о Гарсии?

Манфред рассмеялся.

— Я видел его в субботу вечером — красивый старик. Я сидел в задних рядах маленького зала, где он горячо защищал права человека и гражданина… на французском языке. Слушала его главным образом уличная молодежь, ни слова не понимавшая по-французски, но гордая сознанием, что допущена в «храм Анархизма».

— Почему, Джордж, человеческая пошлость неизменно сопутствует нам в жизни?

— Вы помните Андерсена? Когда мы связали его, заткнули рот, привязали к стулу и объявили, почему он должен умереть, вы помните, как из кухни в комнату вдруг донесся запах жареного лука?

— А случай с цареубийцами? — напомнил Леон.

— Почти всегда так бывает, — продолжал Манфред, — бедный Гарсиа, державший в своих руках судьбы целого народа, и забавляющиеся торговки, предсмертное дыхание и запах жареного лука, удар шпаги и китовый ус от женского корсета — все это неотделимо.

Сери курил, обхватив голову руками.

— Перейдем теперь к нашему делу, — произнес Гонзалес. — Здесь, кажется, все ясно, а чем мы займемся потом?

— Ликвидируем наш «Синдикат Художественных Репродукций».

— А затем?

— Поедем в Голландию, где без нас скучает Герман ван дер Биль. Надеюсь, нам не придется потратить много времени.

Пойккерт кивнул головой.

— С ним уже давно следовало расправиться. Как поедем — через Хук или через Флешинг?

— Лучше через Хук.

— А Сери?

— Я позабочусь о нем, — пообещал Гонзалес. — Я отвезу его в Херес, где его ждет девушка, — добавил он и улыбнулся.

— Забыл вам сказать, — продолжал Леон, — что на прогулке Сери заинтересовался толпами народа, стоявшего перед развешанными на стенах афишами. Мне пришлось солгать ему. Я сказал, что это сообщения о бегах, и он успокоился.

— Мы оставим тебя занимать нашего друга, — сказал, вставая со стула, Манфред. — Пойдем с Пойккертом закончить кое-какие опыты.

Оба вышли из комнаты, прошли по узкому коридору и остановились перед дверью, запертой на висячий замок. Манфред отпер замок и открыл дверь, осветив мастерскую слабым светом запыленной электролампочки. На двух полках, очищенных от мусора, стояли ряды цветных флаконов с наклеенными номерами. На зеленом сукне некрашеного стола были разбросаны мензурки, колбы, склянки и две стеклянные машины, напоминавшие газовые генераторы.