Робинзон "редактирует" ситуацию. Он как бы вычеркивает монолог, ограничиваясь репликой: "Негодный мусор!" После чего кладет деньги в карман. Правда, он говорит, что сделал так "поразмыслив", но его размышления - расчет, а не муки совести.

Оказавшись один на необитаемом острове, герой Дефо переживает тягостные душевные состояния, впадает в отчаяние, дрожит от страха, но какие бы мрачные чувства он ни испытывал, с какой бы степенью напряжения ни переживал их, он не теряет основ душевного равновесия и способности к активной целенаправленной деятельности.

Есть нечто в характере Робинзона, что позволило ему по-робинзоновски выдержать испытание одиночеством на необитаемом острове и не утратить тягу к людям, потребность социального общения. Робинзон - производное демократической среды, в его характере отражен опыт трудового люда и концепция человека, свойственная демократической мысли эпохи Просвещения. "Как ни тягостны были мои размышления, рассудок мой начинал мало-помалу брать верх над отчаянием". Уже здесь видна существенная устремленность Робинзонова духа и его точка опоры: чувство действительности, трезвая оценка обстоятельств, сознание того, что если человек, пережив катастрофу, уцелел, то жить ему нужно и надо искать достойный выход из любого тягостного положения. Ход жизнеутверждающих размышлений принимает у Робинзона своеобразную форму. Он ведет счет горестному и отрадному в своей жизни, злу и добру, "словно должник и кредитор". "Я заброшен судьбой на мрачный, необитаемый остров и не имею никакой надежды на избавление", записывает он в графе "зло" и сразу противопоставляет ему "добро": "Но я жив, я не утонул, подобно всем моим товарищам". Можно по-разному относиться к "нравственной бухгалтерии" Робинзона, к логике его мысли, нельзя не отметить ее сухой, расчетливой трезвости, холодного спокойствия, с каким упомянуты погибшие товарищи. Можно увидеть в этом отпечаток жестокой практики буржуазных отношений, но все же трудно отрицать, что в сути своей размышления Робинзона, оказавшегося в чрезвычайных обстоятельствах, не повинного в совершившемся зле, - это здравые размышления нормального человека, преодолевающего приступы отчаяния.

"Горький опыт человека, изведавшего худшее несчастье на земле, показывает, что у нас всегда найдется какое-нибудь утешение, которое в счете наших бед и благ следует записать в графу прихода". Взятый отвлеченно вывод рассудительных размышлений Робинзона может побудить человека мириться с любым несчастьем и злом, хотя и в самом деле "во всяком зле можно найти добро", как говорит тот же Робинзон, и пословица "Нет худа без добра" выражает народную мудрость и сложность применения к жизни однозначных нравственных оценок.

Практическая рассудительность Робинзона соединяется с религиозно-философской мыслью о благом провидении, божьем промысле, в ней он ищет разъяснения контрастам жизни, трагическим судьбам, опору нравственности, повод для религиозно-нравственных назиданий. Робинзон не может обойтись без этих назиданий, свидетельствуя о своей принадлежности к английской пуританской среде и XVII веку. Он действует как истый сын своей страны, своего времени и своей среды, когда с потонувшего корабля наряду с практически необходимыми предметами берет в качестве основной духовной пищи, "лекарства для души", Библию в трех экземплярах и в любую минуту из деловитого ремесленника готов превратиться в ремесленного проповедника. Вместе с тем он способен не только соединить выводы здравого смысла со Священным писанием, но столь же легко и свободно разъединить их "по здравом размышлении" и в практических целях.

Когда Робинзон увидел на "безотрадном острове" стебельки ячменя и риса, он приписал это божественному чуду, воспарил душой, стал думать о благом провидении, однако религиозное умиление и слезы ни на секунду не застили его способности мыслить практически, учитывая живой опыт. "Я не только подумал, - записывает в своем дневнике Робинзон, - что этот рис и этот ячмень посланы мне самим провидением, но не сомневался, что он растет здесь еще где-нибудь". Сколь откровенен и значителен в этой записи противительный союз "но", как много он поясняет в душевном состоянии Робинзона, в логике его мысли и, так сказать, в структуре его сознания! Потребность разглагольствовать на библейские темы и заниматься проповедью возрастает у Робинзона по мере того, как он осваивается в непривычной обстановке, самоутверждая себя на диком острове. Проповедь его чурается всего, что колеблет наивную веру, обходит острые углы, она прагматична, предпочитает не рассматривать, говоря словами Горацио, друга Гамлета, "слишком пристально" сомнительные положения отвлеченной мудрости, дабы не подрывать основ воспринятого убеждения. С наибольшей наглядностью эта особенность веры обнаруживает себя в душеспасительных беседах Робинзона с Пятницей, когда проповедник встает в тупик перед разумными сомнениями своего ученика. Он спешит уклониться от продолжения беседы, "придумывая" подходящий предлог...

"Робинзон Крузо" - первый классический английский роман, который можно назвать "историей современника". Дефо обладал поразительными чутьем современности. Именно потому, что мир его был еще молод, он старался уловить, куда же пойдет рост, какими путями продолжится начавшееся у него на глазах движение. Дефо занимался составлением различных проектов, и некоторые из них были буквально использованы в общественной жизни Англии (например, в области образования и торговли).

Как человек практический, торговый, Дефо зорко следил за тем, в каких направлениях расширяет свои географические границы современный ему мир. Не говоря о Тихом океане и Америке, он вместе со своими героями совершил (в романе "Капитан Сингльтон") воображаемое и вместе с тем необычно "меткое" путешествие - в Центральную Африку, хотя в его времена в эту сторону еще, так сказать, и не смотрели. И в том же романе пираты находят остатки экспедиции и записку: "Мы шли к Северному полюсу". Эпизод повис в воздухе, осталась какая-то недоговоренность, но, кажется, этой неопределенности впечатления Дефо и добивался: он чувствовал что туда, к полюсу, еще пойдут, но когда и зачем, на эти вопросы ответить под силу только самому времени.

Нужно, конечно, смотреть на Дефо слишком уж современными глазами, чтобы вычитать в его книгах то, что в самом деле характерно для современной прозы и называется "подтекстом". Нет, подтекст у Дефо вычитать нельзя. Можно разве "вчитать" в его книги подтекст, навязать Дефо несвойственный ему прием. Но, безусловно, Дефо знал силу недоговоренности, силу не только точно сказанного, но и оставшегося невысказанным. Причем, как и во всяком подлинно глубоком подтексте, у Дефо это не какая-то многочисленная гримаса, а истинная невыразимость, историческая недосказанность, незавершенность процесса, только еще угаданного автором.

* * *

"Выдумывать достовернее правды" - таков был принцип Дефо-писателя. Это, на свой лад сформулированный, закон творческой типизации. "Он мог, пишет биограф о Дефо, - дать достоверный отчет о событиях, а если событий никаких не было, он мог столь же достоверно их выдумать". Автор "Робинзона" был мастером правдоподобной выдумки. Он умел соблюдать то, что уже в позднейшие времена стали называть "логикой действия" - убедительность поведения героев в обстоятельствах вымышленных или предполагаемых.