– А вы знаете, как это исправить.

– Знаю. Вот тут и лежит причина нашего с вами будущего трогательного единства: в необходимости службы и дружбы. Друг без друга у нас – ни у вас, ни у меня – ничего не получится, а вместе – очень даже может быть. Подумайте, Иосиф Виссарионович. С одной стороны, Россия никуда не делась, как никуда не делась и не могла деться необходимость ей служить. С другой стороны, кто-то должен воплощать в себе символ России, русского государства – но не я и даже не вы, а уж тем более не дурацкая аббревиатура со скобочками. По всему выходит – никак нам с вами, Иосиф Виссарионович, без наследника не обойтись.

– То есть наследник нужен не одному лишь товарищу Сталину, – с ноткой, как показалось Гурьеву, удовлетворения произнёс Сталин.

– А что же в этом удивительного, – пожал плечами Гурьев. – В этом его, если хотите, главное свойство – то, что он всем равно необходим. Без наследования, без правопреемства – и жизнь сама закончится. Нет, никак без наследника нельзя. Никак.

– Интересный у вас, Яков Кириллович, взгляд на историю, – задумчиво сказал Сталин, священнодействуя – в который раз в эту ночь – над трубкой. – Интересный. Не марксистский, совсем не марксистский, но интересный. Очень. Доходчиво излагаете. Красиво. И стройно у вас выходит – да, ничего не скажешь.

– Так ведь все эти унылые завывания о производительных силах и производственных отношениях – они ведь ничего толком не объясняют. Путают. А я – напротив, распутываю. Объясняю. И вообще, знаете: все эти «измы» – это ведь так, детская забава пытливого разума. А нам с вами друг перед другом – к чему притворство?

– Наследник, значит, – Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы. – Наследник. Царь.

– А хоть бы и так, – улыбнулся Гурьев. – Чем, например, товарищ Сталин от царя отличается? Только формой, но никак не существом.

– Отличается, Яков Кириллович. И вам это получше других известно. Именно существом отличается. Может быть, вы полагаете, что товарищ Сталин этого не понимает? Так вот – ошибаетесь. Понимает. Хорошо понимает. Лучше многих понимает.

– Потому и решение лежит прямо на поверхности, – кивнул Гурьев. – А название – это важно, крайне важно и крайне существенно. Но и это мы тоже придумаем. В своё время.

– А не опасаетесь, Яков Кириллович, что люди вас не поддержат?

– Люди? – Гурьев сделал вид, что задумался. – Народ творит историю в лице и руками лучших своих представителей, Иосиф Виссарионович. Роль личности в истории – тот самый камень, на котором марксизм спотыкается, падает и с треском ломает себе шею. Да зачем я вас уговариваю – вы сами убеждаетесь в этом едва ли не ежедневно. Народу нужно заботиться о хлебе насущном – а о такой ерунде, как история, ему даже думать некогда. Чувство истории, тем более, такое острое, как у вас, извините за резкость, далеко не всем присуще.

– Мне? Да, мне присуще. Как и вам.

– И мне присуще, только хвастаться тут нечем – врождёнными качествами, как умом или красотой, воспитанному человеку гордиться не пристало. Ваше, выстраданное – именно поэтому во много крат ценней.

– Значит, всё-таки царь. Ладно. Допустим, это интересно. Интересно России. Интересно, что скрывать, и лично товарищу Сталину. Да. Интересно. А есть ли у вас, Яков Кириллович, конкретные предложения? – Сталин прищурился, рассматривая Гурьева.

– Есть, Иосиф Виссарионович. Не у Якова Кирилловича – у товарища Сталина. И очень много. И что характерно – ни одного завирального, невыполнимого, невозможного. Мои друзья подадут товарищу Сталину мысли товарища Сталина, оформленные очень красиво и замечательно детально – в виде проектов постановлений и резолюций. И сами же бросятся это всё воплощать в жизнь. Строить и муштровать аппарат, рвать зубами глотки. Готовить элиту. Чистить страну. А товарищ Сталин обеспечит им возможность работать – назначит какого-нибудь троцкиста-зиновьевца, который, завывая от счастья, – облекли доверием, простили! – перебьёт всю эту троцкистско-бухаринскую, право-левую сволочь, всех этих пламенных рррыволюцыонэров, которые только горло на митингах драть горазды, а больше ровным счётом ни на что не способны. Всех этих горе-вояк, троцкистов-танкистов-кавалеристов, мечтающих затопить железным танковым морем весь мир, вместо того, чтобы строить державу. А как же социализм, как же счастье всех трудящихся, спросит Якова Кирилловича товарищ Сталин. А никак, ответит Яков Кириллович товарищу Сталину. И Яков Кириллович, и товарищ Сталин уже давно выросли, чтобы верить всерьёз в эти глупые троцкистско-бухаринские сказки. Держава – это реально. А счастье, справедливость – это миф. Оставим это товаристчу Троцкаму. Хай себе тешится. Великий Сталин выше этого. Неизмеримо выше. Великий Сталин – не узурпатор, не убийца партии, не предатель Ленина. Великий Сталин, Иосиф, сын Виссариона – великий государь, равный Ивану, сыну Василия, и Петру, сыну Алексея. Великий Сталин – созидатель и собиратель державы, строитель Великой Империи от моря Волошского до моря Жёлтого, от моря Белого до моря Чёрного, от Варшавы до Порт-Артура. Собравший, создавший её для царя и щедро, великодушно вручивший царю – храни, царь-государь, державу русскую, не урони ни деревца, ни камушка! Как, Иосиф Виссарионович? Чувствуете себя персонажем «Фауста» Гёте?

– И это вы знаете, – покачал головой Сталин. – Удивительный вы человек, Яков Кириллович. Интересный человек. И друзья у вас такие?

– Друзья – это эвфемизм, Иосиф Виссарионович, – вздохнул Гурьев. – Разве может такой человек, как вы или я, позволить себе иметь друзей, Иосиф Виссарионович? Друзья – это не для нас. Вот мы с вами – да, мы можем попробовать подружиться.

– И кто же это? Помощники? Подручные?

– Подручные – это у палачей, Иосиф Виссарионович. А у нас с вами – соратники, соработники. Сотрудники.

– И много их?

– Нет, – пожал плечами Гурьев. – А зачем их – много? Нужны правильные люди на самых важных, ответственных местах. Ключевых. Правильный инструмент в нужной точке приложения сил. Вы боитесь моих друзей, Иосиф Виссарионович? Вот это совершенно напрасно. Они-то как раз понимают, кто вы. Почему именно вы. Меня на месте товарища Сталина гораздо больше пугали бы какие-нибудь дуры, которые носятся по Москве и рассказывают всем подряд, что её с Борей дети любят сначала товарища Сталина, а потом уже её Борю и её, дуру. Это психоз, а психопатов я опасаюсь. Да они и бесполезны вовсе, психопаты.

– И в этом тоже товарищ Сталин виноват?

– Конечно, нет. Просто товарищу Сталину нужно подать вместо шашки – скальпель. Товарищ Сталин – прекрасный хирург, только вот шашкой в ране ковыряться очень уж несподручно. Вот тут и появляется, как чёртик из коробочки, Яков Кириллович со своими друзьями. С великолепным набором хирургических инструментов отечественного и зарубежного производства, новеньким автоклавом из нержавеющей стали, яркими галогеновыми прожекторами, с инструкциями по применению, антисептическими средствами и прочими, абсолютно для настоящего хирурга необходимыми, причиндалами. А этих, у которых для хирурга – такого хирурга! – ничего, кроме старой ржавой шашки, не нашлось, – Гурьев в недоумении развёл руками и вздохнул. – Да зачем же они нужны?