Однако раздевшийся казак отличался огромным ростом и медвежьей силой и еще менее Михася был расположен к нежности. Он рывком притянул к себе Ануш за ногу, заломил ей руки за спину и, просто насадив маленькую девушка на себя, как на вертел, принялся, ухватив едисанку ручищей за ягодицы, двигать ее тело вниз-вверх. При этом он утробно рычал, словно и был настоящим медведем. Когда же по его телу прошла судорога удовлетворения, сопровождаемая низким полуревом-полустоном, довольный казак снял с себя измученную девушку и просто кинул ее на постель, как ненужную использованную тряпку.

Далее Ануш от боли и унижения перестала понимать, что с ней происходит. Она уже не осознавала, как меняются насилующие ее мужики. Временами сознание покидало девушку, и казаки просто использовали ее бесчувственное тело, утешая похоть, что полнила их чресла.

...Ануш пришла в себя, когда день догорел и звезды ночные проклюнулись на темном небе. Ее поруганное тело отзывалось болью на каждую попытку пошевелиться. Губы девушки были до крови искусаны, а нежную кожу груди и бедер покрывали лиловые синяки. С трудом сдерживая стоны, едисанка встала с убогой, развороченной мужицким буйством постели и надела свою рубашку, которая валялась на грязном полу.

Из-за хилой перегородки до девушки доносились звуки разнузданного веселья казаков. Ануш попыталась придать ложу хоть какое-то подобие порядка, а затем, совершенно обессиленная, прилегла, подтянув колени к груди и свернувшись калачиком. Невеселые мысли бродили в голове девушки, а горькие слезы струились по щекам. Кроме скорейшей смерти, ничего она более не хотела, лишь бы избавиться от мук.

...Алешка вернулся на заимку в самый разгар насилья, когда казаки, потеряв всякий стыд, пользовались телом бесчувственной девушки на виду друг у друга. Бедного парня чуть на изнанку не вывернуло от отвращения, и он поклялся себе, что умрет, но вызволит девицу из лап похотливых мужиков.

Алешке шла всего-то девятнадцатая зима, и прибился он к Ефимовскому отряду по глупости. Мнились ему казаки непорочными героями-освободителями, почитал парнишка за полную правду все сказки об их атамане Стеньке Разине. Но кровавое насилие, грязь и вечное пьянство скоро отрезвили Алешку, лишь боязнь насмешек еще удерживала парня в отряде. Истязание затронувшей его сердце едисанки стало последней каплей, что переполнила чашу терпения сердобольного парня.

Чтоб не видеть происходящего кошмара, который все едино не в его власти было остановить, Алешка принялся незаметно собирать дорожную котомку, постепенно вынося необходимые припасы и теплые вещи из избы. Казаки же, увлеченные своей жестокой забавой, почти не обращали внимания на парня, что помогло ему так же незаметно вынести тулупчик и обувь девушки. Пока готовился Алешка к побегу, в голове его лихорадочно крутились думки, что ж сказать-то такого-эдакого казакам, чтоб позволили они ему вывести девушку. К сумеркам все было готово.

...То ли не осталось более охотников потешить плоть, то ли решили мужики дать роздыху несчастной девушке, но застал Алешка всю честную компанию за столом. Он подсел к казакам и, выждав момент, завел разговор:

– Братцы, а когда ж мой черед придет?

В ответ посыпались веселые подковырки:

– А где же ты раньше-то был? Спохватился!

– Да там уже ничего и не осталось! До смерти девку-то уморили!

– Эк, мужики, как его хотелка забирает!...

– Ну ступай, авось чего обломится!..

Алешка покраснел, как вареный рак, и промолвил:

– Не посетуйте, казаченьки, мне бы с ней на один остаться. Опасаюся, не сладится у меня... – и прибавил совсем уж тихонько, – по первому-то разу...

Последние Алешкины слова потонули в дружном хохоте, но мужики настроены были добродушно после изрядной выпивки, потому обещались твердо смущения парню не чинить и расщедрились даже отпустить ему времени до рассвета.

Алешка зашел за перегородку и робко прикоснулся к плечу скорчившейся на постели девушки. Ануш дернулась, словно от укуса змеи и, как испуганный зверек, забилась в угол, с ненавистью глядя на парня. Он же, желая показать, что не собирается причинить ей вреда, сложил руки на груди и, присев на краешек постели, тихонько заговорил:

– Ты меня не бойся, я тебя не обижу, я того и в мыслях не держу! Ты сейчас меня слушай, я тебя вызволить отсюда хочу. Как казаки угомонятся, я тебя выведу из избы, а там уж все припасено для дороги: уйдем мы с тобой отсель. Да обещался есаул-батюшка погони не посылать, так что не сумлевайся, уйти сумеем!

Речь Алешки была бессвязна, но мало-помалу Ануш начала понимать, что молоденький белобрысый казачок и впрямь послан ей небом, чтоб избавить от мучений. Она ухватила его за руку и с жаром прошептала:

– Клянись! Клянись своим Богом, что не убивать меня!

– Вот те крест святой! – истово перекрестился Алешка и добавил. – Я сам пропаду, а тебя выведу!

– Когда мы бежать? – спросила Ануш.

– Как затихнут мужики, так и утекем отсюда. Уже недолго осталось. А ты пока на вот, поешь, – и парень протянул едисанке краюху хлеба, которую вынул из-за пазухи.

Только сейчас, когда к девушке вернулась надежда, она почувствовала, как голодна, и с жадностью впилась в предложенный хлеб. Алешка умильно смотрел на нее и наконец решился спросить: