Варю стала бить дрожь. Она хотела схватить папу за руку, но он уже стоял в стороне.

— Ты уходишь?

— Меня и так не хотели к тебе пускать. Питер сумел их уговорить. Он тут на хорошем счету. А вот я никого уговорить не смог.

— Ты тоже был там? Как и Маша? — догадалась Варя и сама удивилась своему спокойствию.

— В последнем самолете. Мы почти сумели его отбить, но Рей не поверил, что у нас что-то получится.

Он стал спускаться с холма. Варя видела, как он уходит сквозь заросли кустов, но не в сторону города, а совсем в другую, туда, где за туманом сияли на солнце снежные вершины Анд. А на город упала тьма. Звезды загорелись на черном небе, потом часть пространства залило ярким светом и тоненькая обнаженная девушка выбежала из тени и темноты и стала танцевать. Она кружилась среди замерших неподвижных манекенов, дрожали браслеты на ее руках и тряслись маленькие острые груди, было что-то бесстыдное и прелестное в ее танце. Но вот зала, в которой она танцевала, превратилась в покрытую льдом реку. Девушка быстро побежала босая по льду, как вдруг на стремнине лед треснул, и она провалилась в полынью. Танцовщица стала отчаянно барахтать ногами, пытаясь вырваться, но лед обламывался, и вода не пускала ее. Лицо ее исказила судорога, она все сильнее билась, как будто танцевала какой-то другой танец. А потом от льдины откололся острый край, его быстро понесло по реке и в следующее мгновение кусок льда перерезал танцовщице горло. Голова осталась на льду, а тело поплыло по быстрой черной реке, проваливающейся в глубь гор.

— Сикорис, — сказал сухой старческий голос.

— Что? — не поняла она.

— Река называется Сикорис.

Смог рассеялся, и Варя увидела всю землю и всех людей, их города, поселки, деревни, юрты, острова и поразилась тому, сколь они беззащитны. Ее глаз скользил по земле, и она могла выбрать любую точку — Москву, Сантьяго, Владивосток, Нью-Йорк, Брюссель, Иерусалим, Каракас, Кейптаун, Лондон или Пекин. Она увидела монастырь в овраге у сибирской реки и свою мать в черном одеянии посреди большого поля. Мать стояла на коленях. Варя подумала, что она молится, но поняла, что монахиня собирает в корзину картошку. Потом Варя увидела своих одноклассников, заготовителей ягод и Любовь Петровну, Сарру Израилевну, Андрея, куколку, врача «Скорой помощи», Питера и незнакомого индейского мальчика, старика в черной одежде с большим наперсным крестом, ветерана-интернационалиста с сухими и горькими глазами и очень грустного человека в очках, который сидел с автоматом в руках в кресле и пытался что-то вспомнить, и еще много-много других людей. Они кричали, смеялись, плакали, пели, тосковали, — казалось, все люди, живые и мертвые, добрые и злые, которых она знала и не знала, промелькнули перед Вариными глазами.

Последней, кого она увидела, была Мария. Сестра была точно такая же, как в их первую встречу — круглолицая, пухленькая, с болтавшейся у колена холщовой сумкой и в берете с красной звездочкой.

— Варюха, — сказала она, шмыгнув носом. — Ты расскажи ей про меня, когда она подрастет. Тебя не будут здесь больше держать. Ты вернешься домой, и у тебя будут другие дети. У тебя будет свой род, сестра.

Москва — Сантьяго