Расстроился, обиделся и запротестовал против неожиданного решения взрослых только Сережа и стал проситься на вчерашнее лесное озерцо, но папа даже не захотел его слушать, а деликатный крестный пообещал, что они будут плыть на настоящем рейсовом морском пароходе, вместе с архангельской девочкой и питерским мальчиком и не несколько часов, а целые сутки, смотреть на закат солнца и восход луны, ночевать в каюте, делать остановки напротив больших поморских сел с красивыми названиями, любоваться старинными северными избами и деревянными храмами и ловить морскую рыбу, покуда судно стоит на рейде и ждет пассажиров, и ребенок успокоился.

Путники вышли из лагеря заранее, с тем чтобы еще заглянуть в музей, и шагали молча и неспешно, в одном месте сделали привал и перекусили, но, когда в час дня показался впереди поселок и они свернули налево, к причалу, почему-то называемому Тамариным, в шуме ветра внезапно послышалась музыка.

Она была довольно далеко, и, как в первую ночь в монастыре, нельзя было понять, на самом ли деле раздаются звуки «Прощания славянки» или просто носится с визгом над островом разгулявшийся ветер, пригибает траву и разгоняет мошку на неровном, сыром лугу. Макаров не обращал на его завывание внимания, а Илья вдруг побледнел, они ускорили шаг и, схватив Сережу за руки, почти бежали по дороге с большими, громыхающими рюкзаками, хотя бежать было уже совсем поздно.

Огромная морская «Алушта» уже покинула, на четыре часа раньше времени из-за шторма, остров и, переваливаясь на гребнях с боку на бок, выходила из бухты Благополучия, увозя на материк детей, отпускников, студентов, туристов, паломников и трудников. В самой бухте было спокойно, но дальше глаз замечал, как меняется цвет возмущенного моря и по нему ходят белоголовые соловцы. Подобно давшим название островам или, напротив, от них название получившим волнам, Макаров тоже пробовал было возмущаться, хотел куда-то бежать и едва ли не требовать, чтобы корабль вернули, но Илья отсоветовал: в поселке вряд ли кто-либо был введен в заблуждение преждевременным отплытием «Алушты», парохода ждали на берегу с раннего утра, и давно было получено штормовое предупреждение, а до двоих нарушивших правила нахождения на острове безвестных бродяг и мальчика никому дела не было.

В первый момент они не подумали о ребенке, но когда Павел перевел недовольный взгляд на сына и увидел его большие глаза, дрожащие губы и перекосившееся лицо, взрослому стало и трогательно, и жалко. Сережино несчастье было так велико, что не умещалось в маленьком существе, мальчик ничего не говорил, не плакал, не кричал, а замер и разом потерял ко всему интерес, как бывало с ним только в тех редких случаях, когда он болел с высокой температурой. Напрасно предлагали ему купить в поселковом магазине мороженое, зря обещал папа сводить в Москве на аттракционы и даже в кафе с американскими бутербродами, которые Павел так же презирал и ненавидел, как мальчик втайне обожал, — ничто не могло сравниться со счастьем плыть на этом огромном, сказочном, уменьшавшемся на глазах корабле.

Возвращавшаяся с причала пухленькая, краснощекая бабушка остановилась и покачала головой:

— Ох, мотает родимую как! Людей-то сколько забрала.

— Вот видишь, может быть, нас туда бы еще и не взяли, — сказал папа утешительно.

— Как не взяли б? — удивилась бабка. — У нас всех берут. У меня вот зять с сыном и племянницей уплыли.

— В Петербург? — нахально спросил Илья, зорко приглядываясь к старухе.

— А вы откуда знаете? — обрадовалась, но тотчас же спохватилась и насторожилась та, а у Сережи еще сильнее и обиженнее задрожала обветренная нижняя губа.

— Все равно бы нам каюты не досталось, Серенький, — досадуя на непонятливую старуху, упорствовал Павел. — А на палубе плыть — что за радость? Мы на самолете полетим, это в сто раз лучше.

— Ты знаешь, сколько стоит билет? — усмехнулся Поддубный, и красивые глаза его сузились. — Я себе этого позволить не могу. Не говоря уж о том, что у меня нет паспорта.

— Ой, милые, — запричитала бабка, — какой самолет! Это раньше, а теперь… Он и быват-то раз в неделю. По пятницам.

И, еще раз подозрительно посмотрев на беспаспортного Илью, покачивая головой и сокрушаясь об убегающей от шторма «Алуште» и своем беспутном зяте, который черт знает с кем водится и совсем не смотрит за детьми, пошла по дороге.

«Странный остров, — думал Макаров, идя вслед за кумом к гостинице, — то не хотел принимать, теперь не хочет выпускать, устраивает каверзы, обманывает» — и вдруг кольнула нелепая мысль, что пароход был последним и они опоздали не просто на его высокий, надежный борт, но опоздали вообще, навигация окончилась, скоро встанет припай и острова не отпустят их до весны.

— А как же моя школа? — точно подслушав его мысли, тихонько спросил Сережа.

— Не волнуйся, малыш, мы обязательно успеем вернуться.

— Тут, между прочим, есть своя школа, и ничуть не хуже, чем в Москве, произнес оскорбленным тоном Илья. — Без всяких дурацких экзаменов.

— Тут мамы нет, — вздохнул Павел. — Ты прости меня, кум, за вчерашнее. Я правда, наверное, перевпечатлялся.

Шторм обошел архипелаг стороной, к вечеру ветер стал стихать, несколько раз принимался ливень и прибивал пыль, над землей и морем, уходя одним концом в воду, а другим в лес, поднималась и размывалась на небе радуга, наконец погода угомонилась, стало опять тепло, и после обеда они прогулялись до небольшой и недалекой пустыни, находившейся на южном склоне холма и защищенной от северных ветров. Прежде здесь была дача архимандрита, а теперь вся территория принадлежала музею, и веснушчатая девушка в зеленой брезентовой куртке взяла у них деньги за посещение примечательного места.