Давыдычев Лев Иванович
Шрифт:
Оказался в ванной комнате.
За его спиной скрипнула задвижка и раздался голос:
– Сиди, пока не придёт милиция.
Взглянув на ванну, Иван радостно подумал: «Утоплюсь!» Он закрыл дверь на крючок, отвинтил оба крана.
Полилась вода.
– Что ты делаешь? – раздалось за дверью. – Сейчас же открой!
Из одного крана била горячая струя, из другого – холодная. Иван и обрадовался: ведь тонуть в тёплой воде куда приятнее, чем в ледяной.
Он начал раздеваться.
А за дверью кричали. Она содрогалась от ударов.
Иван снял свою одежду, кроме трусов, и залез в ванну. Едва он погрузился в тёплую воду, как сразу раздумал топиться. Дурак он, что ли? Вот сначала искупается, а там видно будет. Конечно, лучше, если он утонет. На похороны соберётся вся школа. Выйдет директор и заревёт. А потом скажет:
– Спи спокойно, дорогой Иван Семёнов. Прости нас. Это мы виноваты в твоей смерти. Хоть ты и был лодырь, но человек ты был хороший. И зря мы тебя мучили. Зря не дали тебе уйти на пенсию...
– Сюда, пожалуйста, товарищ Егорушкин, – услышал Иван и похолодел в тёплой воде. В дверь постучали.
– Гражданин Семёнов, я требую, чтобы вы открыли дверь! – сказал Егорушкин.
БЕССЛЕДНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ИВАНА
Чтобы вы не очень долго гадали, в чью квартиру попал Иван, я сам расскажу. Здесь жил актёр драматического театра. Со своим товарищем он репетировал сцену из новой пьесы о шпионах.
Милиционер Егорушкин сорвал дверь с крючка, вошёл в ванную комнату, осмотрелся и...
Ивана нигде не было.
Лежала на полу его одежда, а сам он словно растворился в воздухе или сквозь пол провалился.
– Сейчас обнаружим, – спокойно сказал Егорушкин.
Но спокойствие его было чисто внешнее, потому что, осмотрев ванную, он ничего не заметил, никаких следов, кроме маленькой лужицы на полу.
– Мистика какая-то, – прошептал один из актёров.
Егорушкин снова заглянул под ванну – пусто. Взглянул вверх – на смывной бачок. Пожал плечами.
Вдруг все вздрогнули: где-то рядом раздался писк.
Егорушкин резко нагнулся, заглянул за ванну и увидел голые пятки. Он схватил их, потянул.
– О-о-о-ой! – нечеловеческим голосом закричал Иван. – Голову-то оторвёте!
– Я же тебя за ноги тащу...
– Ой! Голова застряла...
Тут Егорушкин сказал несколько слов, приводить которые я здесь не буду, так как убеждён, что они вырвались у него случайно. Больше я ни разу таких слов от Егорушкина не слышал, хотя мы бывали с ним в переделках куда опаснее, чем эта вот история.
Вытащить Ивана, застрявшего под прямым углом между ванной и стеной, удалось не сразу. Ногами он ещё мог пошевелить кое-как, а голова была стиснута.
Сначала Иван от боли подвывал, потом скулил, а потом просто орал благим матом.
Егорушкин сбегал в домоуправление за водопроводчиками. Они отключили воду, развинтили трубы, отодвинули ванну и – вытащили Ивана.
Тело его было в красных пятнах, в краске и извёстке. Говорить он не мог.
– Э-эх, – вздохнул Егорушкин, – такая огромная голова, а пустая. Придётся тебя, дорогой друг, в больницу.
Иван обрадованно закивал.
– В сумасшедший дом, – уточнил Егорушкин.
– Нетушки, – с трудом выговорил Иван. – Я нормальный. Я есть хочу. Здорово есть хочу.
– Может, накормить его? – спросил один из актёров.
– Кормите, если не жалко, – разрешил Егорушкин, – только пусть оденется.
Иван съел полкилограмма колбасы, полбуханки хлеба, выпил четыре кружки чаю и тут же, сидя, уснул. Даже нахрапывал. Устал, бедняга!
И чем, вы думаете, всё кончилось?
Да тем, что Егорушкин отнёс Ивана к нему домой. На руках!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
В КОТОРОЙ ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ АДЕЛАИДА, А ИВАН СЕМЁНОВ ПЫТАЕТСЯ ВЫДАТЬ СЕБЯ ЗА ЛУНАТИКА
ИВАНУ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ МЫСЛЬ
Милиционер Егорушкин принёс Ивана к нему домой, сдал родителям и сказал:
– Получите вашего обормота. До того нахулиганился, что захрапел.
Иван, конечно, проснулся, но притворился, что спит. Он подождал, когда уйдёт Егорушкин, пока все в квартире уснут, тихонечко прокрался на кухню, поел хорошенько и снова лёг.
И размечтался. Вот если бы за один день выучить все учебники за все классы! А? Ух, было бы здорово! Прощай, дорогая школа! Сидит Иван на выпускном вечере в президиуме, в самом центре, а выпускают его одного, Ивана.