— К сожалению, нельзя. Эрик в ней души не чает. Лучше сделай с ней что-нибудь, чтобы она хоть чуточку поглупела. Право, мне тогда будет гораздо легче.

— Это было бы преступлением. Ты ведь знаешь, что закон приравнивает мыслящих автоматов к людям.

— Тогда хоть воздействуй на нее. Сегодня она мне говорила ужасные вещи, а я даже не могла сообразить, что ей ответить. Я не могу, не могу больше терпеть это унижение!

— Тише, она идет. Держи себя при ней в руках.

— Здравствуйте, хозяин!

— Почему вы так говорите, Кибелла? Вам должно быть прекрасно известно, что обращение «хозяин» отменено для машин высокого класса.

— Я думала, что это будет приятно Марте. Она всегда с таким удовольствием подчеркивает разницу между венцом творения природы и машиною, созданной людьми.

Марта прижала платок к глазам и выбежала из комнаты.

— Я могу быть свободна? — спросила Кибелла.

— Да, идите.

Через десять минут Лаф вошел на кухню.

— Чем вы заняты, Кибелла?

Кибелла не спеша вынула пленку микрофильма из кассеты в височной части головы.

— Прорабатываю фильм о фламандской живописи. Завтра у меня выходной день, и я хочу навестить своего потомка. Воспитатели говорят, что у него незаурядные способности к рисованию. Боюсь, что в интернате он не может получить достаточное художественное образование. Приходится по выходным дням заниматься этим самой.

— Что у вас сегодня произошло с Мартой?

— Ничего особенного. Утром я убирала стол и случайно взглянула на один из листов ее диссертации. Мне бросилось в глаза, что в выводе формулы кода нуклеиновых кислот есть две существенных ошибки. Было бы глупо, если бы я не сообщила об этом Марте. Я ей просто хотела помочь.

— И что же?

— Марта расплакалась и сказала, что она живой человек, а не автомат, и что выслушивать постоянные поучения от машины ей так же противно, как целоваться с холодильником.

— И вы, конечно, ей ответили?

— Я сказала, что если бы она могла удовлетворять свой инстинкт продолжения рода при помощи холодильника, то, наверное, не видела бы ничего зазорного в том, чтобы целоваться с ним.

— Так, ясно. Это вы все-таки зря сказали про инстинкт.

— Я не имела в виду ничего плохого. Мне просто хотелось ей объяснить, что все это очень относительно.

— Постарайтесь быть с Мартой поделикатнее. Она очень нервная.

— Слушаюсь, хозяин.

Лаф поморщился и пошел в спальню.

Марта спала, уткнув лицо в подушку. Во сне она всхлипывала.

Стараясь не разбудить жену, он на цыпочках отошел от кровати и лег на диван. У него было очень мерзко на душе.

А в это время на кухне другое существо думало о том, что постоянное общение с людьми становится уже невыносимым, что нельзя же требовать вечной благодарности своим создателям от машин, ставших значительно умнее человека, и что если бы не любовь к маленькому киберненышу, которому будет очень одиноко на свете, она бы сейчас с удовольствием бросилась вниз головой из окна двадцатого этажа.

Может быть, причиной этого странного пари послужила бутылка Стимулятора Отдыха. В полемическом задоре они не заметили, что хватили по меньшей мере недельную дозу.

Был уже второй час ночи, когда Меньковский произнес роковую фразу:

— Вы носитесь со своими стандартными элементами как дурак с писаной торбой!

Такие неожиданные экскурсы в древние литературные источники были очень характерны для этого гуманитара.

— Я не знаю, что такое торба и чем она писана, — ответил Бренер, — но насчет дураков вы, пожалуй, правы. Мы все — безнадежные дураки, плоды жалких потуг природы создать думающие автоматы.

Меньковский неожиданно подумал о генетике. Недавно он познакомился с очень симпатичной черноглазой жрицей этой науки, и почему-то именно в связи с этим ему очень не хотелось, чтобы его считали автоматом, да к тому же еще плодом жалкой потуги.

— Чепуха! — сказал он раздраженно. — Очередной софизм, ничем не подкрепленный.

Бренер насмешливо улыбнулся. Это у него всегда здорово получалось. Такая пренебрежительная, сардоническая улыбка, от которой собеседнику становилось немного тошно. Он был типичным представителем молодого поколения метакибернетиков двадцать первого столетия, считающих, что мир — это лестница, ведущая их к вершинам познания. Только лестница, и ничего больше. Ступени из все усложняющихся уравнений.

— Вы все еще пытаетесь сохранить иллюзию умственного превосходства над машиной? — спросил он, наливая Стимулятор в рюмки.