Моя последняя встреча с Андреем Мироновым как с режиссером и партнером была в спектакле "Тени" по пьесе Салтыкова-Щедрина, который был выпущен в марте 1987 г.

В центре пьесы судьбы двух молодых людей, связанных прошлой дружбой. Они - как два лика раздвоенной личности. Никто из них не родился негодяем, но один им становится, а другому не хватило характера и силы стать его антиподом.

Я была очень признательна Андрею Миронову, что он - замечательный товарищ - пригласил меня в свою постановку. Наши репетиции проходили не просто. Андрей боролся с моей узнаваемостью, специфичностью, я прислушивалась и старалась выполнить то, что от меня требовал режиссер, но иногда пыталась отстоять и какой-то свой взгляд на роль. Мне казалось тогда, что режиссеру хотелось соединить в этом образе многие качества, которые он считал в человеке абсолютно неприемлемыми. Отсутствие ума, культуры, интеллигентности. Иногда мне казалось, что по его замыслу моя Ольга Дмитриевна по виду и манерам должна была напоминать современную недалекую чиновницу. Я же прежде всего воспринимала ее как женщину, не желающую расстаться со своими былыми успехами. Бывшая провинциальная "красавица" довольно доступного поведения, в данный момент царственно недовольная тем недостаточным вниманием, которое ей оказывают окружающие мужчины, увлеченные ее молоденькой дочкой. Мы оба сходились в том, что я не должна была играть этот характер грубовато и излишне сочно.

Прислушиваясь к требованию режиссера "себя не заявлять", я вспоминала советы Немировича-Данченко (в письме Станиславскому по поводу Сатина):

1. "Не навязывать свою роль и себя публике. Она сама возьмет ее и Вас.

2. Не бояться, что роли не будет, если Вы не заиграете там, где Вам играть много не приходится по самому положению. Если роли нет - ее почти нельзя сделать, а надоесть раньше времени легко.

3. Знать назубок.

4. Избегать излишеств в движениях.

5. Держать тон бодрый, легкий и нервный. Беспечный и нервный..."

Я понимаю, как мы далеки по своей значимости от этих великих людей, но улавливаю в этих советах и то, что происходило в наших взаимоотношениях с Мироновым-режиссером, постановщиком спектакля. Он хотел увидеть меня другой, и это прекрасно, я сама этого хотела, но я как женщина не выражалась полнокровно в своей роли, а в основе образа моей героини должна обязательно присутствовать женщина. Но вот как соединить в себе все это! Ведь и тема спектакля, созвучного нашему времени,- борьба за успех любой ценой, в которой лучшие человеческие порывы гибнут. И моя Ольга Дмитриевна - жертва своей страсти, своего стремления царить. В этом драматизм роли, ее сатирический трагизм. Поэтому, если я, упиваясь своей царственностью, неотразимостью буду смешна и жалка для зрителя - это нормально. Я не боюсь быть смешной и жалкой, наоборот, даже хочу, но моя Ольга Дмитриевна ощущать себя такой не должна. "Я - царица, все кто этого не понимает, жалки и ущербны",- вот ее кредо. Но в конце концов, мы с Андреем всегда находили общий язык, общее решение. И мне кажется, что у нас что-то получилось!

В одном из интервью Жан Габен говорил: "Добывай каждый кадр из недр себя, как шахтер добывает уголь". Добывать из недр себя... Если быть по своей природе сатирической актрисой, то все проще: подмечать все дурное и показывать это остроумно, весело, узнаваемо.

А если я - не сатирическая актриса, а только в силу обстоятельств оказалась в этой сфере, как мне через себя все-таки добыть необходимую сатирическую правду или правдивую сатиру? Наверное, мне это дается труднее, чем многим нашим актерам! Но ведь тем ценнее, если что-то получится, если твои старания принял и понял зритель. Это - награда за все.

Наверное, трудно описать зарождение другого человека в тебе самом, и в то же время это - чудо нашей профессии, счастье и горе ее.

Я помню, когда я репетировала роль Клавдии Бояриновой, я любила роль, так как разоблачала через нее ненавистные мне человеческие качества, но я не была в стороне, я играла эту роль как исповедь уродливой души, но души с ее страстями, болью, стремлением к своему идеалу, и поэтому эта роль была моей плотью и кровью, как могли бы быть роли Кручининой, Катерины, мадам Бовари. Только души этих женщин были прекрасны, а душа Клавдии Бояриновой изуродована излишним честолюбием, неверием в человека, безжалостностью, бездуховностью.

Счастье нашей профессии еще и в том, что в момент душевного одиночества, холодного вакуума, незаполненного человеческими чувствами, они - роли - в нас самих, они с нами и мы не так одиноки.

Иногда, когда очень тяжело на душе, когда не спишь долгой ночью, я мысленно молю бога-судьбу: пусть эта боль, эта тревога, это одиночество уйдут в роли, пусть я освобожу душу в единении со зрителем. Ведь зритель чувствует, пустой или не пустой человек перед ним, он тянется к искренности, ему тоже становится легче, если он поплачет или посмеется со мной.

Удивительное воздействие может оказать спектакль на человека, я это чувствую не только как актриса, но и как зритель. Ведь в театре - при реальности событий, поставленных проблем, при сложных конфликтах еще присутствует, если это хороший спектакль,- воздух поэзии. Зрители, кроме видимой стороны спектакля - зрелищности, сюжета, актеров, музыки, декораций,- ощущают еще и сокровенное, сокрытое в людях, о чем они сами и не подозревают. В этом есть и эмоциональные воспоминания, одухотворяющие нас, и сострадание к человеку, которое делает нас лучше, человечнее, добрее.

Ведь недаром все так любят Чехова, его пьесы, его героев, и прежде всего, я думаю, за полифонию человеческих чувств, им присущих, и даже их оттенков.

Я люблю свои творческие встречи со зрителем. Совсем недавно (вместе с Дашенькой, которой я очень доверяю) мы сделали новую программу творческой встречи - она идет как единый спектакль, который охватывает и размышления о ролях, и показ сцен, монологов, воспоминаний-фантазий на тему некоторых ролей, стихи и романсы... А в конце разговор со зрителями, ответы на вопросы. Программа называется "Продолжение души", как и моя книга, потому что наша профессия вся пронизана нашими эмоциями, чувствами, верой, словом, все, что составляет душу человеческую. Иногда на таких встречах я ощущаю почти полное единение со зрительным залом. Я всегда искренна со зрителем, неотделима от него, и бывает такое ощущение, что своей душевной открытостью я помогаю сидящим в зале. Для меня зрители - это мои друзья, с ними я могу терпеть, надеяться, верить, с ними я хочу быть лучше. Им я дарю свое сердце, а они мне - свое.