Весна для меня с каждым годом все желаннее. Я могу чуть не плакать, если я пропускаю и не вижу, как набухают почки, как потом прорезаются, как птенцы, нежные клейкие листочки, как пахнет земля. Все это вызывает у меня восторг. Я очень люблю природу и с каждым годом все больше и больше. И когда приходят грустные мысли (а они приходят), я всегда нахожу утешение в природе.

Мои воспоминания охватывают большой период жизни, и я постараюсь коротко проследить свою жизнь, по возможности оторвусь от театра, от профессии, а просто расскажу о своей женской судьбе.

Детство. Мечтательная, скромная девочка в общей, почти нищей квартире со всей бытовой гадостью, которую я не замечала, потому что ничего другого не видела, не знала. Но и в этой скудности была своя прелесть. Например, печка в комнате, которая так весело трещала, и мы сидели возле нее и смотрели на огонь. Дружная семья, где не было ссор, пьянок, где каждый был предоставлен самому себе.

Юность. Страшная война; я в Москве с папой; бомбежки, холод в квартире, почти голод, но вера в справедливость, в победу, отсюда терпение, труд, который всем помогал выжить, взаимная помощь, дружба с моей Катюшей, страсть к театру, книги о театре.

Счастье! Я - студентка Театрального училища!

Учеба. Дружба, скромные надежды на профессию и - о чудо!
– картина "Сказание о Земле Сибирской". Знаменитый режиссер Пырьев, звезды советского кино и я с ними, среди них. Поездка в Прагу, влюбленность в меня довольно известных талантливых людей. Я впервые осознаю себя девушкой, в которую влюбляются. Возвращаюсь из заграницы прекрасно одетая, окруженная вниманием, награжденная правительством, любимая зрителями. И сразу же приглашение в Театр сатиры на главную роль.

Жизнь все в той же комнатушке со своей семьей вскоре закончилась. Театр дает мне маленькую 9-метровую комнату на улице Горького. Обстановка у меня там более, чем бедная: шкаф, матрац на ножках вместо кровати, два стула и стол. В этой комнате я была несказанно счастлива своей первой любовью и еще более несчастлива, расставшись с ней. Но и сейчас, когда я проезжаю мимо своего бывшего дома (его теперь уже нет, там новое роскошное здание), я вспоминаю свою комнатенку под крышей, где всегда протекал потолок и я подставляла тазики под капающие с потолка потоки.

Я благословляю свою каморку за ту силу эмоций, которые потом питали меня в моих лучших ролях.

Мое замужество и жизнь в 7-метровой комнатке в общежитии в Театре сатиры.

Мой муж, Володя Ушаков, после войны 3 года работал в Германии актером в Потсдаме. Там в бывшем прифронтовом театре его творческая жизнь сложилась очень удачно. он играл героев и особенно любил роль Незнамова в спектакле "Без вины виноватые". Там он женился на красавице актрисе их театра Нине Гарской. Вероятно, жизнь в благополучной стране, материальный достаток, характер жены, умеющей создать уют и красоту дома, наложили и на моего мужа благотворный отпечаток. Приехав в Москву , они производили впечатление киногероев, которых мы видели в кинофильмах тех лет. Оба красивые, молодые, роскошно одетые... Когда Ушаков поступил к нам в театр, он был единственным человек , у которого была своя машина ."Победа". Именно на этой машине он привозил мне охапки цветов в период влюбленности в меня, в период борьбы за меня... Со своей женой он расстался до знакомства со мной - она увлеклась талантливым композитором Николаем Каретниковым, но я никогда не слышала от него ни одного дурного слова о Нине Гарской. Вообще по отношению к людям, работающим в искусстве, он всегда очень доброжелателем, умеет радоваться чужим успехам и скромен в оценке самого себя, что в театральной среде бывает крайне редко. Может быть, поэтому и Андрей Миронов, придя к нам в театр, почувствовал на себе его любовь, радость от расцветающего рядом таланта и до последних дней воспринимал моего мужа как старшего друга. И сейчас, когда прошло уже много лет со смерти Андрея, в его актерской уборной, где до сих пор гримируются мой муж и Юрий Васильев, всегда около портрета Андрея в роли Фигаро стоят живые цветы и бережно сохраняется все, что было при жизни Андрея Миронова.

Я нарисовала, наверное, почти идеальный портрет мужа, но, как это часто бывает, достоинства часто перерастаю в недостатки. При моем характере, когда я иногда не придаю значения многим житейским мелочам, наши противоречия возникают именно по бытовым пустякам. В этих противоречиях я всегда мролча выслушиваю довольно резкие высказывания мужа о моих хозяйственных и житейских недостатках... Но в первые годы нашей совместной жизни эта тема у нас никогда не возникала.

В те времена, понимая, что мне некогда заниматься хозяйством, умиляясь на мое неумение, он нашел домработницу - Анну Ивановну - старенькую женщину, которая когда-то где-то работала шеф-поваром, и поэтому ничего простого не хотела готовить: презирала кашу, щи и т. п. Она готовила нам чаще всего дичь, делала это замечательно, но так как в общежитии кроме нас жило еще 12 семей и была одна десятиметровая кухня с маленькими столиками для каждой семьи (что характерно для многих коммунальных квартир тех лет), то момент, когда она готовила нам обед, был трагикомичен. Она прогоняла всех из кухни на час-полтора, от ее дичи по всей кухне летели перья, а так как она была старенькая, то по-настоящему убрать за собой не могла.

На всех конфорках что-то шипело, горело, разносился удивительно вкусный запах, и бедные артисты бродили около закрытой кухни в надежде на угощение, но у Анны Ивановны трудно было выпросить даже морковку! Она презирала хозяек, у которых чего-то недоставало в хозяйстве. Приходила в комнату и произносила целые монологи, с ненавистью осуждая просителей и просительниц. К счастью, она приходила раз в три дня. Мы никогда не могли уговорить ее готовить что-нибудь попроще. Например, просто суп, мясо с картошкой или макаронами, компот или кисель. Она готовила куропаток или перепелок в кастрюльке, дорогую рыбу с соусами, взбивала сливки или делала какой-нибудь замысловатый мусс. Причем, взбивая, она забрызгивала все стены, потолок, пол, но при плохом зрении убрать за собой не могла, да и не считала это особенно нужным. Уважала она только моего мужа, так как он был очень красив, великолепно одет и ходил дома в роскошном коричневом бархатном халате. После ее ухода раздавался громкий, веселый голос Татьяны Ивановны Пельтцер (она жила со своим отцом Иваном Романовичем рядом в маленькой комнатке): "Вера, иди, убирай за своей Анной Ивановной!" Я, взяв тряпку, бездарно, но старательно, наводила чистоту и, слушая взрывы хохота нашей актерской братии, делилась кулинарными шедеврами нашей гордой Анны Ивановны.

В этой маленькой комнатке нашего общежития я оттаивала от своего горя, окруженная лаской и терпением моего мужа, окруженная веселыми и бедными товарищами-актерами.

Потом нам дали однокомнатную квартиру, из которой мой муж опять сделал игрушку, нашлась чудесная женщина, которая, любя меня как артистку, бросила свою скромную работу и стала работать у нас, помогая по хозяйству. Не знаю, за что судьба послала мне эту добрую волшебницу!

Елена Михайловна, так звали нашу милую хозяйку-помощницу, прожила с нами двадцать лет, была нашим добрым гением, любила нас как родных и мы платили ей такой же любовью. И снова я вдали от житейских забот - только театр, только профессия, муж и я, освобожденная от всех житейских трудностей.