— Налейте нам чаю, — перебиваю я Урсу. Открываю ром и подливаю в стаканы с чаем.

— Выпьем на прощание, вы не против?

— Как изволите!..

— Попробуйте. Язык щиплет? Нет? Еще добавьте рома. И мне. Спасибо.

— Что вы, интересно, размешиваете? — насмешливо спрашивает Урса. — Чай без сахара.

— Ах, да, это рефлекторно, — откладываю пластмассовую вилку, которой я успела создать в стакане воронку. Интересно ему, что я размешиваю… На секунду Урса показался мне рыхлым и беззащитным исхудавшим бегемотом. Пожалуй, пора его полечить. — Хотите экспресс-анализ ваших ассоциаций? — предлагаю от всего сердца.

— Зачем?

— Послушайте, Урса, вы заперли меня в вагоне, заставили писать в пакеты для сбора вещественных доказательств, кормите всухомятку, половой активности не проявляете, так?

— Ну, допустим…

— И зачем, спрашивается? Исключительно для сеанса психоанализа. Вы хотите вылечиться, растолстеть, обрасти волосами и забыть навек, как выглядит низ вашего живота? Тогда слушайте внимательно и постарайтесь фиксировать реакции. Итак. Поезд для вас в данный момент — возможность проявления насильной инициативы. И как владелец этой самой насильной инициативы вы предлагаете такой ассоциативный ряд: перрон — прогулка — опоздание — вынужденное пребывание со мной в замкнутом пространстве убогого городишка, а дальше — следите внимательно! — народный заседатель — пьяницы-уроды — похищение тигра — радостные дети. И все это в веночке из Фрейда, Платона и Захер-Мазоха.

Чтобы он получше уяснил степень своих отклонений, я отвернулась к окну и грустно вздохнула.

— Что, тяжелый случай, да? — осторожно поинтересовался Урса, не выдержав молчания.

— Да нет, вполне сносно. В этом ассоциативном ряду особо интересны пьяницы-уроды и лишайный тигр. Вы определяете мое пребывание рядом с вами в определенной яме, свое — как полулегальное существование человека, решающего споры, то есть контролирующего жизнь, но при этом мы с вами вдвоем получаем удовольствие от похищения больного опасного животного. Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы сели со мной в поезд, чтобы выпытать нечто для вас особенно важное. Либо унизить меня…

— Евфросиния Павловна!..

— Ладно, я неправильно выразилась. Скажем так: проявить некоторую степень обладания с доминирующим фактором унижения.

— Ох, Евфросиния Павловна, пусть уж лучше будет одно слово. Очень вы мудрено все закрутили…

— Так вам попроще? Вы взяли меня в плен и наблюдаете за моими естественными отправлениями — налицо незначительная степень обладания с доминирующим фактором унижения. Вы опасаетесь, что я знаю о вас нечто непозволительное — пьяницы-уроды, помните? Можно утверждать почти наверняка, что я вам симпатична, но симпатия эта с оглядкой, совместное похищение — это признак чего-то страшного — тигр — и нездорового — попытка иметь меня в союзниках. Для чего, Урса Венедиктович?

— Я не понял, я что, после этого вашего разъяснения перестану худеть и лысеть?

— Конечно, перестанете, как только проанализируете, зачем вы сели со мной в поезд, а потом простыми и понятными выражениями — чем проще, тем лучше — расскажете это.

— Ну, скажем, так… — Урса задумался. — Вы подорвали у меня веру в себя.

— Не перегружайте меня штампами. Какую еще веру?

— Ладно, я еще подумаю, а вы не перебивайте, хорошо? Меня к вам потянуло вдруг, сразу, ни с того ни с сего. Я очень удивился и разнервничался. Знаете такое выражение — потерять лицо? Я его потерял тогда с вами в кабинете. Вот, собственно…

— Глубже копайте, Урса Венедиктович, глубже!

— Ладно. Я почувствовал, что вы знаете по этому делу больше меня. Устраивает?

— По какому делу?

— По делу Иеронима Глистина. Я и теперь думаю, что вы сидите тут и смеетесь надо мной.

— А что, у Иеронима Глистина в вашем ведомстве имелось свое дело?

— Свое не свое, но некоторое дело имелось. Теперь ваша очередь. Какой тут у вас интерес?

Я задумалась. Определить в несколько слов мой “интерес” в этом деле невозможно.

— Ну же, дипломированный психолог, — торопит Урса, — не навредите больному! Я уже три месяца хожу как чумной и думаю, что вы меня использовали. Развейте эту мою манию или подтвердите!

— А какие у вас предположения?

— Вы нагло спровоцировали у меня приступ бешенства, написали мое имя. Не знаю!.. Вы меня дразнили, зачем? Чтобы повести за собой, это понятно, непонятно одно — почему вы не пользуетесь достигнутыми результатами, когда я сижу тут с вами в полнейшей изоляции?!

Я посмотрела на взволнованного Урсу, накрыла его руку своей ладонью и решила сыграть в открытую:

— Назовите мне имя психиатра, наблюдавшего Иеронима Глистина.

Урса посмотрел мне в глаза, положил сверху моей ладони свою и спросил от души, с надрывом:

— Куда вы дели бриллианты?

— Бриллианты?.. — дернулась я от неожиданности.

— А на кой черт вам нужен этот психиатр?! — заорал Урса.

Я освободила руку, уставилась в его глаза своими и медленно, почти по слогам, тихо произнесла:

— Роня Глистин наблюдался у психиатра как суицидник. Я хочу знать имя.

— Имя?.. — шепотом повторил Урса, не в силах отвести зрачки и разом потеряв всю свою агрессивность. — Для этого вы надо мной издевались, да?