Последние часы мы провели в задумчивом молчании: каждый вспоминал прошлое и размышлял над тем, что ждет его впереди.

Неожиданно возле меня оказался Рябов.

– Слушай, Стась, пойдем вместе. Все-таки мы из одного батальона и первые партизанские налеты вместе прошли.

– Что ж, если Нехведович не станет упрямиться, я буду только рад этому.

Успокоенные таким естественным для нас обоих решением, мы разошлись по шалашам и уснули.

Ранним утром, когда солнечные лучи пронзили кроны деревьев и зачирикали лесные птахи, мы приступили к делу. После некоторой дискуссии решили, что Нехведович, Жулега и Курзин пойдут в район Докшицы - Глубокое, Чижевский с Богуцким - под Вильно, а мы с Рябовым - в Дисненский, Молодечненский и Воложинский уезды.

– Фронтовички, вас двое, а районов три,- заметил Нехведович.- Справитесь ли?

– А то нет!
– отозвался Рябов, довольный, что нас не разлучили.- Николай Рябов в главковерхи не прошел, но три уезда он пройдет, тем более с комиссаром в авангарде. Верно, Стась?

– Верно, Коля.

– Ну, братва!
– сказал Нехведович.- Увидимся ли когда?..

Никто не мог ответить на этот вопрос. Мы разбросали шалаши, уничтожили все следы стоянки, расцеловались по-братски и разошлись в разные стороны.

И вот мы с Николаем Рябовым под видом бедняков-сезонников, с плотничьим инструментом в заплечных мешках стали кочевать из уезда в уезд, нащупывая связи с патриотами, создавая и подготавливая подпольные группы для борьбы в тылу белополяков.

Николай предложил начать с Великого Села Дисненского уезда, где жил крестьянин Владимир Антонович Пуговка, сослуживец Рябова по царской и Красной Армии, отпущенный по болезни домой.

– А ты уверен в нем?
– спросил я.- Обидно, если первый блин выйдет комом.

– Головой ручаюсь,- заверил Рябов.- И вообще народ у них в Великом Селе замечательный, судя по рассказам Пуговки.

– Народ всюду хороший,- сказал я,- да стукачей много.

– Волков бояться...

– Ладно, Коля. Пошли!

Когда мы добрались до Великого Села, Николай вызвал Пуговку на опушку леса. Он появился, сухощавый, жилистый, настороженный. Было ему в то время 28 лет, но выглядел он значительно старше - две войны за плечами, ежедневный нелегкий крестьянский труд. Рябов несколькими фразами рассеял его опасения, вызвал на откровенность.

Владимир с нескрываемым ожесточением заговорил о тяжкой доле белорусского населения под игом панской власти: высокие цены на промтовары, непосильные налоги, повсеместный произвол польской администрации, жестокие репрессии по отношению ко всем недовольным.

– А как население относится к оккупантам?
– спросил я.

– А как оно может относиться?
– с гневом произнес Владимир.- Ненавидит всеми печенками.

– Отсюда следует.- сказал Рябов,- что надо организоваться и действовать.

– Не так просто.

– Непросто,- согласился я.- Но надо! Иначе жизни совсем не будет. Замордуют паны народ.

– Есть у нас один парень...- сказал Пуговка.- Он кое-что замышляет по этому вопросу.

– Что за парень?
– сразу заинтересовались мы.- Говори, Володя, нам такие люди как раз нужны.

– Илларион Молчанов, тоже солдат и красноармеец.

– Как и где нам встретиться с ним? Владимир Пуговка подумал и ответил"

– В сумерках приходите ко мне в хату. Полиции в нашем селе нет, народ дружный, доносчиков не водится.

С тем Пуговка и ушел, а мы посовещались и решили, что человек вполне заслуживает доверия и что от него может протянуться ниточка к другим патриотически настроенным крестьянам, из которых мы и попробуем сколотить подпольную группу.

Утомленные долгим переходом, мы улеглись на сухой полянке передохнуть, а с наступлением темноты отправились к Пуговке. Хата у него большая, просторная, из двух половин. В передней печь и стол, в другой комнате кровать, белые занавески, множество фотографий в затейливых рамочках, среди которых мы узнали снимок Владимира в солдатской форме старой армии. Шкаф, диван, фабричного изготовления стулья - все это говорило о том, что хозяин далеко не бедняк. Но и не мироед - заработано собственным горбом. Вон какие натруженные руки у Владимира и у его такой же сухощавой, жилистой жены.

Угощали нас вареной картошкой и кислым молоком. Во время ужина в избе появился коренастый мужчина с крупными чертами лица, толстощекий, пышущий здоровьем. Одет он был в пиджак и галифе из домотканого серого сукна, в крепкие яловые сапоги. Здороваясь, руку жал до боли, а говорил тенорком:

– Молчанов, Илларион Спиридонович. Житель здешний. Жена Пуговки занавесила в спальной окна и сказала:

– Можете там спокойно посидеть, я мешать не буду. Мы перешли туда. Я начал без предисловий: