Я забрал у нее саквояж со словами:

– Уж не думаете ли вы, что я позволю вам уехать?
– и проводил ее в дом.

Мы вошли. Сперва она погрелась у огня, потом я предложил ей показать ее комнату. Мы поднялись на второй этаж. Проходя мимо моей двери, мы услышали мелкие шажки, царапанье, нетерпеливое повизгивание. Дороти остановила меня:

– Это она?

Я кивнул.

– О!
– воскликнула она, - я хочу взглянуть!

– Устройтесь сперва, - посоветовал я, - а потом я приведу ее к вам.

– Нет, нет, - настаивала она, - сейчас же!

Она так упрашивала, лицо ее горело таким любопытством, что я сдался.

– Стойте там, - сказал я и отворил дверь.

Сильва в своей шерстяной рубашке стояла на пороге. Увидев, что я не один, она вздрогнула и кинулась прочь. Я удержал ее за руку:

– Ну-ну... Не бойся...

Дороти тихонько приблизилась, протянув руки и улыбаясь преувеличенно ласково, как улыбаются очень маленькому ребенку. Сильва пристально следила за каждым ее движением. Она оскалилась, обнажив свои острые зубки. И из горла у нее вырвалось глухое ворчание.

Я быстро сказал:

– Не подходите!

Ясно было, что сделай Дороти еще шаг - она будет укушена. Вероятно, она и сама это почувствовала, ибо быстро отдернула руку и огорченно взглянула на меня. Я объяснил:

– Это же дикая зверюшка. Дайте ей время привыкнуть к вам.

– Обычно животные любят меня, - жалобно ответила Дороти, - позволяют себя гладить.

Я улыбнулся.

– Здесь не совсем тот случай... Вы ведь сами признали это в воскресенье, когда я был у вас.

– Вы хотите сказать... что это... женская ревность?

– Очень может быть. Не исключено.

Сильва тем временем не спускала глаз с гостьи и продолжала глухо рычать.

Вернувшись позже вместе со мной в гостиную, Дороти все еще не могла избавиться от неприятного осадка из-за оказанного Сильвой приема.

– Она очень хорошенькая внешне, - признала она.
– Но, боже мой, какой скверный характер!

– Ну, не жалуйтесь!
– возразил я.
– Смотрите, ведь она позволила запереть себя в комнате. А часто ли вы встречали такое послушание у дикого зверя? Или у ревнивой женщины?

– Вы очень усердно ее защищаете, - заметила Дороти.

Я сделал вид, будто не понял намека (если таковой и был), и ограничился усмешкой.

– Так как же вы собираетесь поступить с ней в дальнейшем?
– спросила она, помолчав.

– Ну, откуда я знаю...
– начал я, разведя руками.
– Сначала нужно приручить ее, разве нет?

– Но вы уже сделали это, ведь она вернулась. И, кажется, очень любит вас.

– Да, но, как вы могли убедиться, она никого, кроме меня, не знает. Не считая, конечно, миссис Бамли. Необходимо сделать ее более коммуникабельной.

– Вы думаете, вам это удастся?

– Ее успехи позволяют мне надеяться. Видели бы вы ее в первые дни! Да что говорить, спросите у своего отца!

Помолчав, Дороти сказала:

– Кстати, о моем отце. Он смотрит на это крайне пессимистически.

– Отчего?
– встревожился я.

– Он говорит, что она родилась женщиной слишком поздно.

Я поднял брови, ожидая продолжения.

– Он утверждает, что если основы, структура интеллекта не сформировались в младенчестве, между двумя и шестью годами, то потом становится уже слишком поздно. В возрасте вашей... лисицы... вы, по его словам, сможете лишь выдрессировать ее, как кошку или собаку, да и то еще вопрос, удастся ли вам это.

Все, что сказала Дороти, так совпадало с моими собственными страхами, что я не нашел ничего лучшего, как съязвить.

– И именно на это вы, конечно, и надеетесь?
– спросил я сухо.

Дороти побледнела, потом покраснела, губы ее задрожали от гнева.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Мне-то какое до этого дело? Ведь не я же сделала эту замечательную находку!

Я устыдился самого себя. В самом деле, что я имел в виду?

– Простите меня, - сказал я.
– Не знаю, что на меня нашло - наверное, я просто испугался того, что вы правы.

– Да я также не понимаю, какое и вам до всего этого дело. Это существо не имеет никаких прав на вас - как, впрочем, и вы на него.

– И все-таки именно я подобрал ее. Думаю, это налагает кое-какую ответственность. Во всяком случае, я не могу бросить ее на произвол судьбы, ничего не предприняв, не могу дать ей закоснеть в этом диком состоянии.

– Потому что внешне она - женщина? Но если во всем остальном она только лисица, и ничего больше?

– А если есть хоть один шанс из тысячи, что она перестанет ею быть, неужели я имею право упустить его?