Дэк шел впереди; путешественники вполне доверяли его чутью. И они не ошиблись, потому что вскоре на горизонте показался свет; это не могла быть звезда, потому что ее ни за что бы не увидать в густом тумане.

— Это наш маяк! — воскликнул доктор.

— Вы так думаете? — усомнился Бэлл.

— Я уверен! Идем!

По мере того как путешественники приближались, свет становился все ярче. Вскоре они вступили в полосу светящейся пыли; они шли в гигантском луче; их огромные отчетливые тени тянулись за ними по сверкающей снежной пелене.

Путешественники ускорили шаги и через полчаса уже поднимались по откосу в форт Провидения.

Гаттерас и Джонсон с беспокойством поджидали товарищей. Охотники очень обрадовались, добравшись, наконец, до теплого уютного уголка. Вечером температура сильно понизилась, и термометр показывал -23°F (-31°C).

Измученные, полузамерзшие охотники совсем выбились из сил. К счастью, печи работали исправно, и плита была растоплена. Доктор преобразился в повара и нажарил несколько котлет из моржового мяса. В девять часов вечера все пятеро уселись за сытный ужин.

— Ей-богу, — сказал Бэлл, — пусть меня назовут эскимосом, — но должен признаться, что еда — важное дело во время полярной зимовки. Если попал тебе порядочный кусок, уписывай за обе щеки!

У всех рты были набиты и никто не мог сразу же ответить Бэллу. Но доктор кивнул в знак согласия.

Моржовые котлеты оказались превосходными. Правда, их никто не хвалил, но их живо истребили, а это равносильно одобрению.

За десертом доктор, по своему обыкновению, приготовил кофе. Клоубонни никому не позволял варить этот превосходный напиток, приготовлял его тут же на столе в кофейнике на спиртовке и подавал кипящим. Если кофе не обжигал ему языка, доктор не удостаивал проглотить свою порцию. В этот вечер он пил такой горячий кофе, что никто не мог ему подражать.

— Да вы сожжете себе рот, доктор, — сказал Альтамонт.

— Никогда, — ответил он.

— Что у вас, небо луженое, что ли? — спросил Джонсон.

— Ничуть, друзья мои. Советую вам брать пример с меня. Некоторые люди, в том числе и я, пьют кофе температурой в сто тридцать один градус (+55°C).

— Сто тридцать один градус! — воскликнул Альтамонт. — Да ведь даже рука не выдержит такой температуры!

— Разумеется, Альтамонт, потому что рука выносит температуру не выше пятидесяти градусов. Но небо и язык менее чувствительны и выносят то, чего не может выдержать рука.

— Вы меня удивляете, — сказал Альтамонт.

— Что ж, я постараюсь вас убедить.

Доктор взял термометр, погрузил его в горячий кофе, подождал, пока ртуть понизилась до пятидесяти пяти градусов, и затем с видимым удовольствием выпил живительный напиток.

Бэлл хотел было последовать примеру доктора, но обжег себе язык и завопил не своим голосом.

— Это от непривычки, — улыбнулся Клоубонни.

— Не скажете ли вы, доктор, — спросил Альтамонт, — какую температуру может выдержать человек?

— Охотно, — отвечал доктор. — Были произведены соответствующие опыты, надо сказать, весьма любопытные. Могу привести несколько замечательных фактов. Они вам докажут, что можно ко всему привыкнуть, даже к температуре, при которой жарится бифштекс. Известно, что девушки, работавшие в общественной пекарне города Ларошфуко во Франции, в течение десяти минут оставались в печи, накаленной до трехсот градусов (+132°C), то есть температура была на восемьдесят восемь градусов выше точки кипения воды. Вокруг них жарились в печи яблоки и говядина.

— Вот так девушки! — воскликнул Альтамонт.

— А вот вам другой, не подлежащий сомнению факт. Восемь наших соотечественников — Фордайс, Банкс, Соландер, Благдин, Хом, Нус, лорд Сифорт и капитан Филипс — выдержали в тысяча семьсот семьдесят четвертом году температуру в двести девяносто пять градусов (+128°C) в печи, где в это время жарился ростбиф и варились яйца.

— И это были англичане? — не без гордости спросил Бэлл.

— Да, Бэлл, англичане, — ответил доктор.

— О, американцы сделали бы и почище того, — заявил Альтамонт.

— Они изжарились бы, — засмеялся Клоубонни.

— А почему бы и нет? — возразил американец.

— Во всяком случае, сделать этого они не пытались, поэтому я ограничусь своими соотечественниками. Упомяну еще об одном факте, который кажется прямо невероятным, но свидетелей его нельзя заподозрить во лжи. Герцог Рагузский и доктор Юнг, француз и австриец, своими глазами видели, как один турок окунулся в ванну, температура которой достигала ста семидесяти градусов (+78°C).

— Мне кажется, — заметил Джонсон, — что это далеко не так замечательно, как то, что делали служанки общественной пекарни и наши соотечественники.