И тогда я протянула руку в обвиняющем жесте и воскликнула: "Вот и с вами то же самое, старый сатир!"

Ты бы видел его лицо, Освальд! – Жук набирал силу, Фрейд начал размахивать руками, как старый ворон, но все-таки, надо отдать ему должное, он не набросился на меня сразу же. Он держался, наверное, не меньше минуты, пытаясь все проанализировать и понять, что за чертовщина происходит. Он взглянул вниз, на свои штаны, потом посмотрел на меня, потом он стал бормотать: "Это же невероятно… это потрясающе… поверить невозможно… я должен записать… я должен записать каждый момент… где мое перо, Бога ради, где мое перо… где чернила, бумага… О, к черту бумагу! Пожалуйста, снимите платье, фройлейн, я не могу больше ждать!"

При всем при этом он вел себя достаточно прилично. После первого же взрыва, хотя жук еще продолжал действовать, он вскочил, голый побежал к столу и начал делать заметки. У него удивительной силы разум, величайшее интеллектуальное любопытство. Но он был совершенно сбит с толку, просто обалдел от того, что произошло. "Ну, теперь вы мне верите, доктор Фрейд?" – спросила я его. "Мне приходится вам верить, – воскликнул он. – Ваш случай войдет в историю. Я должен снова вас увидеть, фройлейн".

…Я получил пятьдесят первоклассных соломинок от доктора Фрейда.

В бледном осеннем солнечном свете мы покинули Вену и отправились на север, в Берлин. Война закончилась только одиннадцать месяцев назад, и город еще оставался мрачным и унылым. Но здесь жили два очень важных человека, и я был полон решимости достичь их.

Первым был мистер Альберт Эйнштейн, и в его доме на Хаберландштрассе, 9, у Ясмин состоялась приятная и вполне успешная встреча с этим потрясающим человеком.

– И как это было? – спросил я в машине.

– Он получил большое удовольствие, – ответила она.

– А ты нет?

– Пожалуй, не совсем, – призналась она. – Вся его сила в мозгу, и на тело ничего не остается. Вот что странно, скажу я тебе: люди с мозгами ведут себя совершенно не так, как артисты, когда жук начинает действовать.

– Как это?

– Интеллектуалы застывают и начинают думать. Они пытаются сообразить, что же с ними случилось и почему, А артисты принимают все как данность и окунаются с головой.

– А у Эйнштейна какая была реакция?

– Он не мог поверить, – сказала Ясмин, – и в самом деле, он что-то учуял. Он первый, кто заподозрил какое-то жульничество.

– А что он сказал?

– Он стоял, посматривал на меня из-под кустистых бровей и говорил: "Что-то подозрительно, фройлейн. Это необычная моя реакция на хорошенькую посетительницу".

– "Может быть, все зависит от того, насколько она хорошенькая?" – сказала я. "Да нет, фройлейн, не в этом дело, – возразил он. – Это обычная шоколадка, которой вы меня угостили?"

– "Совершенно нормальная, – сказала я, чуть вздрогнув, – я сама такую же съела". Жук сильно разогрел этого парня, Освальд, но, как и старик Фрейд, он вначале пытался удержаться, ходил по комнате и бормотал: "Что же со мной происходит? Это что-то совершенно ненормальное… что-то здесь не так… я никогда бы этого не допустил…" Я лежала на кушетке в соблазнительной позе и ждала, пока он ко мне подойдет. Ничего подобного, Освальд! Не меньше пяти минут, наверное, его мыслительный процесс полностью блокировал его плотское желание. Мне казалось, что я слышу, как крутятся и жужжат его мозги, пытаясь разгадать загадку. "Мистер Эйнштейн, – сказала я, – расслабьтесь". Он еще немного подумал, а потом наконец расслабился…

– Ты же имела дело с величайшим интеллектом мира. У этого человека сверхъестественные способности к логическому мышлению. Постарайся понять, что он пишет про относительность, и тебе станет ясно, что я имею в виду.

– Но если кто-нибудь сообразит, что мы вытворяем, – нам конец!

– Никто не сообразит, – успокоил я. – На свете только один Эйнштейн.

…Мы работали как заведенные. Теперь у нас шли писатели: Томас Манн, Герберт Уэллс, Артур Конан Доил, Киплинг.

– Кто следующий, Освальд? – спросила Ясмин.

– Мистер Бернард Шоу.

По дороге в Эйот Сент Лоуренс в Хертфордшире, где жил Шоу, я кое-что рассказал Ясмин об этом самодовольном литературном клоуне.

– Прежде всего, – сказал я, – он оголтелый вегетарианец. Ест только сырые овощи, фрукты и злаки, Поэтому не думаю, что он возьмет шоколадку. – А что делать? Дать ему жука в морковке? – Нет, пусть будет виноград. Купим в Лондоне хорошего винограда и скормим ему одну виноградину с порошком.

– Должно сработать, – согласилась Ясмин.

– Обязательно получится, – сказал я.

– Учти, что этот ничего с тобой не станет делать без жука.

– У него что-то не в порядке?

– Вот этого никто толком не знает.

– Он не интересуется этим благородным занятием?

– Нет, – сказал я, – его совершенно не интересует секс, он что-то вроде кастрата. Ему шестьдесят три года, в сорок два он женился, и брак представляет собой союз, основанный на товариществе и взаимопонимании. Никакого секса.

– А ты откуда знаешь?