Возвратившись в город, он припарковался перед своим коттеджем в мотеле. Выйдя из машины, Ромстед обнаружил, что она стала теперь такой же пыльной, как и «мерседес» отца. Ромстед вошел внутрь и заказал разговор с Майо, но трубку никто не брал. Беспокойство нарастало, хотя умом он понимал, что ничего страшного произойти не могло. Куда бы она ни отправилась, с нею должен неотлучно находиться человек Мердока.

Ромстед позвонил в агентство Мердока.

— Мистер Мердок вышел, — сообщила секретарша. — Мистера Шнайдера тоже нет.

Назвавшись, он спросил, не поступало ли сообщений от человека, приставленного к мисс Фоли.

— Нет, — ответила девушка, — позвонил в восемь, когда заступил на дежурство. Но он и не должен отчитываться в течение дня, если только не потеряет ее из виду.

Ромстед вынужден был признать, что это разумно. Немного успокоившись, он поблагодарил девушку и повесил трубку. Потом набрал номер местной станции и попросил соединить с Полетт Кармоди. Она сама подошла к телефону.

— О, Эрик? Вы могли меня не застать. Я как раз собиралась уходить.

— Извините, — ответил он. — Я перезвоню потом.

— Да ничего. Я иду в церковь, сегодня панихида по Джери, но у меня еще есть несколько минут. А что такое?

— Ничего особенного. Я хотел кое-что узнать о том парне из команды, которого, как вы рассказывали, старик посадил под замок за провоз героина на борту судна…

— А, тот ненормальный радист. Он что, появился в поле зрения? Послушайте, а откуда вы звоните?

— Я в Колвиле. В «Конестоге».

— Прекрасно. Дорогой, я весь день буду дома. Почему бы вам не зайти и не выпить со мной, а я тем временем обо всем вам расскажу. Это потрясающая история!

— Я приеду, — пообещал Ромстед.

— Ну тогда до встречи.

Он повесил трубку. Радист? Раздраженно тряхнув головой, Ромстед снова направился к машине. Нечего попусту тратить время на всякие невероятные предположения, когда забот полон рот. «Сначала закончи дело, — одернул он себя. — Отыщи то место или признайся, что был не прав». Отметив на карте показания счетчика, он поехал по Эспен-стрит, затем свернул направо на Третью и выбрался на асфальтовое шоссе, уходящее на восток от города.

Местность в этом направлении оказалась гораздо более пересеченной: кремневые холмы и гряды, извилистые овраги. Солнце поднялось уже высоко, и над горячим асфальтом стояло душное марево. Добравшись до ведущего на север проселка, Ромстед свернул на него. Указатель со стрелками гласил: «Кенделл-Маунтин 19» и «Ледисмит-Спрингс 22». Взглянув на счетчик, он записал на карте очередные цифры: 9, 2. Дорога, перебираясь через гребень, бежала вдоль высокого плоскогорья с расселинами по обеим сторонам. Она была такой же разбитой и пыльной, как и те, на которых Ромстед уже побывал, а серо-белая мелкая пыль походила на тальк. Позади ничего не было видно.

Добравшись до развилки, Ромстед остановился, чтобы снова свериться с показаниями счетчика: 13, 4. Старые указатели, раздолбанные и изрешеченные выстрелами, указывали направление. Ранчо «Ледисмит-Спрингс» находилось справа. Ромстед пожал плечами: какая разница, куда ехать? На дороге появился еще один пикап с длиннющим шлейфом пыли. Водитель помахал ему из окошка и проехал дальше в сторону шоссе. Выбрав дорогу на «Ледисмит», Ромстед снова двинулся в путь. Примерно через милю по левую руку показался небольшой огороженный участок с полуразвалившимся сараем, в котором, видно, когда-то хранили зимние запасы сена. А потом опять ничего, кроме полыни, камней, мелкой пыли и уходящей за горизонт гряды покатых холмов. Впереди по-прежнему не было видно никаких признаков присутствия человека. Когда счетчик показал, что пройдено двадцать три мили, Ромстед остановился, выпил воды и, подождав, пока не осядет поднятая им пыль, повернул обратно. На развилке снова Ромстед заметил показания счетчика и свернул к «Кенделл-Маунтин». До сих пор удача не сопутствовала его настойчивым поискам, и он уже почти признал свое поражение.

Это был последний шанс. Две или три мили дорога шла по дну неглубокого каньона, а когда выбралась наверх, то с правой стороны показался забор. Он тянулся вдоль дороги аж до следующего гребня. Когда показания счетчика приблизились к критической отметке, Ромстед проехал мимо деревянных ворот на высоких столбах. Дальше начиналась узкая дорога, исчезавшая за невысоким забором примерно в двухстах ярдах от ворот. Вскоре забор повернул направо, пересекая череду Невысоких холмов, тянувшихся в восточном направлении.

Ромстед был уже в двадцати двух милях от города, когда дорога резко пошла под уклон, и он смог разглядеть, что находилось впереди на следующем плоскогорье. Нигде никаких признаков жилья. Проверив счетчик, Ромстед повернул обратно. До ворот было три мили. «Значит, от города девятнадцать», — подумал он, затем притормозил и вышел из машины.

Раскаленное солнце теперь стояло в зените. На небе ни облачка. После прохладного салона машины жара казалась особенно невыносимой, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Вокруг было очень тихо, и пока Ромстед шел по пыльной дороге к воротам, звук его шагов нарушал почти абсолютную тишину этого места. Ворота были обмотаны куском тяжелой цепи и заперты на ржавый висячий замок, который выглядел так, словно его не отпирали уже несколько лет. По другую сторону ворот Ромстед разглядел в пыли отпечатки автомобильных шин, они были нечеткими, полустертыми пустынными ветрами, поднимавшимися в этих краях после полудня. Их вполне могли оставить и несколько месяцев назад. На машине проехать в ворота было невозможно. С биноклем в руках Ромстед пробрался через забор из трех горизонтальных рядов колючей проволоки и пошел вдоль дороги. Когда его взору открылась небольшая долина, он почувствовал легкое возбуждение.