Вчера все было по-другому!

Она прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать крик безумия.

— Что... — с вами? — спросил голос туземца.

Он нагнулся к ней, вытянул шею, словно попытался дотронуться до нее сквозь прутья клетки. Слова были нечеткими, с сильным акцентом, он произносил их с большим трудом — но она поняла их смысл. Его глаза были очень человечными, когда он напряженно и сочувственно смотрел на нее.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Плохо? — она опустила руку и неожиданно разразилась истерическим смехом. — Плохо?

Когда он увидел ее реакцию, его лицо осветилось внутренним светом.

— Плохо... здесь? — острием своего хвоста он обвел вокруг своей сидящей на корточках фигуры. — Или плохо... здесь? — его хвост похлопал по голове, изображая полное отчаяние.

Таравасси снова опустилась в пыль.

— Плохо... мне кажется, везде, — голос ее дрожал. — Как ты научился говорить? — Ей не пришло в голову спросить, как он выучил ее язык, она не думала о том, что были и другие языки.

— Не учил, — он покачал своей серебристой головой. — Знал. Всегда знал. — Серебристый мех на его морде сморщился. Казалось, что образование слов, сам акт их произношения, представлял для него огромную трудность. — Я человек. Все люди знают.

— Ты не человек! — громко воскликнула она.

Она поднялась, преодолевая оцепенение своих мускулов. Тело ее болело. Она добралась до ближайшего окна и взглянула в темную отражающую поверхность. Очень долго она стояла там, стояла очень тихо и смотрела на чучелообразную фигуру, закутанную в древнее пыльное платье, на худое окровавленное лицо — отчаяние в сине-карих глазах — они единственные, еще помнившие о грезах, в которых прошла вся жизнь Таравасси. А потом с какой-то грацией она отшатнулась от темного стекла, соскользнула по стене и медленно упала в пыль.

В окружающей полутьме Таравасси снова открыла глаза. Она лежала на боку на куче тряпок. Мягкий свет солнца струился через отверстие в сырой поверхности стены и странный свет мерцал за ее спиной, такой же теплый, как и цвет солнца. Она огляделась. Туземец сидел возле маленького очага, его серебристый мех был залит золотым светом. Он ритмично тер шар-фонарик обеими руками. Его хвост внезапно поднялся вверх и схватил полено, которое туземец тут же бросил в огонь. Над пламенем, на длинной цепи, прикрепленной к крюку в потолке, над пламенем висел медный котелок. Она впервые ощутила приятный аромат. Запах пищи, возбуждающий аппетит и соблазняющий сильнее, чем все, что она помнила.

— Я голодна! — воскликнула она.

Туземец удивленно взглянул на нее.

— Я слышу тебя! — он отложил шар в сторону и наклонился на коленях вперед, кивнул, и глаза его засверкали сильнее, чем если бы в них просто отражался свет.

Он взял чашку тончайшего фарфора, окунул ее в котелок, наполнив ее, протянул Таравасси. Она рассматривала очаровательный узор из цветов на поверхности чашки, жадно прихлебывая густой, дымящийся бульон. Она наслаждалась терпким ароматом овощей и густым мясным наваром. Долгое время еда для нее была тяжелой обязанностью, а сама пища была безвкусной, неаппетитной кашей, которую нужно было глотать, чтобы утолить голод. Она прежде не испытывала никакого голода и никогда прежде не знала, какое удовольствие может доставить еда. Грусть, недомогание и слабость исчезли, мысли ее прояснились... Она вспомнила вид своего собственного истощенного тела, отражение ужасной действительности. В том, что изображение соответствовало истине, она не сомневалась. Ее «я» и истина, которую она знала до сих пор, были ничем иным, как сном, только сном. Но не просто фантазией. Ей вспомнилась смерть ее матери в Звездном Источнике. Был ли этот разрушенный мир и ее собственное убожество именно той картиной, которую видела ее мать, не употребляющая читту? И было ли это тем, что увидел Андар?

Туземец издал радостный вскрик. Взглянув в его сторону, она увидела шар-фонарик, который, наконец, засветился в его руке. Он посмотрел на нее и издал странный щебечущий звук.

— Хочешь еще?

— Да, — она протянула ему чашку. — Очень вкусно. — Он погрузил чашку в котелок, зачерпнул, и снова протянул ей. Потом он снова взялся за шар-фонарик и начал уважительно гладить его. Она вдруг осознала, как долго ему придется заниматься этим, пока он добьется результата. Она маленькими глотками пила бульон. — Тебе потребуется много времени, чтобы добиться успеха.

Он снова взглянул на нее и улыбнулся. Но улыбка быстро погасла на его лице.

— Это слишком сложно для меня. Но солнечный шар светит дольше и лучше, чем костер.

— Это ты принес меня сюда?

Он снова кивнул.

— Я принес. Я ждал, когда люди из города придут сюда, чтобы показать им... — Он поднялся, задумавшись, желваки мускулов двигались на его серебристом теле, словно преодолевая свой вес. Он, казалось, был сильнее, чем это можно было определить с первого взгляда. — Ты многих из нас видела... когда пришла сюда?

— Нет, — она удивилась, почему это было так важно для него. — Нет, только одного, и он убежал. Я... я пришла из города, чтобы найти кого-нибудь, с кем я могла бы поговорить, чтобы мне рассказали как можно больше о моем народе, — внезапно она осознала, что, прежде, чем вернуться на хрустальный корабль, она хочет узнать немного больше, чем просто тайну Звездного Источника. Руки ее повернулись ладонями вверх.

— Да? — туземец снова опустился на корточки, его усердие победило жажду удобства. Таравасси думала о детях, которых она знала. Его импульсивная искренность напомнила ей ребенка. — Я тоже кое-что знаю о Звездных Людях. Один из них, с желтым мехом на голове, уже был здесь. Он бросил в меня чем-то и ранил, — хвост его задрожал, когда он вспомнил о страхе и боли.