{300} На другой день я официально в мундире явился благодарить Государя за исполнение моей просьбы, причем я имел случай явиться откланяться также Государыне. Государыня и Государь были со мною очень любезны, хотя Ее Величество никогда ко мне не была расположена и, говорят, что, когда Она узнала о моем уходе, то у Нее вырвалось восклицание: "Ух", в знак облегчения.*

Государь просил меня, чтобы я занял первый открывшийся пост посла Его Величества заграницей. Опасаясь, не имеет ли в виду Государь назначить меня в Токио, и будучи по своему здоровью не в состоянии принять пост посла в столь отдаленном месте, я спросил Государя, не думает ли Его Величество послать меня в Токио? На что Государь сказал мне: что он желает, чтобы я был послом где-нибудь в Европе и прибавил: "Пожалуйста, как только откроется первый пост посла, вы мне напомните, так как я непременно вас назначу" (Через год я это сделал, но никогда никакого ответа от Государя не получал. *).

Когда я был у Его Величества, чтобы откланяться, т. е. как раз в то мое представление, когда Государь предложил мне пост посла, то Его Величество, между прочим, сказал:

– Я остановился, чтобы назначить на ваше место, на ваших врагах, но не думайте, что это потому, что они ваши враги, а потому, что я нахожу в настоящее время такое назначение полезным.

Тогда я спросил Государя:

– Ваше Величество, может быть Вам будет угодно мне сказать: кто это такие мои враги, ибо я не догадываюсь о том.

Тогда Его Величество мне ответил:

– Председателем совета министров я назначу Горемыкина.

На это я Государя Императора спросил:

– Какой же, Ваше Величество, Горемыкин мой враг? Во всяком случай, если все остальные лица такого калибра, как Горемыкин, то они мне представляются врагами очень мало опасными.

Государь на это улыбнулся.

О том, что Председателем совета министров будет Горемыкин, я знал ранее, нежели услышал это от Государя Императора, и для меня было ясно, что назначение это делается главным образом по рекомендации всесильного в то время дворцового коменданта, а, в сущности говоря, полудиктатора Трепова.

{301} Должен сказать, что недели за две, за три до того времени, когда я решился просить Его Величество о моем увольнении, я говорил об этом моем решении Трепову, причем Трепов меня убеждал не делать этого, указывая на то, что Его Величеству это будет крайне неприятно.

Я хорошо понимал, что Трепов действительно не желал, чтобы я ушел; он желал только, чтобы я творил многое вопреки моим убеждениям, по указке из Царского Села, а инспиратором всех этих указок - или по крайней мере большинства их - всегда был Трепов.

Вот, на эту то роль я и не хотел соглашаться; это порождало постоянные недоразумения и недовольство на меня со стороны Государя Императора, и это привело меня к твердому решению оставить пост председателя совета министров, если не будут приняты те условия, которые мною были изложены и которые изложены в сказанном моем письме к Его Величеству, в котором я просил Государя Императора освободить меня от поста председателя совета министров.

Когда Его Величество мне сказал, что думает назначить меня послом на первую открывшуюся вакансию в Европе, на что я ответил Государю, что готов исполнить приказание Его Величества и буду рад этому назначение, дабы хоть несколько лет пробыть вне России, - то Государь спросил меня:

– А вы не встретите препятствий в том, что министр иностранных дел будет гораздо моложе вас?

Я не понял этого намека и сказал Государю, что граф Ламсдорф по производству в действительные тайные советники несколько моложе меня, но по службе он старше. Наконец, у меня такие дружеские отношения с Ламсдорфом, что это обстоятельство не может иметь никакого значения.

На это Государь ответил:

– Да ведь министром иностранных дел будет не граф Ламсдорф, а Извольский

Тогда я Государю сказал:

– Раз Вашему Величеству угодно меня назначить послом, то ведь послы от министра иностранных дел не зависят, а зависят непосредственно от Вашего Величества.

Государь Император сказал: "конечно, так". {302} Вследствие этого разговора, когда я оставил Его Величество и вернулся в Петербург, то я сейчас же предупредил графа Ламсдорфа о том, что вот имеются такие предположения.

Еще ранее, когда я подал прошение об увольнении, граф Ламсдорф спрашивал меня: подавать ли ему прошение об увольнении или нет? Тогда я ему отвечал - не подавать, между прочим и потому, что я явно видел, что сам граф Ламсдорф очень бы желал не покидать своего поста, хотя товарищ его и закадычный друг, князь Оболенский, - думал обратно, - очень настаивал на том, чтобы Ламсдорф подал прошение об увольнении с поста министра иностранных дел.

(*После барон Фредерикс (министр Двора) мне откровенно говорил, что увольнение графа Ламсдорфа было неизбежно, так как было необходимо "свалить на кого-нибудь последствия японской катастрофы".*).

Теперь же, после слов Государя, вернувшись из Царского Села в город, я, напротив, советовал графу Ламсдорфу немедленно послать прошение об увольнении, дабы уход его был совершен по его инициативе.

Граф Ламсдорф так и сделал и получил увольнение перед отправлением моего письма Его Величеству о моем увольнении от службы. Государь его милостиво принял и, как мне Ламсдорф говорил, прослезился, прощаясь с ним.