Визбор Юрий Иосифович
Шрифт:
– И что вы хотите?
– Нужно, чтобы вы проникли в квартиру через окно. Я живу на последнем этаже. Окно открыто.
Тут Воронков как-то замялся...
– В общем, - продолжал он, - нужно действовать решительно. И быстро. Не обращая, как говорится, ни на что. Я буду в это время стоять уже за дверью. Быстро направляйтесь к двери и открывайте ее!
Воронков тут энергично повел плечом, как-то дернулся, словно желая показать, как следует "быстро направиться к двери". Володю удивила такая инструкция. Впрочем, он предположил, что товарищ Воронков просто опасается, что, проникнув в квартиру и задержавшись в ней на какое-то время, товарищ Садыков может мимоходом что-нибудь стибрить. Или слямзить. Или умыть. А что? быстро, на ходу. Взял и пошел... Володя печально усмехнулся.
– Я понимаю, насколько это сложно, - сказал Воронков.
– Вы будете рисковать жизнью...
– Я не картежник, - ответил Володя.
– Я никогда не рискую. Тем более жизнью.
Саша Цыплаков сидел за столом президиума в конференц-зале., На сцене висели большие картонные планшеты с нарисованными на них домами и планами района. Молодой архитектор защищал диплом. В открытые окна влетал еще не сухой, но уже знойный воздух начинающегося лета.
– ...мы ставили своей задачей, - говорил молодой архитектор, - органически вписать микрорайон в весьма сложный рельеф нескольких холмов. Ручей, образовавший небольшую долину, стал естественным стержнем, вокруг которого...
В президиум вошла секретарша, пробралась между кресел и что-то прошептала на ухо Саше. Саша, в свою очередь, что-то сказал председателю, тот кивнул, и Саша, стараясь не шуметь, тихонько вышел из зала. В коридоре на стульчике стоял телефон и возле него лежала трубка.
– Привет, - сказал Саша, - привет, Капитан. А что за пожар? Я на защите сижу... А снаряжение где?.. Да я ж тебе говорю, сижу на защите при галстуке... Ладно, я подъеду. Какой адрес?
Лида Афанасьева спешила: торопливо просматривала коробки с ампулами, некоторые из них откладывала в большую сумку. В окно медпункта было видно, как механики спешно сдирали чехлы с винтов вертолета Ми-2 с красным крестом на борту. Звонил телефон, но Лида трубку не снимала. В медпункт вошел пилот, "дав своему лицу такое выражение", которое следовало понимать в том смысле, что все задержки в мире происходят из-за баб. Вместе с тем более внимательный наблюдатель мог бы отметить, что был вошедший пилот не так уж молод "из себя", как это могло показаться с первого взгляда. Разве что молодыми были его глаза, как два светлых озера, лежавших среди морщинистых базальтов его лица. По той позиции, которую он занял, прислонясь медвежьим плечом к косяку двери, можно было предположить, что ждать он намеревался долго и терпеливо, а кроме того, можно было увидеть, что ему приятно смотреть на Лиду. Лида, сидя на корточках перед распахнутым шкафом с лекарствами, кого-то яростно шепотом ругала, пытаясь в этой горе ампул, баночек, коробочек, упаковочек извлекать нечто ей необходимое.
– Лид, - наконец не выдержал пилот.
– Да куда-то адреналин пропал!
– в сердцах сказала она. Пилот стоял над душой. Телефон все звонил.
– А без адреналина нельзя?
– Нельзя!
– сказала Лида.
Телефон все звонил. Пилот взял трубку.
– Нет ее!
– сказал он.
– Она в санрейсе. Когда вернется? К вечеру.
– Слава богу, вот он!
– воскликнула Лида, найдя нужную коробку.
– Кто звонил?
– Мужик, - сказал пилот, и в этом слове прозвучала некоторая печаль.
Они выбежали из медпункта. Второй пилот уже запускал двигатель.
Старший лейтенант Руслан Алимжанов сидел в патрульной машине и оформлял протокол нарушения. Нарушитель - блондинка средних лет, печально смотрела, как Руслан заполняет бланк.
– Вот смотрю я на вас, - сказала блондинка, - и думаю: ну неужели в наш век рыцари перевелись? Я все-таки женщина.
– Для меня вы - водитель, - сказал Руслан, не поднимая глаз от протокола.
– Очень грубое нарушение, Нина Филимоновна.
– Я артистка. Неужели вы меня не узнаете?
– Я сам, Нина Филимоновна, народный артист у себя на перекрестке, - флегматично отвечал Руслан.
Глядя на Руслана, сидевшего в патрульной машине марки "ВАЗ-2101", можно было сильно усомниться в рекламе этой автомашины, гласившей: "Наша модель просторней изнутри, чем снаружи". Руслан своей могучей фигурой занимал, казалось, весь внутренний объем малолитражки. Когда он брался за руль, половина баранки скрывалась под его лапой. У Руслана был один знакомый кинорежиссер, из задержанных в пьяном виде за рулем, который часто говорил: "Когда я начну снимать "Манас", я тебя приглашу на главную роль. Будешь играть этого богатыря. Из ГАИ придется уйти на время съемок - года на два... И не отказывайся! Слушать не хочу твои отказы!"
Руслан не отказывался, но с "Манасом" дела продвигались, кажется, неважно. А может быть, и с режиссером. Не знал этого Руслан, крайне далек был от сложного мира искусства...
Загудел зуммер радиостанции.
– Восемнадцатый, - сказал Руслан, сняв трубку.
– Кто звонит? Садыков? Это наш капитан. Нет, не капитан милиции, а капитан команды. Передай привет, скажи, что не могу, я на дежурстве.
Руслан положил трубку и тут увидел, что артистка протягивает ему деньги.
– Интересно, - сказал Руслан, - какие вы роли в театре играете?
– Разные, - зло сказала артистка и убрала деньги.
– Я бы вам давал только отрицательные, - сказал Руслан и продолжал заполнение протокола...
Страховал с крыши Саша Цыплаков. Он был сильно недоволен, посматривал, как веревка оставляет следы на его рубашке, которую украшала, между прочим, бабочка.
Володя, уперевшись в крышу ногами, начал спуск. Веревка скользила сквозь блестящее кольцо карабина, пристегнутого у него на груди. Крыша кончилась. Она нависала над стеной, и Володя, слегка оттолкнувшись ногами, повис в воздухе. Стена и окно были в полуметре от него, в так называемой "мертвой зоне". чтобы достичь окна, Володя должен был раскачаться в воздухе. Как и говорил Воронков, окно было открыто...