Виталий обратился за разрешением к заму по кадрам Сошенко и получил решительный отказ:

– Я считал вас патриотом предприятия, а вы уходите, как только посулили должность.

– Не вижу в этом ничего предосудительного. Я остаюсь в отрасли, просто у меня расширяется поле деятельности. Не знаю, кто бы отказался от такого предложения…

– Вы, должно быть, знаете, что есть приказ, запрещающий переход без разрешения…

– Знаю. Новое издание крепостного права. Нет даже юрьева дня.

– Можете острить сколько угодно, но допуск ваш я задержу.

Речь шла о допуске к секретным работам. Без него в оборонную отрасль не принимали. Допуск выдавался спецслужбой один раз, а затем пересылался по запросу с нового места работы.

– Виктор Парфентьевич, вы с такой легкостью решаете мою судьбу…

– Мы на вас тоже рассчитываем.

– Меня приглашали работать на наш ИВЦ, но вы и туда не отпускаете.

– Найдите себе замену на должность начальника лаборатории и спокойно переходите.

– Кажется, я предлагал уже несколько кандидатур.

– Они не подходят. Не стоит отнимать у меня время. И не советую ходить к директору…

На самом деле Сошенко думал об интересе своей службы. Автоматизация работы отдела кадров была запланирована ИВЦ на конец текущей пятилетки, однако все сроки были сорваны и прогнозы были неутешительными. Зам по кадрам понимал, что при переходе Давиденко на ИВЦ до проблем его службы очередь дойдет не скоро. Сошенко, бывший инструктор райкома партии, был честолюбив и властолюбив до крайности, тем более что партийная карьера у него не удалась.

– Наивный ты парень, – сказал Гена Карнаев, зам начальника сборочного цеха наземной аппаратуры, когда ему пожаловался Виталий на несправедливое решение Сошенко.

С Карнаевым они общались по работе, а также вместе посещали занятия в группе по подготовке кандидатских экзаменов. При КБ предприятия была своя аспирантура.

– Десятки людей переходят ежегодно, куда хотят, – продолжил Карнаев. – Спокойно подаешь заявление на увольнение. Если вызовут и спросят почему, найдешь предлог: переезжаю в другой город, сложные семейные обстоятельства, пустишь слезу. Потом оформляешь заявление и анкету на новом месте работы. Запрос на допуск пройдет по режимным службам и Сошенко даже не узнает. А так ты засветился, он подаст служебную записку в отдел режима, тебя занесут в картотеку и приехали: кроме как в «Рембыттехнике» работу не найдешь до конца жизни.

– Я действительно наивный, стараюсь по возможности не врать без особой на то необходимости.

– Теперь будешь знать, что врать нужно при всякой возможности, если нет особого риска, быть пойманным за руку. Нашу фирму и ее нравы знаю с момента ее образования. Я понятно выражаюсь?

– Куда уж понятнее. Однако теория и практика вранья – две большие разницы, как говорят в Одессе.

– Понимаю, некоторые тренируются с детства. Наверстывай упущенное…

Карнаев даже на сугубо технические темы выражался в юмористической тональности. Его научные интересы, сформировавшиеся еще во время учебы в институте, были в области распознавания и синтеза речи, предметов далеких от проблематики предприятия.

Способности Давиденко к анализам и прогнозам, а главное его настойчивое желание делиться своими выводами публично раздражало начальство, да и коллег тоже. Многие видели в этом проявление карьеристских склонностей, завуалированную критику их способностей контролировать ситуацию, проще говоря, их неспособность эффективно руководить или претендовать на лидерство. Беда в том, что Виталий все понимал, но ничего не мог поделать со своим характером. Чем больше он себя сдерживал, тем более резкими были его оценки и форма выражения.

То же самое происходило и в его взаимоотношениях с Альбиной с поправкой на глубокое чувство обожания, которое он испытывал к ней.

В душе он признавал, что виноват перед Альбиной и детьми. В первый же год переезда в Харьков поступил на второй курс вечернего механико-математического факультета университета. Когда родилась дочь, Альбина не выдержала и предъявила ультиматум: или семья, или математика и второй диплом. Виталий без колебаний выбрал семью. К этому моменту он понял многое: что он не собирается преподавать математику, что он уже овладел самостоятельно многими разделами, необходимыми ему для решения текущих проблем, а для исследований в области собственно математики он слишком стар. Нужно было поступать на мехмат на десять лет раньше. В этом вопросе он был полностью согласен с академиком Колмогоровым.

Но и после ухода из университета Виталий много времени отдавал работе. В семь утра они уходили из дома, он возвращался в лучшем случае после восьми вечера. Сначала по вечерам осваивал программирование, потом посещал занятия для сдачи кандидатских экзаменов, а когда перешел на ИВЦ, то столкнулся с катастрофическим состоянием дел. Первые три года были особенно тяжелыми. Выручало, что работа была не в тягость, так как ему нравились дела, которыми он занимался. А главное, он в широких пределах мог влиять на выбор этих дел. У него были также возможности поручить рутину подчиненным, а самому сосредоточиться на творческой части решения проблемы.