— Борис, далеко не заплывай, — напутствовала его беспокойная Ольга Михайловна.

— Разошелся наш Пал Степанов! — недовольно шепнул Николай Юре.

Юра не ответил. Приподнявшись на локтях, он смотрел на Валю, которая плескалась возле черной скалы.

Опрятин с улыбочкой слушал Колтухова. Но, когда тот упомянул — как об анекдоте — о матвеевском ноже, улыбка сбежала с лица Опрятина, а взгляд его стал острым и внимательным.

— Простите, что перебиваю, Павел Степанович. Этот нож… В рукописи сказано, как его сделали проницаемым?

— А, чепуха, — сказал Колтухов. — Сказки для дошкольников. В одно могу поверить: в электростатику. Для восемнадцатого века вещь возможная. Кстати… — Старый хитрец, как ему казалось, ловко перешел на другую тему, ради которой и затеял весь разговор: — Кстати, слышал я, сосед, что у тебя в институте собран мощный электростатический генератор. Верно? Так вот: разреши попользоваться. Часто беспокоить не буду. А?

— Что ж, пожалуйста, — сказал Опрятин. — А для чего вам, собственно?

Но больше ему ничего выведать не удалось: Колтухов пустился в воспоминания своей бурной молодости.

Прибежала Валя. Она стянула с головы резиновую шапочку, распушила черные волосы, подсела к Ольге Михайловне и стала расхваливать скалу.

— Это она, вы говорили, перевела рукопись? — негромко спросил Опрятин у Колтухова.

— Ага. Знакомьтесь. Опрятин представился Вале.

— Валентина, а дальше как? — спросил он, осторожно пожимая Валину узкую руку.

— Валентина Савельевна, — улыбнулась Валя. Ей понравился любезный тон Опрятина.

— Поздравляю вас с интересной находкой. Шутка ли сказать: оригинальная рукопись петровской эпохи! Вот знаете, Валентина Савельевна…

И Опрятин завязал с Валей оживленный разговор.

Юра искоса посмотрел на них, потом поднялся, кликнул Рекса и пошел на скалу. Николай, движимый чувством солидарности, последовал за ним. Они сели, свесив ноги в воду, переглянулись и затянули унылыми ямщицкими голосами:

— Рекс, а ты чего? — строго сказал Юра.

Пес задрал морду, судорожно зевнул и начал тихо подвывать.

Валя посмотрела на певцов, пожала плечами. Со скалы неслось заунывное:

В углу институтского двора, у стены, почти скрытой айлантами и акациями, стоял громоздкий стенд для вибрационных испытаний труб. Рядом была сколочена беседка. В летние дни, когда требовалось дежурство у стенда, лаборанты обычно устраивались в беседке, а зимой перекочевывали в маленькую кладовушку, дверь которой выходила во двор.

До зимы было еще далеко, и Привалов разрешил Николаю и Юре занять пустующую кладовушку. Молодые инженеры перевезли сюда домашнюю установку с «ртутным сердцем» и пьезоэлектрическими весами. Они обегали все отделы, выпрашивая где вольтметр, где табуретку, где мостик Уитстона. Николай повесил на стенку портрет Менделеева, а Юра притащил откуда-то табличку «Уходя, выключай ток» и привинтил ее к двери.

Затем Юра критически оглядел установку, поцокал языком и сказал:

— Здорово! Такой хаты-лаборатории и у Фарадея не было.

Но, несмотря на это явное преимущество, дела в «хате-лаборатории» шли значительно хуже, чем у Фарадея. Наши друзья создавали вокруг «ртутного сердца» различные комбинации электрических полей. «Сердце» добросовестно пульсировало, но не обнаруживало ни малейшей склонности к усилению поверхностного натяжения ртути.

Однажды вечером в кладовушку зашел Привалов. Он насмешливо щурил глаза за стеклами очков, разглядывая установку и выслушивая объяснения Николая.

— Так, — сказал он, дослушав до конца. — Через сколько лет вы рассчитываете добиться желаемого результата?