Рокешники и бугешники в электричке Зеленогорск-Санкт-Петербург

Аннотация

Сергей Евгеньевич Вольф Рокешники и бугешники в электричке Зеленогорск-Санкт-Петербург Тьфу! О, Господи! С какой любовью, сидя в электричке, я смотрел на ее обнаженные, как надо, — длиннющие ноги, расположенные совсем рядом с моими глазами. (Конечно, ноги похуже, чем у моей жены, но ведь жена у меня взрослая, а эта — напротив — совсем ребенок.) — Вы вроде ничего, — сказала она мне, — но ваше поколение — хуже нашего. Вот вы читаете журнал "Минус плюс"? — Так это же ноль! — сказал я. — Может быть. Так читаете? — А крутой журнал? Типа "класс"? Или типа "нормально"? — Кру-утой! — сказала она. — Цвета хороши. Я там себе трусики присмотрела. — Теперь где их заказывать? — Не знаю, — сказала она. — В "Минус плюс", это самое, трусики, ну, это самое, на одной девчонке были, из Штатов. — В Штатах заказывать будете? — Нет, прямо в журнале. Думаю, пришлют. А вы на игле, что ли, сидите? Я сделал еще пару глотков пивка, для храбрости, и неожиданно для себя сказал: — А как же! Как мне ее в попочку вбили лет сорок пять назад, так и сижу каждый день. Она расхохоталась. Но нежно. — А сейчас на пиве сижу, — плавно проведя перед собой рукой, сказал я. — Не каждый день, но частенько. Вон! Вон! Лисица побежала! Лиса! — вдруг заорал я, вскакивая и тыча баночкой пива в окно и глядя при этом против хода поезда, так как лиса отстала. — Какая лисица? Лиса, что ли? — спросила она. — Во дает! Да сейчас же лето. — А что — летом не бегают? — Не знаю, — сказала она. — Покурим? — Охотно, — сказал я. — Пошли. Только я вам сигарету не дам: не хочу спаивать мое будущее поколение. — Во дает! — сказала она. — У меня есть. Один кент перед электричкой угостил. Одной штучкой. Я с ним не села ехать. Мы, каждый загадочно улыбаясь, выкурили каждый по своей сигарете и вернулись в просторную залу электрички. Окна ее были широко раскрыты нам навстречу, и за ними тоже было просторно — весь белый свет, из которого в нашу залу влетал сильный пивной ветер Балтики. — "Эл-эм", которую вы курили, понравилась? — спросил я. — Класс! — сказала она. — По мне любой стронг лучше любого лайта. — Это, к примеру, какие? — спросил я. — "Кемел", — сказала она. — С горбатым. — А в Зеленогорске у вас что, дом? — спросил я. — У девчонки одной, у шнурков ее. Участок, коза вроде бы. Ревень, лук, анютины глазки… У вас там тоже дом? — Нет, — сказал я. — У одного моего пожилого паренька. Бак его зовут. "Темпом" мается. Ящиком. Велел забрать, а самого нету. Жена сказала — пьет на работе в Питере с друзьями детства. Зря съездил, человек он надежный старая школа. Дочка-внучка во Франции. — И папы с мамой нету? — Давно нет, — говорю. — Счастливый!!! — сказала она. — Мои меня прижимают. А на что живете? Бутылки, да? — Да, — сказал я. — Но не только, не только. Пенсия! — Все вы счастливые! Я слышала, пенсия куда больше стипендии! — Я бы махнулся, — сказал я. — Ченч. Ду ю спик инглиш, ай хоуп? — Э литл бит, по вечерам, — сказала она. — Меня Валерия зовут. А вас? — Там, где бутылки сдают, у ларьков, — Сережа, или Сергей Евгеньевич, или еще — дядя Сережа. — А плакать вы умеете? — спросила она. И именно в момент моего глотка. — Еще как! — сказал я, пустив "Невское" вдогонку "Невскому" же. — Как выпью лишнего — сразу в слезы. Или когда выхожу из алкогольных игр. Покажут по ящику что-нибудь доброе — я рыдать. — Нет, — сказала она, — все равно, вы — старье — непонятные. — Да, — согласился я. — Все мы — бэ-у, все мы — секонд-хэнд. Но зато у нас есть будущее. Это вы, наши девчонки и ваши мальчишки в заклепках. — А у вас-то есть девчонка? — В смысле?.. — Не, не секс, — сказала она. — Дочка. — Есть, — сказал я. — Она меня бросила. — За что? — спросила она. — Доставали? Наезжали? — Наверное, — сказал я. — Но главное — она умная. — Четко? — Четко. — А меня здесь один кобел — вроде вас, с бородой, — трахнуть хотел. Прямо в трамвае. На утреннем рейсе. В одних носках. А на шее — крест. Весело! Я чуть копыта не откинула. Вроде вас! — Ой, сомневаюсь! Ой, сомневаюсь! — сказал я. — Вряд ли вроде! Я не специалист. Еще в ванной, может быть… — В ванной?! Какая прелесть! Она захохотала. Но без нежных красок в голосе, на всю электричку, по всей ее длине, с переливами и бульканьем… — В ванной?! Ну клево! И помыться можно — да?! — Конечно, — сказал я. — Дело хорошее. А что? — Сегодня пойду на дискотеку, — сказала она. — Люблю танцевать! Да-а! А может, вы песню слышали, "Я на танцы пойду" называется? Могу спеть. — Было бы чудесно, Валерия! — сказал я. — У меня одна девчонка хотела стать певицей — не пробиться. Заболела тушенкой, — в больницу, там коек не хватало, по двое клали, очнулась — мужик ее клевый ласкает, она — под него, а он композитором крутым оказался: она уже поет, сама по ящику видела… П — Да! Да, Валерия! Я как пива выпью — сразу петь и плакать! Она запела: Танцевать — так приятно, Танцевать — это жить, Жизнь тогда необъятна, И не надо тужить. Танцевать — это диво, Это путь в красоту, Я оденусь красиво И на танцы пойду. Твоя дама — упряма, Сексопильна вдвойне, И летит твоя дама На горячем коне. Что ни дева — то диво, Зубки блещут во рту, Я оденусь красиво И на танцы уйду. Я вас всю обнимаю, Я дышу горячо, О, как я понимаю Все про ваше плечо… еще… Вы нежны, мое диво, Я тащусь налету, Я оденусь красиво, Я на танцы пойду. (Песня автора. — Ред.) Валерия кончила и взмахнула крыльями. Я закатил глаза. Я позволил себе сделать глоток водочки из другого кармана той же курки, что и для пива. — Круто, да? — заверещала Валерия. — Ну круто же? Понравилось? — Я приторчал! — сказал я. — Клянусь! — Все как есть, ну?! Мои шнурки сказали бы: "Жизненная песня"! А пою я ничего? Не слабо? — Отменно, сестренка! — Может, еще разок?! — Конечно!.. Или не стоит?! Переварим первое впечатление! — Вот именно! — сказал контролер. — Вы, девушка, просто порадовали старика. Я сначала подумал: "Мышление блоками плюс многочисленные ассоциации первого порядка сложности" — ан нет! Чьи же это слова? Чьи?! — Какого-то Довлатова, говорят. Он же и исполняет. Из Сланцев парнишка. — Довлатов! О-о-о-о! — сказал, уходя, контролер. — Четыре незабываемых тома в суперах с Митьками. И сразу же вбежал мальчик, с криком: — Газета "Пульс космоса"! Певицу Джуди Амбассадор трое из Бронкса трахнули в шведском холодильнике типа "Филлипс" Це Аж Три Бе 17! — Заткнись!!! — крикнула ему Валерия. — Не хочешь — не бери, жопа! — крикнул мальчик, убегая. Моя певица сказала: — Ой, славный какой мальчик! Вы заметили? Ну просто прелесть. Глаза огромные — как у девчонки! — Один подтекст чего стоит! — согласился я. — Под кого?! — спросила Валерия. — Не обращайте внимания, — сказал я. — Это я так… по поводу Хемингуэя. — А это еще кто? — Да писатель такой был. Вы разве… Он всех драться учил, правилам чести, кальвадос… — Не читала, — сказала Валерия. — Он еще сказал, что все вы — потерянное поколение. — Потерянное. Факт, — сказала Валерия. — Да, это не круто он сказал. Найдемся!.. Скоро Питер. Я — в дискотеку. Покурим еще раз? — У вас еще одна "Эл-эм" есть? — спросил я. — Не-а, вашу покурим, — она крутанула грудью. — Я детям не даю курить. Даже прикурить не даю. — Я не дети, — сказала она. — Я старая. Я уже беременная была. — Грустно это, — назидательно закатывая глаза, сказал я. — Аборт? — Не, он сам выскочил. Факалась много. Танцевала сколько хочу. Поэтому. — Разве? — спросил я. — А может, из-за того культуриста занюханного. Влюбилась в него с первой подачи. А он — хер внимания, все боди-билдинг, боди-билдинг, гантели, гири, тренажеры, блин. Я две гири и ухватила, чтобы ему понравиться. Ну аборт и получился. Говорят, помирала. Я — А "На-на"? — спросил я. — А ни-ни! Во шутница! Не ожидал. — Все! Питер! Ку-ку! Я в дискоклуб! Вы — тоже?!!! Ха-ха! Давайте! Там за коричневые или за зеленые кого угодно пустят! — Нет, — сказал я. — Работать поеду. — Ночным? Сторожем? — Не. Бутылки сдам. То да се. А может, кто позвонит, скажут, старый диндон, рассказик твой напечатали, можно бабки получить не сегодня-завтра. — Во! Вы писатель, получается?! — Учусь на него. — Студент-пенсионер? Колоссально! Наш поезд — стоп! Двери туда-сюда — хрясть. И радость сладкого моего путешествия, или сладкая радость, или радостная сладость… замелькала, удаляясь, в толпе, не оборачиваясь, но все же маша мне тыльной стороной своей ласкающей ладони. "Валерия, — спел я, — Валерия, ногами ты — как кавалерия любимого Семки Буденного, ногами ее побежденного". Тьфу!