«Суббота, утро.

Дорогой, вот я и в Ville Lumiиre [23] , и первое впечатление самое отвратительное. Все раздражает в нем – и серый цвет улиц, и разодетые женщины, и случайно слышанные разговоры, и даже французский язык… Грустно было потому, что Ароза была чем-то временным, чем-то переходным. Ароза была еще совсем близко от Кракова, а Париж – это уже нечто окончательное. Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты еще здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью – и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провел» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя.

Много было хорошего в Париже и в отношениях с Н.К. В одной из наших последних бесед она мне сказала, что я ей стала дорога и близка лишь недавно… Только в Лонжюмо и затем следующую осень в связи с переводами и пр. Я немного попривыкла к тебе. Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо оживляется, и, во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал…»

Далее несколько страниц, написанных в «субботу, вечером» и посвященных жизни и смерти ее подруги Тамары, которая была, по словам Инессы, «чем-то вроде старшей дочери или младшей, очень любимой сестры… Она была очень одинока и любила мою ласку – помню, часто даже просила приласкать ее, и я ласкала ее так же, как ласкала своих детей…».

В последней части многостраничного письма, с пометой «Воскресенье, вечером», она пишет, что знакомые зовут ее «исчезнувшей Джокондой». Много пишет о ее предстоящем докладе, спрашивая: «Когда будешь писать мне о делах, то как-нибудь отмечай, о чем можно говорить КЗО (Комитет заграничных организаций РСДРП. – Д.В. ) и чего говорить нельзя…

Ну, дорогой, на сегодня довольно – хочу послать письмо. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе – я тебе послала три письма (это четвертое) и телеграмму. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли. Я написала также Н.К., брату, Зине (З.И. Лилина – жена Зиновьева. – Д.В. ).

Неужели никто ничего не получил?

Крепко тебя целую.

Твоя Инесса»{152}.

Едва ли стоит комментировать это письмо. Оно в высшей степени красноречиво. В частности, письмо ставит вопрос об истинных причинах отъезда Ленина из Парижа. Не случаен намек Арманд на то, что она «обошлась бы без поцелуев», лишь бы «видеть тебя» и «это никому бы не могло причинить боль». Видимо, эфемерное, летучее, косвенное, часто «заочное», но постоянное и властное присутствие Инессы в семье Ульяновых встречало поначалу естественное сопротивление Надежды Константиновны.

О том, что отношения «втроем» складывались непросто, свидетельствуют, в частности, и многозначительные строки из писем Ленина к Инессе. Многие из них, как нам удалось установить, просто исчезли (во имя святости вождя), в иных сделаны купюры.

В письме Ленина к Арманд 13 января 1917 года, опубликованном в 49-м томе Полного собрания сочинений, сделана купюра. После слов «Дорогой друг!» изъята фраза: «Последние Ваши письма были так полны грусти и такие печальные думы вызвали во мне и так будили бешеные угрызения совести, что я никак не могу прийти в себя…»{153} Дальше в том же духе. Ленину – пуританину по натуре в семейных отношениях, видимо, очень нелегко давалась эта связь, далеко вышедшая за границы простой дружбы. А Арманд, привыкшей отдаваться своему чувству без остатка и ограничений, была невыносима роль тайной «подруги» Ленина.

Подобных купюр в Полном собрании сочинений много. В том же январе 1917 года, но через неделю, 23-го числа, Ленин пишет (конечно, и здесь купюра в 49-м томе): «Дорогой друг!.. По-видимому, Ваш неответ на несколько моих последних писем указывает – в связи с кое-чем еще – на некоторое измененное настроение или решение или положение дела у Вас. Последнее Ваше письмо содержало в конце два раза повторенное слово – я пошел, справился. Ничего. Не знаю уже, что думать, обиделись ли Вы на что-либо или были слишком отвлечены переездом или другое что… Боюсь расспрашивать, ибо, пожалуй, вопросы Вам неприятны, и потому условлюсь так, что молчание Ваше по этому пункту я понимаю именно в том смысле, что расспросы Вам неприятны, и баста. Я тогда извинюсь за них и, конечно, не повторю»{154}.

Вся эта абракадабра понятна только двоим очень близким людям, какими были Владимир Ульянов и Инесса Арманд. Но им приходилось всегда считаться, что была и Надежда Крупская.

Краковское «сидение» Ленина, как известно, окончилось накануне Первой мировой войны арестом 26 июля (8 августа) в Новом Тарге в связи с подозрением в «шпионаже». Но тут же включились в дело социал-демократы З. Марек, Ф. Кон, Я. Ганецкий, В. Адлер с просьбой к австрийским властям освободить Ленина (Ульянова) как «врага царизма». Советская историография факт менее чем двухнедельного содержания Ленина превращает в акт огромной революционной доблести, когда «Ленин находится в тюрьме в Новом Тарге; обдумывает задачи и тактику партии большевиков по отношению к начавшейся империалистической войне; беседует с заключенными крестьянами, дает юридические советы, как быстрее и правильнее добиться решения их судебных дел, пишет для них прошения, заявления и т. п.»{155}.

Австрийцы еще не знают, что Ленин, особенно в конце бессмысленной войны, будет фактически активным союзником центральных держав. Ленин ненавидел и царя, и кайзера. Но в разной степени. Как писал А. Шляпникову лидер большевиков в октябре 1914 года, «царизм во сто крат хуже кайзеризма»{156}. Но и то, что было известно тогда о Ленине австрийским властям, позволило направить в суд Нового Тарга телеграмму краковского прокурора: «Владимир Ульянов подлежит немедленному освобождению»{157}.

Через пару недель Ленин с Крупской уже в Швейцарии, останавливаются сначала в Цюрихе, затем переезжают в Берн. Конечно, там Ленин вскоре встречается с Арманд… Как сообщается в «Биографической хронике», он предлагает делать рефераты, «вести работу по сплочению левых социалисток разных стран», помогает ей готовить публикацию для работниц, даже «критикует план ее брошюры», уполномочивает молодую большевичку принять участие в Международной социалистической конференции молодежи и поручает многие другие партийные дела. Но мало сообщается, что она очень частый гость Ульяновых, много гуляет с ними, музицирует для Ленина, приезжает в Зеренберг, где отдыхают лидер большевиков и его супруга.