Давно уже стало ясно, что эту весть никто и никогда не принесет к мавзолею. Да едва ли там еще долго задержится и сама мумия вождя, заявившего еще в 1918 году, что победа мирового коммунизма обеспечена.

Еще в середине восьмидесятых годов мы верили (очень многие), что стоит «вернуться к Ленину», и ускользающая коммунистическая жар-птица победы вновь окажется в наших руках. Даже реформатор М.С. Горбачев, выступая на Политбюро ЦК КПСС в октябре 1987 года, убежденно заявил, что нужно «перекинуть мост от Ленина, связать ленинские идеи, ленинские подходы к событиям тех лет с делами сегодняшних наших дней. Ведь эта диалектика, с которой решал вопросы Ленин, – это ключ к решению нынешних задач»{2}.

Дело в том, что стараниями партийной пропаганды в нашем сознании Ленин жил как человек, осуществивший исторический прорыв к новой, справедливой жизни, как творец нэпа, как идеолог кооперативного плана, инициатор мирного сосуществования, неустанный борец против бюрократизма… Нам никогда не разрешали думать над реальностью этих мифов. Ибо массовый каток большевистской Системы сплющил личность, вдавив ее в одноцветный монолит, горделиво именуемый «массы».

Мы не задумывались над тем, что октябрьский «прорыв» 1917-го в значительной мере был контрреволюцией по отношению к Февралю. Исторический шанс, появившийся в связи с Февральской революцией, всенародным представительством в форме Учредительного собрания естественным разномыслием и многопартийностью, был ленинцами безжалостно ликвидирован.

Мы не хотели понять, что нэп был не экономической стратегией, а лишь вынужденным тактическим маневром в результате сокрушительного краха подлинно ленинского курса «военного коммунизма». Ленин не только не является инициатором нэпа, а, наоборот, человеком, который долго ему сопротивлялся. Выступая 5 декабря 1919 года на VII Всероссийском съезде Советов, когда уже витал призрак нэпа, Ленин с пафосом заявил, что тот, кто хочет «свободы торговли хлебом», ошибается. «Против этого мы будем бороться до последней капли крови. Здесь не может быть никаких уступок»{3}. На пороге нэпа Ленин и не думал о нем!

Мы не понимали, что, несмотря на некоторые общие верные рассуждения о кооперации, линия Ленина, его курс всегда были антикрестьянскими. Хотя и без Ленина, в 1916 году кооперативное движение (в различных формах) в России насчитывало десять миллионов пятьсот тысяч членов! Самой ставкой на решающую роль рабочего класса, диктатуру пролетариата Ленин обрекал крестьянство на роль строительного материала того сияющего здания коммунизма, которое вождь уже давно построил в своей голове. Именно его усилиями кровавая Вандея классовой борьбы была развернута и в российском крестьянстве. Были обычными ленинские советы типа того, который он давал исполкому в Ливнах: «…организовать бедноту везде, конфисковать весь хлеб и все имущество у восставших кулаков, повесить зачинщиков из кулаков, мобилизовать и вооружить бедноту при надежных вождях из нашего отряда, арестовать заложников из богачей и держать их, пока не будут собраны и ссыпаны в их волости все излишки хлеба»{4}. То был путь к ленинскому кооперативному плану и социалистической индустриализации. Расстреливали для этого, по словам вождя, тысячами{5}.

А ведь еще в 1916 году, когда социалист Хеглунд был посажен на несколько месяцев в тюрьму за пораженческую пропаганду, Ленин в письме к А. Коллонтай по этому поводу восклицает: «Свирепость неслыханная, невероятная!!!»{6}

У Ленина были разные критерии оценки поступков: для других – одни, для себя – другие.

Мы не учитывали, что мирное сосуществование стало вынужденной необходимостью, когда рухнула ставка на немедленный штурм капиталистической цитадели. Как писал в неопубликованных воспоминаниях А.А. Иоффе – крупный дипломат ленинской школы, «мировая революция казалась (и действительно была) столь близкой, что всякое соглашение с буржуазией считалось весьма недолговечным и было поэтому совершенно безразличным. Важно было не то, чего добьешься в переговорах с буржуазией, а только то, чтобы и переговоры, и сам договор действовали максимально революционизирующе на широкие массы… как бы для вящего подчеркивания своего безразличия к содержанию этих договоров и уверенности в их недолговечности. Владимир Ильич, когда я по окончании переговоров приносил ему переплетенный экземпляр договора, хитро прищурившись, похлопывая по крышке переплета, спрашивал: «Ну, а что, много тут гадостей понаписали?»{7}

Иоффе пишет, что лишь замедление темпа революции вызвало переход к политике «мирного наступления» как вынужденной и временной тактике. Ленин никогда не отказывался и не отказался от будущего революционизирования планеты. «Когда в 1921 году ЦК направил меня на работу в Туркестан, Владимир Ильич в разговоре перед отъездом и потом в своих письмах ко мне в Ташкент постоянно внушал и подчеркивал: «Туркестан – это наша мировая политика. Туркестан – это Индия…»{8}

Десятилетиями в нашем сознании культивировалась мысль, что Ленин был представителем «подлинного» коммунизма. «Образ Ленина, – писал проницательный английский историк Роберт Сервис, – как олицетворение советского коммунизма с человеческим лицом, был достаточно широко распространен и на Западе»{9}. Мы не хотели обращать внимание даже на давно известные заявления вождя, которые полностью дезавуируют эти представления.

Когда Мартов на VII Всероссийском съезде Советов предложил Демократическую декларацию, Л.С. Сосновский, редактор «Бедноты», язвительно бросил из президиума:

– Не прошлогодняя ли у вас декларация?

На что Мартов с достоинством ответил:

– Декларация эта на «веки веков»…

Сосновскому было, конечно, неизвестно, что, высмеяв Мартова, восстававшего против безбрежного насилия большевиков, редактор «Бедноты» падет в 1937 году от гильотины террора, который был освящен Лениным. Вождь же отреагировал на донкихотство Мартова предельно определенно:

– Когда мы слышим такие декларации от людей, заявлявших о сочувствии к нам, мы говорим себе: нет, и террор и ЧК – вещь абсолютно необходимая{10}.

В этой речи Ленин, полностью защищая курс на революционный террор, воскликнет под аплодисменты:

– Нет, ЧК у нас организована великолепно!{11}

Нам долго внушали, что история подтвердила ленинскую правоту во многих вопросах. Но это только казалось для одномерного мышления, которым мы обладали.

Во внешнем Хаосе истории, если внимательно в него вглядеться, виден величайший Порядок, созданный неизбежностью, необходимостью, случайностями и закономерностями. Ленин победил в 1917 году политически, чтобы безоговорочно и навсегда проиграть исторически.