Наверно, ни одно пушкинское произведение не вызвало столько разнотолков с момента своего появления, как "Медный всадник". Эту поэму принимали люди противоположных политических взглядов и убеждений.

В ней видели апофеоз сильной государственной власти, имеющей право пренебрегать судьбами отдельной личности ради общего блага, ради высшей справедливости. И наоборот - видели весь смысл поэмы в безумном протесте "бедного Евгения" против истукана на бронзовом коне, олицетворяющего самоуверенный и сильный деспотизм.

С одной стороны - гимн "тоталитаризму", с другой - гуманизму, гимн "маленькому человеку", восставшему против всего дела Петра. Можно было при желании усмотреть в угрозе Евгения бронзовому Петру на Сенатской площади "Ужо тебе!" - завуалированный намек на восстание "безумцев" 14 декабря. В "бедном Евгении" можно было увидеть и прототип Чаадаева, и поэта Адама Мицкевича, подавленного неудачей польского восстания 1831 года, и, наконец, самого Пушкина, которого ведь действительно преследовал с "тяжелым топотом" истукан самодержавия, "куда бы он стопы ни обращал".

Все это в поэме как будто есть. И есть многое другое, что не укладывается ни в какие логические схемы. В том-то и сила и преимущество образного мышления перед понятийным, что оно неизмеримо богаче, объемнее, живее, что оно неисчерпаемо для работы фантазии и мысли.

Что оно призвано не давать готовые, однозначные ответы, а будить воображение читателя.

В поэме этой историческое яснозрение Пушкина проявилось во всем спектре красок, исключающем какую-либо одномерность и односторонность. И потому в центральном поединке двух персонажей, один из которых (Медный Всадник) символизирует деятельную деспотию, "необъятную силу правительства", а другой (Евгений) - обычного человека, собственно нет побежденного и победителя. Евгений, едва бросив свой вызов кумиру, в ужасе от собственной дерзости бежал прочь. Сломленный, раздавленный, жалко кончил он свои дни. А что же горделивый Всадник, "державец полумира"? С молчаливым презрением, высокомерно проигнорировал он слабый вопль протеста своей жертвы? Если бы Пушкин изобразил дело так, не было бы и великой поэмы. Все напряжение ее, вся кульминация - в жуткой, мистической, ирреальной картине, которая последовала за вызовом Евгения:

"Добро, строитель чудотворный!

Шепнул он, злобно задрожав,

Ужо тебе!.." И вдруг стремглав

Бежать пустился. Показалось

Ему, что грозного царя.

Мгновенно гневом возгоря,

Лицо тихонько обращалось...

И он по площади пустой

Бежит и слышит за собой

Как будто грома грохотанье

Тяжело-звонкое скаканье

По потрясенной мостовой.

И, озарен луною бледной,

Простерши руку в вышине,

За ним несется Всадник Медный

На звонко-скачущем коне...

Этого жалкого выкрика бедного безумца оказалось достаточно, чтобы "горделивый истукан" потерял покой, чтобы он снялся со своего торжественного пьедестала и бросился в погоню за обидчиком! Евгений смертельно испуган, но ведь и Всадник ранен этой угрозой не на шутку, если с сатанинским рвением преследует свою жертву.

Несколькими строками ранее этой сцены мы видим Всадника таким:

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне какой огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

И что же? Где опустил гордый конь свои копыта минуту спустя? На мостовую, в суетной погоне за сумасшедшим! Какая дума теперь на челе Всадника? Догнать, разорвать, отомстить, повергнуть! Забыв о своем державном, монументальном величии, о великих думах, он теперь просто преследователь жалкой жертвы.

И во всю ночь безумец бедный,

Куда стопы ни обращал,

За ним повсюду Всадник Медный

С тяжелым топотом скакал.

У Евгения - мания преследования. У Всадника - медного символа самодержавия - мания преследователя. И кто из них безумнее?

После пушкинской поэмы иначе воспринимается величественный памятник Петру: всегда наготове вздыбленный конь, всегда готов размозжить передними копытами головы противников, всегда бдителен и строг взор медной главы императора.

Да ведь Пушкин в своей удивительной поэме, начав восторженным гимном делу Петра, кончает убийственнейшей иронией над "горделивым истуканом" самодержавия, которое лишается покоя от протеста маленького человека и тем самым делает себя смешным и жалким.

Любопытное сопоставление имеется у одного из виднейших пушкинистов наших - Д. Д. Благого. В пушкинских рукописях оказывается, есть рисунок, изображающий пьедестал памятника Петру: скала, на ней вздыбленный конь, но Всадник отсутствует. А текст трагедии вспоминается при этом такой:

Басманов:

Всегда народ к смятенью тайно склонен:

Так борзый конь грызет свои бразды...

Но что ж? конем спокойно всадник правит...

Борис:

Конь иногда сбивает седока.

В финале "Медного всадника" во время погони за бедным Евгением пьедестал памятника - символа самодержавия - вообще остается пустым!