Шрифт:
– Подумать, что все доставалось на его долю, и он был вынужден терпеть... Тощий Алонсо Кихано!
– Хотя письмо, которое он сочинил для тебя, он подписал не так. Твой до гроба Рыцарь Печального Образа. Он знал, что ты все равно не умеешь читать.
– Зачем же он тогда писал?
– Это трудно понять.
– А письмо-то где?
– Письмо у меня. Только письмо и осталось на память о нем.
– Давай сюда.
– А тебе-то зачем? Все равно ведь ни слова не поймешь.
– Мне написано, мне и отдай.
– С условием вернуть.
– Там видно будет.
Санчо неохотно достал из своего дорожного узла старый, желтый листок бумаги, отдал ей. Альдонса смотрела в письмо.
– А подпись где?
– Где подпись, внизу.
– Вот это, наверно. "Твой до гроба Рыцарь Печального Образа".
– Как раз шесть слов.
– А надо пять. Твой догроба Рыцарь Печального Образа.
– До гроба, - может быть, это два слова?
– Что ты!
– Должно быть, ошибся. Он отдал мне это письмо только перед тем, как испустил дух. Не умирайте, говорю ему. Послушайтесь моего совета. Это глупость со стороны человека - взять, да ни с того ни с сего помереть, когда никто тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве одной тоски. Вставайте-ка, одевайтесь пастухом - и пошли в поле, глядишь, где-нибудь за кустом отыщем расколдованную донну Дульсинею, а уж это на что бы лучше!
– А он что?
– Не захотел.
– Все-таки не захотел. Альдонса разглядывает письмо.
– Надо кого-нибудь попросить, чтобы прочитали, - сказал Санчо.
– Зачем, он ведь не для того писал, чтоб я читала. Я и не прочитаю. А что я буду думать - это уж мое дело.
– Даже лучше. Что хочешь, то и думаешь.
– Что хочу, то и думаю. Кому какое дело.
– Кого бы он ни встретил на своем пути, он тут же требовал: "Все, сколько вас ни есть, - ни с места, пока не признаете, что, сколько бы ни было красавиц на свете, прекраснее всех Дульсинея Тобосская!" Если же кто-либо с ним не соглашался, тех он вызывал на смертный бой!
– Ну, подумай, Тощий Алонсо Кихано!
– не переставала поражаться Альдонса.
С улицы послышались голоса. Там ругались. Какая-то девица пыталась войти в дом, но Тереса ее не пускала.
– Пустите меня, я только посмотрю и уйду!
– кричала девица.
– Никто сюда не заходил, - сказала Тереса.
– А мне сказали, что сюда вошел Санчо Панса! Санчо Панса из Ламанчи вошел в этот дом! И тут он сидит!
Девица нарочно кричала, чтобы ее было слышно в доме.
– Я пропал. Это моя дочь Санчика, - сказал Санчо.
– Не знаю никакого Санчо, - кричала Тереса.
– Санчо, отзовись! Я знаю, что ты здесь!
– кричала девица.
– Никого тут нет, здесь живет одинокая дама!
– Мне известно, кто тут живет! Одного окрутила, теперь взялась за другого!.. Санчо, у тебя семья!
– Всю улицу поднимет на ноги. Впусти ее, Тереса, - сказала Альдонса.
Войдя в комнату, Санчика сказала против ожидания тихо:
– Батюшка, домой.
– Здравствуй, Санчика, здравствуй, дочка, - подхалимствуя сказал Санчо.
Он направился к ней, чтобы успокоить и задобрить, но Санчика, не дав ему подойти, завизжала.
– Не надо, Санчика, успокойся, девочка, - ласково сказала Альдонса.
Она тоже попыталась приблизиться к ней, но Санчика завизжала еще громче. И каждый раз, как Санчо или Альдонса делали попытку что-либо сказать ей или ласкать - она снова принималась визжать, для громкости и свободы дыхания уперев руки в бока. Эти крики были, видимо, слышны и на улице. В дверь постучали, да так громко, что сама Санчика оробела и замолкла. Однако в двери уже лязгнул сорванный замок. "Замок сорвал, бандит! Кто мне его починит?!" - вопила Тереса.
Бандит вошел в комнату.
Было трудно представить, как ухитрился сорвать замок этот тощий человек. Но другое ошеломило присутствующих: он был поразительно похож на Дон-Кихота. Человек этот, правда, еще молод, но такой же узкий и вытянутый, с такой же бородкой и пепельным хохолком.
– Простите, ради бога, мне показалось, что тут плакал ребенок...
– Я не ребенок, - возразила Санчика.
– Виноват, я не хотел вас обидеть...
– Неужели колдовские силы, которые терзали моего господина, теперь обрушились на меня?.. А может быть, это Господь Бог за его подвиги вернул ему жизнь и молодость!
– воскликнул Санчо.