Перемещенное лицо

Аннотация
Один из восьмидесяти маленьких человечков, которых война лишила дома и родных, и забросила в чужие края, решает во что бы то ни стало увидеть своего папу. Тем более, что других людей с его цветом кожи вокруг просто нет...

Восемьдесят маленьких человечков, спасенных католическими монахинями, жили в сиротском приюте, в бывшем домике лесника, на берегу Рейна, где раскинулось обширное поместье. Деревенька Карлсвальд находилась в американской оккупационной зоне. Если бы не этот дом, если бы не тепло и еда, и одежка, которую удавалось для них выклянчить, они бы разбрелись по всему свету в поисках родных, давным-давно переставших искать их самих. По утрам, в хорошую погоду, монашки строили детей парами и выводили их подышать свежим воздухом — через лес до деревни и обратно. Деревенский плотник, все чаще, по старости лет, впадавший в глубокую задумчивость в самый разгар работы, выходил из своей мастерской поглазеть на это шествие оживленно лопочущих, непоседливых бродяжек и погадать вместе со случайными посетителями, какой национальности родители этих ребят. — Вон та крошка, — сказал он однажды, — явно француженка. Вы только гляньте, как у нее глазенки блестят! — А видишь худенького поляка, что руками размахивает? Поляки, они все любят ходить строем. — Поляк? Где ты нашел поляка? — спрашивал плотник. — А вон, впереди, такой тощий и серьезный, — отвечали ему. — Ну-у, нет, — качал головой плотник. — Чтобы поляк был такой долговязый! И откуда у поляка льняные волосы? Немец он, вот что. Механик пожимал плечами. — Какая разница? — говорил он. — Все они теперь немцы. Поди докажи, кто у них родители. Если бы тебе случилось воевать в Польше, ты бы признал в нем типичного поляка. — Смотри-ка, смотри, кто идет, — вдруг расплывался в улыбке плотник, — Ты у нас спорщик известный, но с этим-то, согласись, все ясно? Сразу видно — американец! И он кричал мальчику: — Эй, Джо, когда отвоюешь титул чемпиона? — Как дела, Джо? — кричал механик. — Эй, «Шоколадина Джо»! Шестилетний мальчик, темнокожий, но с голубыми глазами, одиноко замыкавший шествие, оборачивался на их крик, который он слышал изо дня в день, и улыбался слабой вымученной улыбкой. Он вежливо кивал и бормотал по-немецки — на единственном доступном ему языке — какое-то приветствие. Карл Хайнц — так стали звать его монахини. Но плотник дал ему более броское имя, имя того самого негра, который произвел на них, деревенских, неизгладимое впечатление — бывшего чемпиона мира в тяжелом весе Джо Луиса. — Джо! — кричал плотник. — Веселей давай! Блесни-ка белыми зубками, Джо. Джо робко улыбался. Плотник хлопал по спине механика. — А теперь и этот немец! Глядишь, и у нас вырастет свой чемпион-тяжеловес. Колонна поворачивала за угол, и монахиня, подгоняя отстающих, загораживала собой мальчика. Она и Джо проводили вместе немало времени, потому что Джо, в какое бы место колонны его ни ставили, всегда оказывался в хвосте. — Ты такой мечтатель, Джо, — говорила монахиня. — Может быть, у тебя на родине все мечтатели? — Простите, сестра, — говорил Джо. — Я задумался. — Замечтался. — А правда, что я сын американского солдата? — Кто тебе сказал? — Петер. Он говорит, что моя мать немка, а отец — американский солдат, он уехал и не вернется. Петер говорит, что меня мать оставила у вас, а сама тоже уехала. В его голосе не было горечи, только недоумение. Петер, самый старший мальчик в приюте, был немец, этакий желчный старичок четырнадцати лет; он помнил своих родителей и братьев с сестрами, и свой дом, и войну, и разные вкусности, которые Джо и представить себе не мог. Петер казался ему существом высшего порядка, человеком, прошедшим огонь и воду, испытавшим все на свете. Вот уж кто точно знал, почему все они здесь и как сюда попали. — Ну что ты, Джо, не думай об этом, — говорила монахиня. — Никто не знает, кто твои мама и папа. Но они, конечно же, были славные люди, раз ты такой славный. — А что значит американец? — спросил как-то Джо. — Это тот, кто живет в другой стране. — Рядом с нами? — Есть такие, что живут сейчас рядом с нами, но вообще-то их дом далеко-далеко, туда плыть и плыть. — Как через нашу речку? — Гораздо дальше, Джо. Ты и не видел никогда столько воды. Того берега и не разглядеть. Даже если в лодке плыть много дней, все равно до того берега не доплывешь. Я тебе покажу как-нибудь по карте. А Петера, Джо, не слушай. Он все сочиняет. На самом деле он про тебя ничего не знает. Ну-ка, догоняй остальных. Джо ускорял шаг и, подтянувшись к хвосту колонны, несколько минут старался идти в ногу со всеми. Но вскоре он опять начинал плестись, выуживая из своей крошечной памяти загадочные слова: …солдат… немецкий… американец… у тебя на родине… чемпион… «Шоколадина Джо»… ты не видел никогда столько воды… — Сестра, — спрашивал Джо, — а что, американцы такие, как я? Они коричневые? — Одни коричневые, Джо, другие белые. — А таких, как я, много? — Да. Много, очень много. — Почему же я их не видел? — Просто никто не приезжал в нашу деревню. Они живут в других местах. — Я хочу к ним. — Разве тебе здесь плохо, Джо? — Нет. Только Петер говорит, что я здесь чужой, что я никакой не немец и немцем не вырасту. — Петер! Нашел кого слушать. — А почему все просят меня спеть, а потом смеются, и когда я говорю, тоже смеются? — Смотри-ка, Джо, — говорила монахиня. — Ты только глянь! Во-о-н там, на дереве, видишь? Видишь воробышка со сломанной лапкой? Какой молодчина — совсем еще птенец, бедняга, а до чего независимый! Гляди, гляди. Прыг, скок, прыг-прыг, скок. Однажды в жаркий летний день, когда колонна поравнялась с мастерской плотника, плотник вышел на порог, чтобы сообщить Джо нечто новое, нечто такое, что взволновало и напугало его. — Джо! Слышишь, Джо! Твой отец в городе. Ты его уже видел? — Нет, сударь… нет, не видел, — сказал Джо. — А где он? — Лишь бы подразнить, — возмутилась монахиня. — Какое там дразнить, Джо, — продолжал плотник. — Ты, главное, смотри в оба, когда пойдете мимо школы. Сам увидишь — на горе, в рощице. — Что-то сегодня не видно нашего воробышка, — вдруг оживилась монахиня. — Как ты думаешь, Джо, верно, лапка у него подживает понемногу? — Да, сестра. Да-да. Они приближались к школе, и хотя сестра без умолку говорила о воробышке и цветах и облаках, Джо перестал отвечать ей. Лес позади школы казался тихим, без признаков жизни. А потом, в двух шагах от рощицы, Джо увидел голого по пояс, крупного, шоколадного цвета мужчину, с пистолетом на боку. Мужчина отпил из фляги, вытер губы тыльной стороной ладони, окинул мир с улыбочкой, выражавшей царственное презрение, и вновь скрылся в сумраке леса. — Сестра! — задохнулся Джо. — Мой отец… я видел сейчас моего отца! — Нет, Джо. Этого не может быть. — Он там, в лесу. Я видел. Сестра, я хочу к нему, туда… — Это не твой отец, Джо. Он не знает тебя. Он не захочет тебя видеть. — Но ведь он совсем такой, как я! — Тебе туда нельзя, Джо. И не стой тут! — она взяла его за руку и потянула прочь. — Нехорошо так упрямиться, Джо! Джо молча подчинился. Всю оставшуюся дорогу — а домой они шли кружным путем, в обход школы — он не сказал ни слова. Кроме самого Джо, никто не видел его замечательного отца, и ему не поверили. Во время вечерней молитвы он вдруг разрыдался. А в десять часов младшая из монахинь увидела, что его кровать пуста. В лесу, под огромной растянутой сетью, подшитой лоскутами, зарывшись лафетом в землю и нацелясь стволом в ночное небо, чернело и поблескивало смазкой артиллерийское орудие. Грузовики и прочее оснащение батареи были скрыты за горой. Пока солдаты, неразличимые в темноте, окапывались вокруг орудия, Джо всматривался туда сквозь редкий частокол кустарника и прислушивался, дрожа всем телом. То, что он слышал, казалось ему тарабарщиной. — На кой нам, сержант, окапываться, когда утром так и так сниматься с места? Это ж маневры… Чем рвать пупок, лучше б для вида поискали в окрестностях подходящее место… — Как знать, дружище, может, этой ночью нам как раз и есть смысл окопаться, — говорил сержант. — Так что давай, не спи на ходу. Слышишь? Сержант вышел на освещенный луной пятачок: руки в бедра, широченные плечи откинуты назад, — император да и только. Джо узнал в нем мужчину, которым давеча залюбовался. Сержант не без удовольствия послушал, как вгрызаются в землю лопаты, а затем, к ужасу Джо, направился прямиком к его укрытию. Джо сидел не шелохнувшись, пока башмак не ткнулся ему в бок. — Ой! — Кто здесь? Сержант подхватил Джо и поставил его, как воткнул, на ноги. — Мать честная, ты что здесь делаешь, малыш? Сбежал? А ну марш домой! Тут тебе не детская площадка. Он посветил фонариком в лицо Джо. — Что за чертовщина! — пробормотал он. — Откуда ты взялся? Он подержал Джо на расстоянии вытянутой руки и легонько встряхнул его, как тряпичную куклу. — Ты как сюда попал, малыш? Вплавь? Джо, заикаясь, ответил по-немецки, что искал своего отца. — Так как ты сюда попал? Что ты здесь делаешь? Где твоя мама? — Что вы там нашли, сержант? — послышался голос из темноты. — Сам не пойму, что это за диковина, — отозвался сержант. — Лопочет, что твой фриц, и одет, как фриц, но вы гляньте на него… И вот уже Джо окружен десятком людей, которые обращаются к нему сначала громко, потом тише, словно считая, что от этого их слова станут понятнее. Сколько Джо ни объяснял, почему он здесь, они только со смехом пожимали плечами. — Где он выучился немецкому, хотел бы я знать? — У тебя есть папа, малыш? — А мама есть? — Шпрехен зи дойч? Гляньте, кивает! Ясно дело, говорит. — Слушай, капрал, ты же шпрехаешь как Бог. Спросика его еще чего-нибудь. — Сходите за лейтенантом, — сказал сержант. — Он поговорит с мальчиком и разберется, что тот хочет сказать. Смотрите, как он дрожит! Душа в пятки ушла. Ну что ты; малыш, не бойся, ну… Он обнял Джо своими ручищами. — Ну, успокойся. Все будет олл-л-л райт. Гляди, что у меня есть. Мать честная, да он, по-моему, ни разу в жизни шоколада не видел. А ну-ка попробуй. Да не укусит он тебя. Джо, надежно укрывшийся в бастионе из мускулов от блестевших со всех сторон глаз, надкусил шоколадную плитку. Сначала его розоватые губы, а затем и все его существо погрузилось в теплую, бесконечно сладостную волну, и он весь просиял. — Улыбается! — Гляди-ка, прямо светится! — Да он словно в рай попал. Ей-богу! — Перемещенные лица, — сказал сержант, прижимая к себе Джо. — Ах ты, бедняга. Вот уж перемещенный так перемещенный. Ну и жизнь, все пошло кувырком и наперекосяк. — На, малыш. Вот тебе еще шоколадка. — Не надо больше. Хочешь, чтоб его стошнило? — возмутился сержант. — Что вы, сержант! Зачем, чтоб стошнило? Нет-нет, сэр. — Что тут происходит? Вслед за блуждающим лучом фонарика к группе приближался лейтенант, изящный негр небольшого роста. — Да вот, лейтенант, мальчик, — сказал сержант. — Забрел на батарею. Прополз, должно быть, мимо часовых. — Ну так отправьте его домой, сержант. — Да, сэр. Я и хотел, — сержант откашлялся. — Только странно как-то… ведь мальчишка-то… Он разомкнул руки, чтобы свет упал на лицо Джо. Лейтенант хмыкнул, не веря своим глазам, и присел рядом на корточки. — Откуда ты здесь взялся? — Лейтенант, он говорит только по-немецки, — сказал сержант. — Где твой дом? — спросил лейтенант по-немецки. — Далеко-далеко, туда плыть и плыть, — сказал Джо. — Откуда ты взялся? — Меня создал Бог, — ответил Джо. — Этот мальчик станет адвокатом, когда вырастет, — сказал лейтенант по-английски. — Послушай, — обратился он к Джо, — как тебя зовут? И где твои родные? — Я Джо Луис, — сказал Джо. — А мои родные — вы. Я убежал из приюта и буду жить с вами. Лейтенант встал и, качая головой, перевел то, что сказал Джо. Его слова вызвали бурю восторга. — Джо Луис! Сразу видать — силач, тяжеловес! — Ты, главное, ему под левую не попадайся! — Если он Джо, значит, точно нашел своих родных. Разве мы ему не родня? — Заткнитесь! — вдруг приказал сержант. — Все заткнитесь. Не до смеха! Нашли повод зубы скалить! Мальчик один на всем белом свете. Тут не до смеха. Наступило тягостное молчание, которое наконец прервал чей-то тихий голос: — Да уж, не до смеха. — Надо взять джип, сержант, и отвезти его в город, — сказал лейтенант. — Капрал Джексон, распорядитесь. — Скажите им там, что Джо отличный парень, — попросил Джексон. — Послушай, Джо, — обратился к нему мягко лейтенант по-немецки. — Ты поедешь со мной и с сержантом. Мы отвезем тебя домой. Джо вцепился изо всех сил сержанту в плечи. — Папа! Не надо, папа! Я хочу остаться с тобой. — Ну, что ты, сынок. Я не твой папа, — растерялся сержант. — Я не твой папа. — Папа! — Да он никак прилип к вам, сержант, — сказал солдат. — Похоже, вам его от себя не оторвать. Вот и заполучили сына, сержант, а вы ему за отца будете. С Джо на руках сержант направился к джипу. — Ну, чего ты, — говорил он. — Джо, малыш, отпусти, слышишь. Я же не могу сесть за руль. Я не могу сесть за руль, пока ты висишь на мне, Джо. Да ты сядь рядышком, на колени к лейтенанту. Все снова собрались у джипа. На этот раз они сумрачно наблюдали, как сержант тщетно пытается уговорить Джо отпустить его. — Я же не хочу сделать тебе больно, Джо. Ну же, давайка сам, Джо. Ну, отпусти меня, Джо, мне надо сесть за руль. Ты так вцепился в меня, что я пальцем не могу пошевелить. — Папа! — Послушай, Джо, давай ко мне на колени, — обратился к нему лейтенант по-немецки. — Папа! — Джо! Посмотри-ка, Джо, — сказал солдат. — Шоколад! Еще хочешь шоколаду, Джо? А? Целая плитка, Джо, возьми. Только отпусти сержанта и перелезь на колени к лейтенанту. Джо еще крепче вцепился в сержанта. — Слушай, что ж ты прячешь шоколад в карман? — возмутился другой солдат. — Положи рядом с Джо. Эй, сходите там за ящиком с плиточным шоколадом, что в грузовике. Положим ящик в джип, на заднее сиденье. Чтобы Джо на двадцать лет хватило. — Глянь-ка, Джо, — говорил третий солдат. — Видел когда-нибудь часы с браслетом? Вот, смотри, Джо. Видишь, как блестят? Перелезь к лейтенанту на колени, и я дам тебе послушать, как они тикают. Тик-так, тик-так. Ну что, Джо, хочешь послушать? Джо не шевелился. Солдат протянул ему часы. — Ладно, Джо, чего уж там. Бери насовсем. И он быстро пошел прочь. — Эй, — крикнул кто-то вдогонку, — ты что, спятил? Ты же заплатил за них пятьдесят долларов. На что этой крохе часы за пятьдесят долларов? — Сам ты спятил, вот что. — Я? Скажешь тоже. Ну да ладно, чего там… Джо, хочешь ножик? Только обещай, что будешь с ним осторожен. Всегда режь от себя. Понял? Лейтенант, когда привезете его домой, скажите, чтобы он всегда резал от себя. — Я не хочу домой. Я хочу остаться с папой, — Джо чуть не плакал. — Джо, солдатам нельзя брать с собой маленьких мальчиков, — сказал лейтенант по-немецки. — И потом, мы чуть свет снимаемся с места. — А вы за мной вернетесь? — спросил Джо. — Вернемся, Джо, если сможем. Солдаты никогда не знают, где будут завтра. Мы вернемся проведать тебя, если получится. — Разрешите отдать Джо весь ящик шоколада, лейтенант? — спросил солдат, таща картонную коробку. — Не задавайте вопросов, — отвечал лейтенант. — Знать ничего не знаю ни о каком шоколаде. В глаза его никогда не видел. — Так точно, сэр. Солдат положил свою ношу на заднее сиденье джипа. — Он и не собирается отпускать меня, — сокрушенно сказал сержант. — Лейтенант, садитесь-ка за руль вы, а мы с Джо сядем сзади. Лейтенант с сержантом поменялись местами, и джип медленно тронулся. — Привет, Джо! — Не подкачай, Джо! — Не съешь разом весь шоколад, слышишь? — Не плачь, Джо. Покажи, как ты улыбаешься. — Пошире, малыш. Вот так. — Джо, Джо! Просыпайся, Джо. Это был голос Петера, самого старшего мальчика в приюте. Голос звучал гулко среди каменных стен. Джо вздрогнул и сел. Вокруг его кровати толкались приютские дети, пытаясь разглядеть Джо и всякие диковины, что лежали рядом с подушкой. — Где ты раздобыл пилотку, Джо… и часы, и ножик? — допытывался Петер. — И что в этой коробке под кроватью? Джо поднес руку к голове и нащупал солдатскую вязаную пилотку. — Папа, — пробормотал он сонно. — Папа! — со смешком передразнил его Петер. — Да, — сказал Джо, — я ходил ночью к папе. Не веришь? — Он тоже говорит по-немецки? — с любопытством спросила маленькая девочка. — Нет, но его друг говорит, — сказал Джо. — Не видел он никакого отца, — сказал Петер. — Твой отец далеко отсюда, очень далеко, и он никогда не вернется. Он даже про то, что ты живой, и то, наверно, не знает. — А какой он? — спросила девочка. Джо задумчиво обвел взглядом комнату. — Мой папа ростом до потолка, — сказал он наконец. — И шире, чем эта дверь. Тут он извлек из-под подушки с победоносным видом плитку шоколада. — И такой же коричневый! — он протянул плитку остальным. — Вот, попробуйте. У меня много! — Таких людей не бывает, — сказал Петер. — Ты все врешь, Джо. — Если хочешь знать, у моего папы пистолет с эту кровать или чуть меньше, — счастливо улыбался Джо. — А пушка с этот дом. И таких, как он, было сто и еще сто. — Джо, кто-то подшутил над тобой, — сказал Петер. — Это был не твой отец. С чего ты взял, что он не дурачил тебя? — А он плакал, когда мы прощались, — сказал Джо просто. — И обещал совсем скоро отвезти обратно домой, по воде. Он улыбнулся, счастливый. — Только это не на том берегу, Петер. Это далеко-далеко, туда плыть и плыть. Он пообещал, и тогда я отпустил его.