– Так, Мира, остановись. Давай не будем хотя бы мы фантазировать. Молча поедем в тобой в Подлесное и попытаемся найти там родственников Веры. Какая у нее девичья фамилия?

– Чернозубова, – обиженным тоном ответила Мира. – Знаешь, если я тебе мешаю, ты так и скажи.

– В сущности, до этой минуты, Мира, мы с тобой вообще занимались какой-то глупостью – пытались выяснить личность появившегося в городе двойника Веры. К тому же в ее могиле оказался похоронен какой-то мужчина. Но все это как бы меркнет, понимаешь, перед вторым убийством. А что, если все это связано, и дело вовсе не в Вере?

– Ладно, Рита, один – один. Но с тобой страшно интересно.

– Так страшно или интересно?

По дороге в Подлесное остановились у въезда в Маркс, купили копченой рыбы.

– Вернемся домой, купим пива, ты позвонишь Диме, и посидим у нас вчетвером, отдохнем… с рыбкой… – мечтательно произнесла Рита, выезжая на окружную дорогу и направляясь в сторону дороги, ведущей в Подлесное.

– Какая фамилия у девушки была непрезентабельная, – заметила Мира. – Надо же – Чернозубова. Сразу представляешь себе девушку с черным и гнилыми зубами.

– Вера была красивой молодой женщиной. И Концевич вроде бы даже любил ее, а она – его. Но потом, по словам Марка, у них разладилось. Она была беременная, ее стал преследовать какой-то маньяк, а Концевич ей не верил.

– Насколько я поняла, она и ребенка-то скинула из-за этого маньяка.

– Там. темная история. Вот вернемся, разыщем Нольде и поговорим.

В Подлесном, представлявшем собой большое село, где почти все знали друг друга в лицо, найти дом, в котором когда-то жила Вера Чернозубова, оказалось несложно.

Накрапывал дождь, воздух понемногу напитывался запахами весны, но сумерки отливали еще холодным синим зимним перламутром. Сидя в теплом салоне дорогого автомобиля, Рита думала о том, что это правильно, что они с Мирой, женщины, в сущности, благополучные, занимаются чужими проблемами. Быть может, это идет в ущерб ее общению с дочерью, но она еще так мала, и ей так хорошо пока еще подле бабушки.

– Смотри, церковь. Да какая красивая, новая, – Мира открыла окно и вдохнула свежего влажного воздуха.

– Это храм во имя Иоанна Предтечи.

– Может, зайдем, свечки поставим? Заодно и посмотрим на новый храм…

– Знаешь, Мира, мы с Марком никогда о религии не говорим, но каждый из нас время от времени ходит в церковь. Пойдем.

– У меня косынки нет.

– Да и у меня тоже.

– Ничего, думаю, нас не выставят оттуда.

– Нет, Мира, я сейчас не пойду. Знаешь, когда я была еще совсем молодой и хотела войти в храм, что на Музейной площади, меня там так пристыдили, что я долго потом туда не ходила… Значит, в следующий раз.

Добротный кирпичный дом с зеленой крышей и зеленым же, ярким забором, мокрые деревья палисадника покачиваются на ветру.

– Мира, знаешь, а я не хотела бы жить здесь, среди этих домов, среди этих людей. Быть может, это погода так на меня действует, но я была бы здесь чужая.

– Глупости. Просто ты привыкла к другой жизни, вот и все. Если бы, к примеру, Марка позвали сюда на работу, и тебе пришлось здесь жить, поверь мне, ты бы и здесь нашла повод для удовольствий.

Они расхохотались. Понимали, что дело не в Подлесном, а в погоде, в унылом освещении, в тех же фиолетовых сумерках, Летом здесь наверняка все выглядит по другому: и сирень цветет, и вишни клонятся от ягод, и яблоки наливаются.

– Прямо как у нас, в Отрадном… – закончила Рита свою мысль вслух. – Ладно, надо выходить из машины, знакомиться с теми, кто тут живет. Люди сказали, что Любовь Петровна Чернозубова, тетка Веры.

Вопреки фамилии Любовь Петровна была обладательницей белоснежных крепких зубов. Вся такая аккуратная, подтянутая, в розовом свитере и черных теплых брюках, она стояла на крыльце и, кутаясь в пуховый платок, всматривалась в лица приезжих незнакомых женщин.

– Вы Любовь Петровна Чернозубова? – спросила Рита, приближаясь к дому и осматриваясь в поисках собаки.

– Собак нет, не бойтесь, – услышали они. – Проходите, проходите. Вы, видно, из города.

– Меня зовут Рита, а это – Мира. Нам надо поговорить с вами, Любовь Петровна.

– Проходите, раз пожаловали.

По ее виду трудно было догадаться, или боится она, нервничает, или же ее бледное лицо с большими темными глазами всегда так напряжено.

Она провела гостей в просторную чистую кухню. Сразу же включила самовар, расписанный под Хохлому, – красный с желтым, нарядный, праздничный.