– Бог меня всегда видит?

– Конечно.

– Даже если я в погребе спрячусь?

– Ив погребе он тебя, сынок, видит.

– А он меня всегда защищает?

– Всегда.

– А почему он меня не поддержал, когда я упал и локоть разбил?

– Это пустяки, сынок.

– Мама, а чего дядя Гриша плачет? У него умер кто-то?

– Нет, никто, слава Богу, не умер.

– Тогда чего он так сильно ревет?

– Иди в сад, погуляй. А во взрослые дела не лезь. Я тебе потом расскажу.

– Когда потом?

– Когда вырастешь.

Тем временем Грушин немного успокоился.

– Наваждение какое-то.., сам не пойму, – уже стоя на крыльце, говорил, размазывая по щекам слезы, Григорий Грушин.

– Пойдем, я тебя провожу.

– Машину надо забрать.

– Потом заберешь. Ничего с ней не станет, если ночь здесь постоит.

– Машина казенная, не моя личная.

– Знаю, что не твоя. Пойдем, Гриша.

На этот раз трезвый Григорий Грушин, пошатываясь, словно выпил не меньше бутылки крепчайшего самогона, и спотыкаясь, пошел вдоль забора к своему дому. Холмогоров следовал за ним, отставая лишь на пару шагов.

– Ничего не пойму! Затмение какое-то, самое настоящее наваждение. Вот объясните мне, почему это случилось?

Холмогоров был сосредоточен, погружен в собственные мысли и на слова водителя не ответил. Постепенно походка Григория становилась все тверже, движения все увереннее. Он сам открыл калитку своего дома и, поблагодарив Холмогорова, произнеся слово «наваждение», скрылся за дверью.

Многое в происходящем было Холмогорову неясно. Но он душой чувствовал, что появился в этой деревне не зря, что это промысел Божий и по воле Божьей делается все на белом свете.

И именно по воле Всевышнего в данный момент он оказался здесь и вынужден бороться с пока еще неведомой силой, творящей зло.

– Помоги мне, Господи, дай силу постичь все здесь происходящее…

Когда Холмогоров вернулся в дом священника, попадья подала ему тяжелую монтировку.

– Это Гришина, – сказала она. – Не хочу, чтобы эта железяка в доме лежала.

Холмогоров взял монтировку, вышел со двора и положил в кузов грузовика.

– Я в церковь. Сейчас милиция приедет.

Пойдете со мной, Андрей Алексеевич? – спросил священник.

– Нет. С вашего позволения я побуду дома.

Отец Павел виновато улыбнулся:

– Как вам будет угодно, Андрей Алексеевич.

Прораб стройки туристического комплекса в деревне Погост добирался из Лихославля к объекту, как всегда, на перекладных. Старый, умудренный жизнью прораб появился на площадке ровно в девять, хотя наверняка знал, что хозяин в это время еще в Москве, а экскаваторщик, ночевавший в деревне, уже крутится у машины.

В потертом, запыленном синем костюме, с портфелем в руке Петрович важно прошелся по деревенской улице и уже у последних домов услышал урчанье пускового двигателя.

Петрович любил раннее утро. Воздух прозрачный, свежий, птички щебечут. Деревня еще трезвая, сельчане важно с ним здороваются, как-никак, начальник. Времени выслушать деревенские новости у него не нашлось.

Экскаваторщик продемонстрировал прорабу перепачканные руки, мол, не могу ладонь пожать.

– Здорово, Гроссбауэр, – поприветствовал рабочего Петрович и заглянул в котлован. За ночь в нем собралась вода, черная жижа торфа расползлась по всей площади. – Черпать тебе, не перечерпать, – крикнул Петрович.

Экскаваторщик его не слышал, он до пояса исчез в недрах механического отделения экскаватора и злобно чертыхался: двигатель никак не хотел заводиться.

Разложив бумаги, прораб взялся прикидывать список материалов, необходимых для стройки на следующий месяц. Лишнее он привозить боялся: деревенские растащат. Погруженный в расчеты, Петрович опомнился, лишь когда скрипнула дверь вагончика. Он вскинул голову.

Перед ним стояла Марина Краснова и носком модельной туфли разгребала песок, густо усыпавший линолеум.

– Здравствуйте, Марина, – с почтением произнес Петрович, поднимаясь из-за стола.

Чувствовал он себя неловко, заранее слов соболезнования для вдовы не приготовил. Последний раз Марину он видел еще вместе с Сергеем.

«Может, она хочет дело мужа на себя завернуть? – решил прораб. – Оно и правильно, надо же кому-то из родных финансами покойного заняться».

– Здравствуйте, – голос Марины звучал неестественно высоко и немного смущенно.

– Рад вас видеть, – прораб предложил женщине сесть.