Глеб всматривался в карту. Сплошные горы, безлюдные ущелья, непроходимые тропы.

– То, что полковник Зверев катапультировался, видели пилоты его эскадрильи. Но они, конечно же, ничего не могли сделать. И сейчас, я думаю, за полковником идет охота. Его надо найти живым или мертвым. Мы послали туда две группы, вернее, группы были не наши, туда послали десантников. Но насколько я понимаю, их уничтожили. Так что придется отправиться в горы тебе.

Сколько тебе надо людей?

Глеб немного подумал, глядя на карту.

– Я возьму человек шесть. Я сам отберу людей.

– Это очень важно. Пойми, капитан, это очень важно, – повторил подполковник, давя окурок в полной пепельнице.

Через чае вертолеты уже были подняты в воздух. Они прошли над селением, которое бомбили самолеты Зверева – вместо селения зияла выжженная пустыня. Затем нашли площадку, и Глеб со своими людьми высадился.

Вертолеты вернулись на базу. Глеб по рации сообщил, что он добрался до места и начинает поиск.

В успехе операции Глеб сомневался, ведь уже прошли целые сутки, а эта территория плотно контролировалась душманами. Тем более, местность они знали, это были их горы, их земля.

Перед посадкой в вертолет подполковник обнял Глеба и сказал:

– Надежд у меня мало. И, честно признаться, капитан, я не думаю, что вы найдете полковника. Но если кто-то и сможет с этим справиться, то только ты и твои люди.

– Попробую. Сделаю все, что в моих силах.

Он помнил глаза подполковника, помнил тот прощальный взгляд, в котором была безысходность.

Двое суток блуждали в поисках Глеб Сиверов и его маленький отряд. Дважды они нарывались на засады, и Глеб потерял троих, а двое были ранены и двигались с трудом. Через полтора дня Глеб потерял и этих людей.

Он остался один и уже приготовился к худшему, понимая, что жить ему осталось недолго, может, несколько часов, а может, несколько минут. Он уже не думал о полковнике, не думал даже о себе. Какое-то безразличие ко всему охватило Глеба. Он брел по ущельям, поднимался на перевалы, пробирался над обрывами.

И ему повезло. Возможно, это была случайность, а может, удача – та удача, в которую Глеб всегда верил.

Он нашел полковника, вернее, вначале нашел его след и пошел по этому следу. Полковник Зверев был ранен. Он лежал в тени камня, сжимая в руке пистолет, в котором остался лишь один патрон.

И только чудо спасло Глеба от выстрела в упор. Он успел отскочить в сторону, и пуля прошла в нескольких сантиметрах от его головы.

– Полковник! Полковник! – закричал Глеб. – Ты что делаешь, твою мать!

Раненый полковник поднялся из-за камня. Его левая рука безжизненно висела, нога была перевязана, все лицо и тело были в ссадинах, одежда превратилась в лохмотья.

– Ты кто? – закричал полковник, уже близкий к истерике.

– Капитан Сиверов, – представился Глеб. – Меня послали, чтобы найти вас.

– Пить, капитан, пить . У тебя есть вода?

Глеб подал флягу, в которой оставалось еще немного воды.

Затем полковник рассказал, как все случилось.

И Глеб вновь изумился той простой истине, что на свете существует удача и она сопутствует смелым и отчаянным.

Теперь им предстояло выбираться к своим. У них не было рации, не было воды. Раненый полковник двигался с трудом, опираясь на суковатую палку, найденную в горах…

Трое суток пробирались они через горы.

Глеб нес полковника на плечах и, хотя сам шатался, едва не падал, но тащил его вперед.

– Брось меня, капитан, брось, уходи, – просил Сиверова полковник, приходя в себя.

У Зверева был жар. И Глеб полагал, что у полковника началась гангрена.

– Брось, брось меня, – шептал Зверев, затем опять впадал в забытье, что-то бессвязно бормотал, в бреду выкрикивал команды: «Второе звено, атакуй! Первое звено, прикройте!»

Иногда полковник кричал очень громко, и это пугало Глеба. Капитан останавливался, опускал полковника на землю и закрывал ему рот.

– Тише, тише, полковник, нас могут услышать.

Дважды они нарывались на душманов, и дважды им удавалось уйти.

Как они вышли к своим, Глеб помнил смутно, хорошо запомнил удивление на лице подполковника.

– Мы тебя уже похоронили.

– Рано, товарищ подполковник, – пересохшими, растрескавшимися от солнца и жажды губами прошептал Глеб, – рано меня хоронить.