Вновь запахло деньгами.

Надзиратель оглянулся: никого. Можно было свернуть в сквер на пару минут.

На сухой земле лежали прошлогодние листья – серые, истлевшие. В них еще были заметны тонкие прожилки, и листья казались надзирателю обрывками грязных кружев.

– Доброе утро, – сухо поздоровалась Анжелика, явно недовольная тем, что надзиратель подошел к ней не так быстро, как бы ей хотелось.

– Доброе утро, – в тон ответил он, – Какие-нибудь проблемы?

– У вас их не возникает?

– Смотря что считать проблемами, – усмехнулся надзиратель.

.

– Понимаю, потратить деньги – тоже проблема.

– Я не хотел подходить к вам, это опасно, – надзиратель решил набить себе цену.

– Это потому что в прошлый раз вас заметили? встревожилась Анжелика.

– Нет, но чуть было не дошло до этого.

Анжелика глубоко вздохнула с облегчением.

– Есть еще одна работка, – она улыбнулась своей обворожительной улыбкой.

Блестящие, накрашенные вишневой помадой губы кокетливо изогнулись. «Ты мне не улыбайся, – подумал надзиратель, – отдаться все равно не отдашься, а цену сбить не сумеешь. Сучка породистая».

– Если в тот раз все прошло хорошо, значит, пройдет и сейчас, – Анжелика .опустила руку в сумку и вытащила уже хорошо знакомую надзирателю трубку телефона. – Вот, – она протянула ее так, как протягивают попросившему за столом тарелку с хлебом, легко и непринужденно. – Да берите же.

– Теперь будет на двести баксов дороже, – предупредил надзиратель, не прикасаясь к трубке, ожидая исхода торга.

– Почему?

– Я с ребятами посоветовался, они сказали мне продешевил.

Первое замешательство у Анжелики прошло, она догадалась: ее пытаются обмануть – естественно, в таких делах никто ни с какими ребятами советоваться не станет.

– Я думала, вы самостоятельный.

– На двести дороже.

– Цена твоей самостоятельности? – Анжелика перешла на «ты». Это уже был разговор хозяйки и наемного работника. Той, кто платит, с тем, кому платят.

– Не тяните время, кто-нибудь может нас увидеть.

– Если увидят ваши ребята, то ничего страшного не произойдет… Вы же с ними советуетесь?

– Вы будете платить?

Губы женщины вновь дрогнули в улыбке, но теперь немного хищной. Она произнесла, не скрывая презрения:

– Я забыла, сколько заплатила в тот раз. Вы не напомните?

По глазам женщины надзиратель видел: она прекрасно помнит сумму. Шанкурова не из тех, кто забывает, сколько платит, кому и за что. «Она хочет немного поиздеваться надо мной, хочет, чтобы я назвал большую сумму, не выдержав искушения».

И он объявил:

– Все удовольствие будет стоить штуку.

Анжелика склонила голову к плечу и поцокала языком.

– Только и дел-то – взять игрушку, дать ее мальчику за решеткой, чтобы он поговорил с мамой, а потом забрать и вернуть мне. Неужели ты хочешь сказать, что каждый твой шаг по этой земле стоит один бакс? Даже я себя так дорого не ценю.

– Я рискую, – напомнил надзиратель.

– Не сомневаюсь. Я тоже рискую, рискует мой муж. Но нам, в отличие от тебя, никто не платит. И, кстати, хочу напомнить: мне деньги тоже даром не достаются. Она замолчала, словно предоставляла надзирателю возможность уйти, так и не взяв с собой телефон. И тут он понял, что не может сдвинуться с места.

Искушение получить деньги за время разговора стало слишком велико. Он уже ощутил их своими, а услуга и впрямь была пустяковой, уж никак не на «штуку».

– Я думаю… – начал было он.

Но Анжелика оборвала его:

– Хорошо, пусть будет по-твоему: штука так штука. Я тоже люблю круглые числа, есть что-то привлекательное в том, когда произносишь сумму с тремя нолями. Но я не привыкла платить деньги зря. Я хотела бы не только услышать мужа, но и увидеть.

– Это невозможно.

– Почему?

– Окно его камеры выходит во внутренний двор.

– Я это знаю и без тебя, – нахмурилась Шанкурова, – но ты не хочешь мне сказать всего, что знаешь. Ты хочешь, чтобы я не была жадной, а сам жидишься сказать то, что не стоит ни копейки.

Некоторое время они смотрели в глаза друг другу, и надзиратель сообразил, что именно так раздражает его в этой женщине. Нет, не нахальство – нахальным он умел быть и сам, – его раздражает то, что оба они хищники, оба готовы наживаться на чужом горе. Но он сам – хищник мелкий, способный урывать лишь по кусочку, и то от чужой добычи, а она хоть и женщина, но хищница крупная. Разница между ними примерно такая же, как между котом и львицей. Вроде бы оба из семейства кошачьих, с одними повадками, но ему всегда придется довольствоваться малым, а ей – большим.