Глеб мягко тронул машину с места и неторопливо двинулся следом, стараясь не потерять «джип» из вида и в то же время не попасться майору на глаза.

Миниатюрный микрофон, незаметно прицепленный Слепым к майорскому плащу, обеспечивал уверенный прием в радиусе километра – этого было вполне достаточно.

С момента налета на дачу Малахова прошло три дня, в течение которых Сердюк не проявлял никакой активности. Глеб совершенно измотался, повсюду незаметно следуя за майором. У него все чаще возникало подозрение, что старый вурдалак давно засек его и теперь попросту водит за нос, выбирая подходящий момент для сведения счетов. Телевидение и пресса, разумеется, мгновенно отреагировали на смерть депутата Думы, но реакция эта была настолько странной, что Глеб временами отказывался верить своим глазам. Наутро после ночного штурма, когда вся округа была поднята на ноги автоматной пальбой и взрывами ручных гранат, в центральных газетах прошли малозаметные, почти слово в слово повторяющие друг друга материалы, в которых сообщалось, что Владимир Иванович Малахов вместе с семьей и несколькими охранниками погиб у себя на даче в результате взрыва скопившегося в подвальном помещении газа.

Несколько обозревателей высказали осторожные догадки о действительных причинах смерти депутата, бывшие, впрочем, тоже весьма далекими от истины, но их наглухо забил дружный хор, скандировавший бессмертные строки Маяковского: «С огнем не шути – сгореть можно!» Даже видавшего виды Глеба слегка перекашивало, когда человек в полковничьей папахе авторитетно рассуждал с экрана о фатальной небрежности в обращении с газовыми приборами, стоя на фоне дымящейся, дотла выгоревшей кирпичной коробки депутатской дачи. «Интересно, – подумал тогда Глеб, – а как интерпретированы в протоколе осмотра места происшествия разбросанные по всему дому автоматы? Они что, приняли их за газовые трубы?»

Единственный вывод, следовавший из всей этой газобаллонной чепухи, был предельно прост: люди, руководившие действиями «вольных стрелков», сидели высоко – достаточно высоко для того, чтобы заткнуть рот кому угодно. От этого горячее желание Глеба Сиверова познакомиться с ними только усиливалось.

Новых заданий «Святой Георгий» не получал, пополнения тоже не было. В этом чувствовалась благожелательная рука Федора Филипповича, но был тут и прозрачный намек на то, что надо бы и поторопиться: генерал не мог бесконечно в одиночку сдерживать давление сверху. Рано или поздно его или обойдут, или просто сомнут, сметя по дороге и Слепого.

От мрачных раздумий спасала только необходимость следить за Батей, отнимавшая все время Слепого без остатка. Это было реальное дело, которое требовало предельной собранности и осмотрительности: майор Сердюк тоже был не лыком шит и явно ни разу в жизни не хлебал щи лаптем. Убить его Глеб мог тысячу раз, но сейчас он охотился на дичь покрупнее.

В наушниках раздались характерные звуки – Сердюк заглушил двигатель и вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. Глеб насторожился и чуть увеличил скорость, внимательно вслушиваясь в доносившиеся из приемного устройства стуки и шорохи.

Его вдруг начало терзать нехорошее предчувствие, которое немедленно сбылось – у обочины он заметил черный «джип», припаркованный напротив ресторана. Из наушников доносился невнятный гомон и звяканье посуды. Потом задребезжала жесть, зашуршала ткань, что-то тихо ритмично залязгало, звук был до боли знакомый, слышанный тысячу раз, но до Глеба не сразу дошло, что это звякнули жестяные номерки в гардеробе, когда плащ майора Сердюка повесили на вешалку.

– Проклятье, – в сердцах сказал Слепой, паркуясь неподалеку. – В следующий раз прицеплю микрофон прямо к трусам. Надеюсь, что в бане они не встречаются.

Он просидел в машине больше часа, время от времени включая двигатель, чтобы согреться, и без интереса прислушиваясь к тому, как гардеробщица в ресторане сплетничает с уборщицей. Сердюк явно никуда не торопился, а может быть, как раз в это время он вел какие-то очень важные переговоры – те самые, из-за которых Глеб повсюду таскался за ним третьи сутки, ежеминутно рискуя засветиться.

Глеба так и подмывало войти в ресторан и осторожно подсмотреть, один Сердюк или у него появилась компания, но на такое нахальство он попросту не отважился: на месте майора сам он никогда не оставил бы без наблюдения входную дверь.

Наконец, Глеб услышал, как майор берет в гардеробе свой плащ. До него донеслось невнятное ворчание, означавшее, вероятно, слова благодарности, и через минуту Батя появился на крыльце, поправляя на голове шляпу. «Почему он не носит шапку? – с невольным сочувствием подумал Глеб. – Холодно же, наверное, без волос.»

Сердюк вышел из ресторана один. Некоторое время Глеб терзался сомнениями, но, поскольку возможности узнать, с кем общался в ресторане майор и общался ли вообще, не было, Слепому ничего не оставалось, кроме возобновления слежки.

Черный «джип» в сопровождении серебристого БМВ полдня колесил по Москве. Если это не было попыткой стряхнуть «хвост», то, похоже, Бате попросту нечего было делать. Это вполне можно было допустить: Глеб и сам не раз часами колесил по городу, убивая время и думая о своем, особенно когда впереди ждала важная встреча. В этом они с майором Сердюком были похожи, и Сиверова неприятно кольнуло это сходство.

Водил майор классно, и даже то, что маршрут его то и дело прерывался возле пивных, никак не отражалось на его манере езды. Кроме того, Сердюк, как и всякий по-настоящему хороший водитель, был везуч: гаишники его не видели в упор, светофоры терпеливо моргали зеленым глазом, дожидаясь, пока черный «джип» проедет через перекресток, и даже выхоленные дамочки в каплевидных спортивных тачках не лезли под колеса, предпочитая держаться подальше от мрачноватой громадины с тонированными стеклами – надо полагать, инстинктивно. Висеть у майора на хвосте было трудно, и это доставляло Глебу удовольствие – приятно было для разнообразия посостязаться с профессионалом. Единственное, что беспокоило Глеба – это остановка возле ресторана. Вполне могло оказаться, что встреча, о которой договорился майор, уже состоялась, и теперь Слепой впустую жег бензин, колеся за убивающим время Батей по всей Москве. До трех часов оставалось минут десять, когда «джип» затормозил возле Ваганьковского кладбища.