Ливингстон был потрясен, такое отношение к африканцам для него оставалось непостижимой загадкой. Ведь буры - христиане с прочными религиозными устоями, ведут свое происхождение от деятельных, честных людей: голландцев и гугенотов. И эти христиане вдруг седлают лошадей, берут оружие, нежно прощаются с женами и детьми и совершают налеты на мирных людей. Чтобы обезопасить себя во время налетов, они прибегали прямо-таки к дьявольским способам "самозащиты": брали с собой сотни две ранее захваченных местных жителей, выстраивали их цепью перед лошадьми и гнали перед собой. Поверх этого живого щита они вели огонь по врасплох захваченным жителям, убивая и калеча их; оставшиеся в живых в страхе спасались бегством. После такого кровавого побоища "победители" делили между собой захваченных детей и скот. Добыча распределялась только между бурами. Своих невольных "союзников" из местных жителей они оставляли, чтобы месть потерпевших пала на их головы.

Ливингстон лично знал о девяти таких налетах, случившихся за время его пребывания среди баквена, причем никто из буров ни разу не пострадал.

Захватив деревню, буры старались выловить прежде всего детей: будучи в рабстве, они скоро забудут родителей, родные места и родной язык и привяжутся к своим господам. Взрослых мужчин, как правило, отпускали бесполезно оставлять их в качестве домашних слуг: при первом же удобном случае сбегут, а закон о выдаче беглых рабов в этих глухих местах все равно бессилен.

У бечуана самое ценное владение - скот. Наличием скота определяется благосостояние, достоинство и влияние человека. Молодые люди часто оставляют родные места и отправляются в Капскую колонию обзавестись парой коров. И вдали от родины они годами выполняют у белых поселенцев тяжелую физическую работу. В качестве вознаграждения каждый получает три-четыре коровы. Возвращаясь домой, молодые африканцы иногда попадают в рабство к бурам. И даже если им удается оттуда выбраться, они теряют с таким трудом доставшийся им скот.

Такое бесчеловечное обращение с африканцами острой болью отзывалось в сердце Ливингстона. Есть ли хоть капля совести у этих буров, людей его расы и религии? "Слово "закон" у них не сходит с уст, однако в жизни их законы - это право сильного". Ливингстон был искренне убежден, что за содеянные акты произвола и жестокости когда-нибудь им придется держать ответ перед судом божьим; так пытался он урезонить предводителя буров. Но его доводы для буров непостижимы: они ведь добрые христиане и лишь исполнители божьей кары, ниспосланной на закоснелых язычников. Уничтожая и порабощая местных жителей, они в оправдание ссылались на Библию.

Герт Кригер, командующий бурскими войсками, наконец согласился послать к бакатла учителя из местных жителей. Для выполнения этой миссии Ливингстон направил Мебальве - своего лучшего помощника. Но оказалось, неподалеку от места обитания этого племени проживает голландец, фанатичный противник всех африканцев и миссионеров. Он придерживается мнения, что любой миссионер из местного населения достоин лишь того, чтобы быть убитым. Поэтому Ливингстон не отважился подвергать такой опасности Мебальве, и тот вернулся в Чонуане.

Ливингстон убедительно разъяснял Кригеру, какое зло было бы совершено, если бы буры напали на баквена: ведь эти мирные люди не сделали европейцам ничего худого. Однако предводитель буров смотрел на это иначе. Английские купцы продают бечуана ружья вместе с боеприпасами. Если туземцы будут иметь огнестрельное оружие, это создаст угрозу для буров: владея таким оружием, местные жители осмелятся напасть на белых, как не раз уже было во время войн с зулусами. Единственный способ обезопасить себя первыми нанести удар и тем самым предотвратить нападение с их стороны. Да, зулусы - народ воинственный, соглашался Ливингстон, но мирные бечуана никогда еще не нападали на белых. Напротив, как раз их миролюбие наносит им вред, ободряет буров. На мужественных и уверенных в своих силах зулусов буры не всегда отваживаются нападать, с тех пор как те приобрели огнестрельное оружие. Однако предводителя буров трудно переубедить. Он не считает, что такая "превентивная мера" будет актом несправедливости. Что касается баквена, то Кригер в конце концов согласился с мнением Ливингстона, однако потребовал от него, чтобы время от времени он сообщал бурам о намерениях Сечеле и его людей. Ливингстону вначале показалось, что он неверно понял собеседника: ему предлагают стать шпионом буров при баквена?.. С негодованием он отвергает оскорбительное предложение.

Буры вдвойне ненавидели его - и как миссионера, и как англичанина, и потому, что он осуждал рабство и гуманно относился к африканцам, и потому, что в нем они видели - и отнюдь не без основания - предвестника британского колониализма. Британский миссионер следует по пятам за британским купцом, и достаточно произойти лишь одной-двум более или менее кровавым стычкам, как оба они тут же обратятся с просьбой о защите к своему правительству: британский купец кликнет на помощь британского солдата. Для Герта Кригера Ливингстон - замаскированный и, значит, наиболее опасный соглядатай британского колониализма, нежелательный соперник буров. Такой взгляд на Ливингстона как на человека был, разумеется, несправедлив, но на миссионера - пожалуй, верен.

Для Ливингстона путешествия были настоящим отдыхом. "В пути я могу читать, а дома это едва удается. Много времени отнимают всевозможные дела: стройка, уход за садом и огородом, забота о школе, уход за больными; то и дело приходится паять незаменимый котел, плотничать и чинить ружья, изготовлять подковы, ремонтировать повозки, читать проповеди, вести уроки в школе, в меру своих сил читать лекции по физике, обсуждать теологические проблемы - свободного времени совсем не остается".