Жасминный домик

Аннотация
- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту историю по порядку. ... Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень благоприятным.

Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча, задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма, лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь. — Вы верите в привидения? — вдруг спросил он. — Верю ли я в привидения? — Да. — Нет, не верю. — Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над определенным местом, угнетая живущих там? — Нет, не верю. Джемс недовольно посмотрел на меня. — Разумеется, — продолжал я, — все мы читали таинственные рассказы о привидениях и… — Я говорю не о рассказах, — конечно, их тысячи. Десятки авторов кормятся привидениями. — Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который слышал… — А я однажды жил в таком заколдованном доме, — прервал меня Джемс. У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать. Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не терпит противоречий, как и его герои. — Это удовольствие, — продолжал Джемс, — стоило мне пяти тысяч фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы? — Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых… — Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память. Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами, украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее. Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: Опять Пикней , а иногда даже в более угрожающей форме: Опять Пикней!!! — а однажды (дело, помнится, шло о романе «Любовь, которая побеждает») один литературный критик всю оценку книги выразил двумя словами: «О, Боже!» — Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, — продолжал Джемс. — Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни. Он замолчал. — Очень мило с ее стороны, — пробормотал я. — Двадцать лет, — повторил Джемс. — Запомните это обстоятельство: целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов, кроме постоянного отдела «Советы молодым девушкам» в одном ежемесячнике. Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов, написанных под кровлей ее виллы «Жасминный домик». — Поэтичное название, — заметил я. — В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно и в дальнейшем — по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не получил бы пяти тысяч. — Забавное завещание, — задумчиво заметил я, — я иногда хотел бы быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками. — Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра. — Знаю. — Так вот я отправился в «Жасминный домик». Я вам расскажу всю эту историю по порядку. …Первое впечатление Джемса от коттеджа «Жасминный домик» было очень благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная розами, — идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла писать свои сентиментальные романы. Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь под названием «Тайна девяти». И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и выстукивал на пишущей машинке. Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро застучал: «На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь. Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер. После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв револьвер. На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой. Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком. — Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, — сказала она с лукавой строгостью…» Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела. Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно! Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за дверью находился умирающий человек, который прохрипел: «Жук… жук! Скажите Скотланд-Ярду, что голубой жук…» и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в некотором недоумении. Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи послышался лай Вильяма. Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес садовника — Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал на Джемса. Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям регулярно являлся под окно. Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского божка с надписью «Привет из Клактона» и подкрался к окну. В это время снаружи донесся чей-то голос: — Тубо! Прочь с дороги! — и короткий визгливый лай, совершенно не похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью — овчарки, сеттера, бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес. Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье, держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость, сапог, палка, камень, шина велосипеда — Вильям не делал между ними большого различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался растерзать собачонку. — Вильям! — крикнул Джемс. Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать на девушку. — Ах! — воскликнула девушка. — Этот пес напугал бедняжку Тото. Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой. Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты, особенно женской. — Вы кого-нибудь ищете? — спросил он. — Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней? — Да, я ее племянник Джемс Родмен. — А меня зовут Роза Мейнард. Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в столовую. — О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала? — Да. — Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже писателем. Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова задели его за живое. — Я писатель, — холодно ответил он. — Пишу детективные рассказы. — Я не читаю детективных рассказов, — ответила девушка. — Вероятно, — еще холоднее продолжал Джемс, — вы любите тот сорт беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка. — Ах! Я так люблю ее романы! — в экстазе всплеснула руками девушка. — А вы? — Не сказал бы этого. — Не может быть! — Чересчур сладко, — сурово произнес Джемс. — Сентиментально. Девушка удивилась. — Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю. Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на дорогу. — В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в конце концов женятся. — Вы говорите о «Запахе цветка», где Эдгар спасает тонущую Мод? — Я говорю вообще о всех теткиных книгах, — он с любопытством посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он понял… — Да ведь вы сами — вылитая героиня теткиных романов! Именно таких девушек она любила описывать. Глаза Розы заблестели. — Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое почувствовала, увидев вас! Вы сами — типичный герой романа мисс Пикней! — О, что вы говорите! — возмутился Джемс. — Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы были так похожи на Клода Мастерсона из «Девушки с гор». — Не читал, — мрачно ответил Джемс. — Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными глазами. — Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою… Берегитесь! — вдруг закричал он. Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста, кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил голову, — о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! — он прикрывал номер машины. Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива. Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом позвонил, появилась румяная экономка. — Пошлите за доктором! — скомандовал Джемс. — Несчастный случай. Экономка склонилась к девушке. — Ах, бедняжка, бедняжка! — прошептала она. — Какая красавица! Пришлось послать садовника за доктором Брэди. Явился доктор и после долгого осмотра сообщил: — Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг. Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться. — Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно! — Ваша экономка будет присматривать за ней. Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками. — Хорошенькая девушка, Родмен? — Я тоже так думаю. — Красавица. Дочь феи… — Что? — воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами пищеварения. — Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен, сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня, точно… И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с ужасом смотрел ему вслед. Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы «Литературное агентство Мак-Киннон и Гух», сидел у себя в конторе на Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил. — Попросите мистера Гуха зайти ко мне. И снова задумался. — Мистер Гух, — сказал он вошедшему компаньону, — я только что получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня и просит приехать к себе. Мистер Гух прочел телеграмму. — Написано под влиянием сильного возбуждения, — согласился он. — Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть. — У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства «Проддер и Виггс». Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за конторой, я поеду к нему позавтракать. На перекрестке дорог, приблизительно в миле от «Жасминного домика», Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил автомобиль. — Доброе утро, Родмен! — Наконец-то вы приехали! — ответил Джемс. Он показался агенту худее и бледнее обыкновенного. — Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с вами серьезно поговорить. Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек; при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки. Он оставался холоден и непоколебим. — Ну-с, Родмен, — сказал Мак-Киннон. — Проддер и Виггс приняли ваши условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму. Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с первого издания, двадцати пяти — со второго и двухстах фунтах аванса в день выхода из печати. — Хорошо, — рассеянно сказал Джемс. — Хорошо. Кстати, Мак, вы помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней? — Еще бы, я всю жизнь был ее агентом. — Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала. — Автор, — нравоучительно сказал агент, — который получает двадцать тысяч в год, дает товар, а не дребедень. — Ну, словом, вы знаете ее? — Еще бы. — Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу «Жасминный домик», где я теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома? — Нет. — А вот я утверждаю, что «Жасминный домик» заколдован. — Вашей теткой? — удивился Мак-Киннон. — Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие… миазмы сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими ядовитыми испарениями. — Какая ерунда! — Вовсе не ерунда! — Неужели вы серьезно верите, что… — Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь писать, немедленно появляется девушка. — В комнате? — В романе, черт подери! — Да, да, Родмен, — покачал головой Мак-Киннон, — для вашего романа девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие. — Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера Гэджа. — Быть не может! — Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее. Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти за меня замуж! — Не делайте этого! — возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. — Вы слишком молоды для женитьбы. — Как Мафусаил, — ответил Родмен. — Но все равно я знаю, что этим дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром, например, я обнаружил, что целую ее собачонку! — Что вы говорите? — Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки, собирая букет цветов для девицы. — Родмен! — Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не бормотала: «Пошли, Господи, счастья влюбленным!» — Почему вы не уедете отсюда? — Тогда я потеряю пять тысяч. — Гм, — задумчиво сказал Мак-Киннон. — Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь, несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно улыбнулся. — Ерунда, — сказал он. — Просто вы заработались, дружище! Вот вы увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует. — Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите наваждение. — Постараюсь, — обещал Мак-Киннон. За столом Мак-Киннон мало говорил — он вообще был молчалив во время еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали еще надежду Джемсу. — Ах, право, вы мне принесли облегчение, — говорил Джемс, провожая агента через сад. — Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл. Атмосфера дома изменилась после вашего визита. Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли. — Родмен, — сказал он, влезая в автомобиль. — Я думал над вашим предложением — ввести в «Тайну девяти» любовную интригу. Я думаю, что вы правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах, любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа. — Ну, это дудки, — мрачно ответил Джемс. — Если она влезет в роман, то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я вас не понимаю… — Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! — вздохнул Мак-Киннон (Джемс с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления). — Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина. Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико. Бедняжка! — бормотал Мак, вытирая глаза. — Несчастная девушка! Родмен, — и его голос дрогнул, — я… решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса. — Что? — Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке! Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка! Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался. — Все кончено! — сказал Джемс. Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты опасности у заядлого холостяка. У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни. Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть? Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и визитку? Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи, старомодные, сентиментальные стихи о любви. Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб бедняге Родмену. Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного визита, поставил вопрос ребром: — Когда она сможет уехать? Доктор похлопал его по плечу: — Не скоро, Родмен, — сказал он тихим голосом заговорщика, — не беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение… ну, скажем, нескольких недель… — Недель?! — воскликнул Джемс. — Да, недель… Если хотите, то и месяцев, — доктор игриво ткнул Родмена в живот. — Желаю вам удачи, молодой человек. Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма, растянулся и поломал стетоскоп. В саду Джемс встретил экономку. — Барышня хочет говорить с вами, сэр, — сообщила она, улыбаясь и потирая руки. — Со мной? — мрачно спросил Джемс. — Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком, сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как… — Молчать! — завопил Родмен. Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит. Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: «Подойди и возьми ее маленькую белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется румянцем ее чудное личико». Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел. — Миссис… как ее… ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть? Девушка кивнула головой. — Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром. — Дядя Генри? — Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне… Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать теткин роман «Завещание Руперта», и в этой книге… — Я с ним помолвлена, — спокойно добавила девушка. — О! — застонал Джемс. — Что с вами? — Ничего, продолжайте. — Отец хотел, чтобы он женился на мне. — Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! — горячо поддержал Джемс. — Но теперь, — продолжала девушка тихо, — я заколебалась. — Не надо колебаться! — возбужденно говорил Джемс. — Вы должны уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю приготовить все к его приезду. На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как нельзя лучше. Он закончил «Тайну девяти» и послал ее Мак-Киннону, и теперь у него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено… Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и наткнулся на экономку. — О, сэр! — Что случилось? — сердито спросил Джемс. — О, сэр! — Что случилось? — Собачка упала в реку, сэр. — Так что же? — О, сэр, она утонет! Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно: — Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком. Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы… Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку. Экономка еле поспевала за ним. Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила: — О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и спас ее! Девушка взволновалась. — Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! — воскликнул военный. Девушка очнулась. — Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, — мой опекун, полковник Картерет. — Очень рад познакомиться с вами, сэр, — сказал полковник, поглаживая усы. Его честные голубые глаза сияли. — Вы совершили галантный поступок, сэр. — Вы такой смелый, — прошептала девушка. — Я такой мокрый, — сказал Джемс и побежал наверх переодеваться. К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника. Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде, но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы, точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него смотрит. После завтрака они закурили папиросы в полном молчании. — Родмен, — неожиданно сказал полковник, — я хотел бы поговорить с вами. — О чем? — удивился Джемс. — Родмен, — продолжал полковник. — Или, вернее, Джордж. Могу я называть вас Джорджем? — Пожалуйста, если хотите, — вежливо ответил Джемс. — Хотя, собственно, меня зовут Джемс. — Джемс. Разве это не одно и то же, черт побери? Итак, Джемс, я хочу с вами поговорить. Говорила ли вам мисс Мейнард, — я хочу сказать. Роза, — относительно меня… относительно наших, так сказать, отношений. — Она говорила, что вы помолвлены. У полковника дрогнули губы. — И больше ничего? — Ничего. — Джемс, пока вы переодевались наверху, она сказала мне, — ах, она так волновалась, бедное дитя! — она сказала, что хотела бы расторгнуть нашу помолвку. Джемс побледнел и привстал. — Неужели? — пробормотал он. Полковник кивнул головой. Он смотрел в окно, и в его глазах угадывалось страдание. — Но это же бессмыслица! — возмутился Джемс. — Она не может, не смеет так легко отказываться! Я хочу сказать — это нехорошо с ее стороны. — Ах, не жалейте меня, мой мальчик. — Но почему она так поступила? — Ее глаза сказали мне все. — Глаза? — Да. Когда она смотрела на вас на веранде, а вы стояли перед ней, как юный герой, только что спасший жизнь ее любимой собачки. Вы завоевали ее сердце, мой мальчик… — Нет, послушайте! — запротестовал Джемс. — Вы говорите вздор! Разве может женщина полюбить мужчину только потому, что он спас ее собачонку? — Конечно, — ответил полковник. — Разве этого мало? Совершенно достаточно для девушки. Ах, это старая история. Юность тянет к юности. Я уже почти старик: я должен был это предвидеть. — Да вы вовсе не старик. — Да, да! — Нет, нет! — Да, да! — Не говорите «да, да»! — завопил Джемс, хватаясь за голову. — И ей нужен добрый, положительный муж средних лет, чтобы любить и беречь ее. Полковник благодарно улыбнулся и покачал головой. — Это донкихотство, милый мой. Очень мило с вашей стороны так говорить, но — нет, нет! — Да, да! — Нет, нет! — полковник крепко пожал руку Джемсу и пошел к двери. — Вот все, что я хотел сказать вам. Том. — Джемс. — Джемс. Идите к ней, и пусть воспоминания о разбитых мечтах старика не тревожат вашего доброго сердца. Я старый солдат, закаленный в боях. Но мне лучше оставить вас… лучше побыть в одиночестве. Если я вам буду нужен, вы найдете меня в малиннике. У двери полковник остановился, улыбнулся своей доброй, страдальческой улыбкой, вздохнул и вышел. Джемс вылетел из столовой, схватил шляпу и палку и пошел по саду. Голова его пылала. Ах, тетка, тетка! Это совсем в ее духе: пожилой опекун, отказывающийся от личного счастья в пользу молодого человека. Но с какой стати он, Джемс, должен быть козлом отпущения? Почему именно он должен пасть жертвой заколдованного коттеджа? Джемс решил воздержаться от всяких действий. Пассивность — и больше ничего. А если им это не нравится, — пожалуйста, пусть уезжают: скатертью дорога! Высокая фигура полковника выплыла из малинника и перерезала ему путь. — Ну? — спросил полковник. — Что ну? — Можно вас поздравить? — С чем? В добрых голубых глазах сверкнул странный огонек… — Вы просили Розу стать вашей женой? — Нет… я хочу сказать: еще нет. Голубые глаза стали еще добрее и голубее. — Родмен, — сказал полковник спокойно. — Я знал Розу, когда она была еще ребенком. Ее отец умер на моих руках, заклиная меня хранить и оберегать его малютку. Я вынянчил и уберег ее от множества болезней: от кори, коклюша, куриной слепоты; жизнь моя посвящена только ей. — Он многозначительно замолчал. — Родмен, известно ли вам, что я сделаю с человеком, который посмеет играть чувствами моей девочки? — Полковник полез в задний карман. В руке его блеснул револьвер. — Я застрелю его, как собаку. — Как собаку? — пролепетал Джемс. — Как собаку! — подтвердил полковник. Он взял Джемса под руку и повернул его к дому. — Она на веранде. Идите к ней. И если… Я верю вам. — О да… — Так я и думал! Идите к ней, юноша! Я уверен, что она согласится. Я буду вас ждать в малиннике. На веранде стоял душный запах роз. Где-то вдали звенели овечьи бубенчики, и в малиннике заливались щеглы. Сидя в кресле перед накрытым к чаю столом. Роза Мейнард смотрела на приближающегося Джемса. — Чай готов! — весело воскликнула она. — А где дядя Генри? Ах, я и забыла… — она смущенно замолчала. — Он в малиннике, — тихо ответил Джемс. — Я знаю. Ах, почему жизнь такая тяжелая вещь? — услышал он ее шепот. Джемс сел и стал смотреть на девушку. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза. Мысль провести с ней остаток своих дней приводила его в ужас. Связать свою судьбу с девушкой, упивающейся теткиными романами; с девушкой, которая может терпеть присутствие собачонки Тото; с девушкой, которая в восторге всплескивает руками перед каждым цветком, — нет, это уж слишком! И все-таки Джемс взял ее руку и хрипло пробормотал: — Мисс Мейнард… Роза… Она взглянула на него и потупилась. Ее щеки залил румянец. Собачонка Тото стояла перед хозяйкой на задних лапах, вымаливая кусочек кекса, но тщетно. До нее ли тут? — Позвольте рассказать вам одну сказку, — тихо продолжал Джемс. — В некотором царстве, в некотором государстве жил некий счастливый человек. Жил он одиноко в своем маленьком коттедже… Он замолчал. Неужели он, Джемс Родмен, несет такую чепуху? — Ну? — прошептала девушка. — Но однажды в его жизнь вошла неизвестно откуда появившаяся маленькая фея… она… Джемс опять замолчал, но на этот раз уже не от стыда за свои слова. Скатерть зашевелилась, и Джемс от неожиданности вылил горячий чай себе на колени. — Ой! — закричал он, вскакивая. Стол закачался и с грохотом повалился набок, обнаружив Вильяма, подкрадывающегося к Тото. Бросив на него взгляд беспредельного ужаса, Тото поджал пушистый хвост и, повернувшись, пустился наутек. Он стремглав летел к калитке, Вильям свирепо мчался за ним. Роза Мейнард вскочила. — О, спасите ее! — воскликнула она. Джемс бросился за собаками. Тото бежал впереди, за ним — Вилям, позади — Джемс. Они выбежали на улицу и помчались мимо риги фермера Брикетта, мимо коровника фермера Джилса, мимо трактира «Виноградная лоза» с продажей табака и крепких напитков. И когда они завернули в переулок за курятником фермера Робинсона, Тото нырнул в узкую сточную трубу. — Вильям! — ревел Джемс, галопом приближаясь к месту происшествия. Он на мгновение замедлил ход, чтобы сломать ветку акации. Вильям метался у трубы, царапал землю, лаял так, что в трубе эхо гудело, потом кинулся навстречу Джемсу. В глазах его светились любовь и преданность. Быстро вскинув Джемсу лапы на плечи, он трижды лизнул его в губы. И в этот момент пелена спала с глаз Джемса. — Вильям! — бормотал Джемс. — Славный пес! Ты ведь знал, когда нужно было прервать наш разговор. Правда? Джемс выпрямился. — Вперед, Вильям! — сказал он твердо. — Еще четыре мили, и мы будем на станции. А если прибавить ходу, то поспеем на экспресс, идущий без остановки до Лондона. Вильям посмотрел ему в глаза, и Джемсу показалось, что пес его понял. Джемс обернулся. Из-за деревьев сада крыша «Жасминного домика» краснела, как глаз дракона. Джемс свистнул Вильяма и быстро пошел к станции.