– Извините, но ничем помочь не могу. Ключ-то у меня, конечно, есть, но впустить я вас не могу…

Я смотрела на Еву широко раскрытыми глазами и удивлялась, зачем ей понадобилось врать про какую-то тетку. Нет ее, и ладно. Поехали быстрее отсюда.

– А вы позвоните ей и скажите, что родственники приехали к вам, а не к ней, но у вас тесно, – говорила скучным голосом Ева, – и что вы пустите их под свою ответственность, а мы вам за это заплатим. Нам же только переночевать, а потом мы и сами что-нибудь придумаем.

Она говорила это таким равнодушным тоном, что я бы на месте соседки ни за что не позволила каким-то двум приезжим селиться, пусть и на один день, в чужую квартиру, под ее ответственность… Но Ева, видимо, знала, что делала. Деньги. Соседка получит свои деньги, завтра мы съедем, а моя мать никогда и не узнает, что в ее квартире кто-то жил.

– А почему бы вам самим ей не позвонить? – вдруг осенило соседку. – Вот сами бы и договорились…

– А куда звонить-то? – У Евы явно портилось настроение. – Ее мобильник не отвечает.

– Ба! Точно! Как же он ответит, когда ее в Москве нет, да и в России, я думаю, тоже…

Она вдруг кинулась звонить в другую дверь, Ева, потеряв интерес к процессу, спустилась на один лестничный пролет и достала сигареты. Я – за ней. Мы слышали, как соседка спрашивала у другой соседки, не знает ли та, куда уехала Наташа. Я потеряла дар речи, когда услышала: «В Стамбул».

– В Стамбул! – крикнула нам соседка, когда та, другая дверь закрылась. – Вы там курите, что ли? Она в Стамбуле, поэтому телефон и не отвечает. Видимо, там проблемы с телефонами… Хотя у нее роуминг… Ну, не знаю… Ладно, поднимайтесь, пятьсот рублей – и квартира на сутки ваша.

Я взглянула на Еву – она как-то странно посмотрела на соседку, видимо, в душе презирала ее за жадность и глупость, после чего достала деньги, взяла ключи и принялась медленно, замок за замком открывать квартиру моей матери.

– Надо срочно проветрить! – сказала Ева, внося в переднюю нашу сумку, разуваясь и делая мне знак рукой, чтобы я заперла дверь. – Не знаю, как ты, но я первым делом приму душ… Вот что мне не нравится в поездах, так это отсутствие душа…

– А в самолетах есть?

Вспомнив про самолет, я вдруг ощутила приятную теплую волну в груди – у меня же теперь был новенький заграничный паспорт! Можно сесть на самолет и улететь куда-нибудь далеко-далеко. Лицо мое, по-видимому, исказила идиотская улыбка: я вспомнила Мишу, его перепачканные растаявшей карамелью брюки… Поминальные конфеты. Вот тогда, когда он рассказал мне, мимоходом, просто так, о том, что в соседнем доме умер офицер, я поняла, что до этого момента еще все-таки надеялась, что мой насильник выжил… Ну и что, что не дышал, подумаешь? Может, мне это показалось… Офицер умер не своей смертью, его убили, ударили тяжелой бутылкой, разбили голову, значит, была милиция, следователь прокуратуры с экспертами, вся эта шатия-братия слонялась по квартире, смердевшей протухшими салатами и протухшим офицером. Подумалось вдруг, что, если бы не его скотское желание, то все могло бы быть по-другому: и меня бы не изнасиловал, и салаты были бы съедены, и сам остался бы жив…

Все-таки хорошо, что я уже в Москве и никто, кроме Евы, не знает, где меня можно найти. Да и кто будет меня искать? Как можно догадаться, что это именно я убила офицера? Свидетели… Да, меня могли видеть… Но я не хотела об этом думать. Я стояла посреди гостиной, напротив распахнутого Евой окна, и прислушивалась, принюхивалась, осматривалась… Из ванной доносился шум воды – Ева принимала душ.

В квартире было три комнаты, красивая мебель с гнутыми ножками, ковры (сине-зеленые, синие, малиновые – толстые, шелковистые), зеленые бархатные портьеры. В спальне широкая кровать, небрежно прикрытая голубым покрывалом. В кухне – пустые, светлого дерева, шкафы, пустой холодильник… И повсюду цветы, политые, ухоженные, видимо, заслуга соседки. Моя мать жила одна, без мужчины, я не нашла ни одной мелочи, указывающей на то, что у нее есть муж, любовник. Не было и детей.

Ева появилась из душа в халате моей матери – посвежевшая, с мокрыми волосами, словно заряженная энергией, и сказала мне, чтобы я последовала ее примеру и привела себя в порядок, а она тем временем сходит в магазин и купит хотя бы кофе и хлеб.

Все происходило словно во сне. Я долго стояла под теплой водой, думая о моей матери, которая не так давно вот точно так же стояла под душем, мыла голову этим же шампунем, вытиралась одним из сложенных в шкафу полотенец, сушила волосы феном… Думала ли она о своей дочери, вспоминала ли позорную страницу своей жизни? Конечно, нет. Об этом кричала вся эта комфортная, богато обставленная квартира, где не было места ни сожалению, ни каким-либо неприятным воспоминаниям. Хозяйка ее наслаждалась жизнью и нисколько, похоже, не сожалела о том, что когда-то, семнадцать лет тому назад, бросила в родильном доме маленькую девочку, которую медсестры выкармливали чужим женским молоком и искусственными молочными смесями…

Я думала об этом, пока не вернулась Ева. Она пребывала почему-то в отличном настроении, должно быть, забыла на время о своем бойфренде. Она купила кофе, масло, мясные полуфабрикаты, овощи, хлеб, сок…

– Валя, не кисни, я понимаю, ты ходишь по квартире и думаешь о своей матери, послушай меня, ну не заслуживает она того, чтобы ты так много о ней думала, просто живи и радуйся жизни, как это делает она, ты только посмотри, какое у нее уютное гнездышко, понятное дело, она тебя не ждет, да и вряд ли обрадуется, когда увидит…