Шрифт:
– Получается, что вы были последним человеком, кто видел Полину живой, – подытожил я.
– Не знаю… последним ее видел убийца. Я не верю, что она покончила с собой. Кто бы что ни говорил. А говорят разное… Даже то, что это вы, Михаэль, ее убили.
Но она сказала это без чувства, а просто так, чтобы я знал, что обо мне, мужчине, бросившем Полину, думают люди. Какие еще люди? И какое мне до них дело?
Получается, что над моей бывшей бедной женой кто-то жестоко пошутил, заставил ее сесть в машину и помчаться в Хвалынск. Но по дороге убийца каким-то образом остановил ее. Или же… или же он ехал с ней в ее машине, предположим, попросил куда-нибудь подвезти. Но этого человека она должна была знать хорошо, иначе бы не посадила в машину. Как и Лора. Но поскольку и Лора, и Полина были убиты одним и тем же пистолетом, то можно предположить, что и убийца один и что обе жертвы знали своего будущего убийцу очень хорошо… И кто же это? Я знал и Полину, и Лору и, возможно, видел убийцу. А что, если у Лоры был любовник, с которым была знакома Полина? Общий мужчина? Мысли мои путались. Как путались полы плаща, который я зачем-то надел, когда собрался поехать на кладбище.
Разговаривать с Тамарой Григорьевной мне не хотелось, я попрощался, обошел ее и очень быстро достиг площади, сел в свою машину и помчался в город.
Из машины позвонил Вишнякову.
– На посуде отпечатки пальцев только Полины… Больше никаких следов. Точнее, есть следы родителей Лоры, они зачем-то пользовались и этой чашкой, и сахарницей, и ложкой. Вероятно, им тогда было не до чашек. Но других, посторонних отпечатков – нет. Я связался со следователем, объяснил ему, что эти предметы с отпечатками пальцев Полины могли быть попросту подброшены в квартиру, и он, конечно, не обрадовался… Ведь у него тогда все дело развалится. А так – дело закрыто, убийца и одновременно самоубийца известен – Полина, а те детали, о которых я ему сказал, лишь усложняют задачу.
Вишняков поинтересовался, где я нахожусь.
– Понятно. Значит, вы заняты. Поминки и все такое…
– Нет-нет! Пожалуйста, возьмите меня куда-нибудь с собой, я не могу и дальше пребывать в этом похоронном настроении…
И он позвал меня навестить Вика.
21
Виктор снимал квартиру неподалеку, в старой части города, позади цирка. Мы довольно быстро нашли дом, поднялись на третий этаж и позвонили. Дверь открыли не сразу. Слышны были быстрые шаги, шорохи, после чего шаги приблизились к двери, и тонкий девчоночий голос спросил: кто там?
– Из прокуратуры, – ответил Вишняков низким баском.
– Подождите минуточку…
Зазвенела цепочка, затем дверь отворилась, и мы увидели девушку в длинном тонком черном свитере по колено и домашних тапочках. Распущенные каштановые волосы, черные глаза, маленький аккуратный нос, большой рот. Очень красивая, брюлловской породы.
– Вы что, правда из прокуратуры? – Она не казалась испуганной, скорее встревоженной.
– Да, нам надо бы поговорить с Виктором Караваевым. Он же здесь живет?
– Да, здесь, но его сейчас нет дома. У него какая-то важная встреча. Он сказал, что вернется вечером, около семи. Что случилось?
– Можно войти?
– Да-да, конечно. У нас, правда, не убрано.
Меня покоробило это «у нас». И давно эта девочка обосновалась здесь?
Мы с Вишняковым прошли внутрь квартиры, оказались в полутемной комнате, хранящей следы молодой неряшливости, бесшабашности, любви и глубокого наплевательства. Остатки вчерашнего (или позавчерашнего) ужина на журнальном столике, пустые бутылки из-под вина и пива в углу немытой комнаты, вещи, разбросанные как попало, скомканные серые простыни на диване, мокрое полотенце на спинке колченогого стула…
– Меня зовут Лев Григорьевич Вишняков, я расследую дело об убийстве Ларисы Ступниковой. А вас, барышня, как зовут?
– Мила. Людмила… А что это за убийство и какое отношение к нему имеет Витя?
Вот теперь она испугалась. Глаза забегали, выдавая беспокойство: уж не связалась ли она с убийцей?!
– Вот это мы и хотим выяснить. Скажите, Мила, в каких вы отношениях с Виктором Караваевым?
– Да в нормальных. Я закурю? – Она привычным движением чиркнула зажигалкой и закурила тонкую сигаретку. Вытряхнула содержимое большой стеклянной пепельницы на газетный лист, свернула в кулек и отнесла на кухню, вернулась, села, задымила.
– Вам что-нибудь известно о Ларисе Ступниковой? – спросил Вишняков.
– Я слышала о ней от Вити. Кажется, он встречался с ней, да только она замужем. А что с ней случилось?
– Ее убили.
– Ну… не знаю. Витя мне ничего не рассказывал. А может, он ничего не знает?
– Как давно вы знакомы с ним?
– Вообще-то недавно… всего два дня. А переехала к нему потому, что предки забодали… – Она пыхнула сигареткой, выражая всем своим видом полное презрение к родителям.
– Вам что-нибудь о нем вообще известно? Вы переехали в квартиру человека, которого совершенно не знаете. Вы живете с ним…
– Да его же и так видно! Поэт! Писатель… С такими жить легко и просто. Жаль только, что денег нет, – сказала она беззаботно, как будто бы всю свою молодую жизнь только и делала, что жила с художниками, поэтами, писателями.
– А что он вам рассказывал о Ларисе? – спросил, в свою очередь, я.
– Да то и рассказывал, что она забодала своими придирками, замучила его тем, что он не умеет зарабатывать деньги, что он бесперспективный… А талантливый человек, он же внимания к себе требует. Ему муза нужна, понимаете? А музе не нужны деньги. Она служить должна, так-то вот… А эта.. эта считала его своим пажом… – фыркнула она.