– Князь перед вами!
– крикнул князь Андрей.
– Кланяться надобно!

– Вы приехали, вы и кланяйтесь, - неожиданно молодым голосом отрезал дед.

– Кто такие?
– спокойно спросил Долгорукий.

– Люди. Разве не видно?

– Чьи люди?

– Чьими могут быть люди? Ничьи. Сами свои.

– Боярин у вас есть?

– Нет и не надобно.

– А князь?

– И про князя не слыхивали.

– Что же вы слыхали? Киев знаете? Суздаль?

– Никто не знает. Разве лишь я, потому как самый старший. Но и это зависит от потребности.

– То есть как?
– немало удивился Долгорукий.

– А вот так. Ежели была бы потребность, мог бы рассказать детям или внукам про Киев или Суздаль. Но потребности такой нет.

– Бога хоть знаешь?
– снова не выдержал князь Андрей.

– Может, и знаем, но своего. Каков он где-то, нам нет до этого дела.

– Знаете хоть, что русские?
– полюбопытствовал Долгорукий.

– Это знаем.

– Зовешься как? Я - Долгая Рука. Юрий, ежели слыхал.

– Может, и слыхал. Я - Кибец. И сёла наши - тоже Кибцы.

– Я - князь над русскими. Другие племена тоже признают мою власть. Добровольно, без принуждения признают.

– Ты, княже, пришел и уйдешь, а мы останемся на этой земле. Сами ее нашли, засеяли нивки и добываем зверя без тебя, так зачем же ты нам?

– Защищать вас должен от нападений чужинских.

– Сами и защитимся. Бежать не станем ни перед кем, ибо землю не понесешь с собой и нивку засеянную. Скотину можно загнать в лес, мед, скоры и зерно спрятать, а сам никуда не денешься, суждено оставаться на своей земле, хотя бы и умереть должен на ней. Окромя того, на малое село малая и сила может пойти, а от нее мы отобьемся. Великая же сила идет всегда стороной, точно так же как великое счастье всегда идет мимо бедного человека.

– А ежели велю забрать у вас добро и сжечь ваше селище?
– с напускной грозностью насупился Долгорукий.

– Тогда ты не князь, а простой грабитель, хотя, по правде говоря, не каждому дано различить, где тот, а где другой.

– Так и подмывает меня взять лук!
– угрожающе пробормотал князь Андрей, но у старика, видно, был острый слух, он услышал слова князя и не замедлил с ответом, приправив его надлежащей улыбкой, хотя и скрытой в густой бороде, но достаточно выразительной, чтобы ее заметили те, с кем он разговаривал:

– У нас тоже есть луки. Да не простые, а такие, что сами ходят в лес и стреляют в дичь, а мы лишь указываем им, куда стрелять.

– Накормить моих людей можете?
– мирно спросил Долгорукий.

– Ежели вы гости, будете у нас дражайшими людьми, - ответил старик и махнул своим людям, и те сразу же принялись разводить княжеских спутников по своим трем селищам и так хитро рассредоточили всю дружину, что никакая сила не смогла бы ее собрать в случае необходимости, известно ведь, что сила разъединенная уже не сила, как пальцы, не стиснутые в кулак, никогда не смогут нанести удар.

Нельзя было сказать, что ничье поселение отличалось чрезмерным достатком. Нищие нивки в песчаных зарослях родили зерно скупо и неохотно, перекисшая земля на заболоченных лугах с большей охотой булькала летом под лучами солнца, чем покрывалась густой зеленой травой. Известно ведь, что если никто не позарился здесь ни на лес, ни на землю, что если не достали сюда руки боярские или княжеские, то напрасно искать здесь роскошь. Кто забредет в гости к этим людям, тот пускай не надеется, что столы будут ломиться от яств. Может, будет пустая похлебка, да каша, да кусок хлеба, часто и вовсе без соли. Из мясного попадется здесь разве лишь зайчатина, которую ни князья, ни бояре не употребляют, считая ниже своего достоинства есть это мясо, от которого разит вечным испугом, или же мелкая птичка, ибо в эти никчемные леса порядочная птица и не залетала.

– Живете небогато...
– сказал Долгорукий, отведав пустой похлебки и постной каши, которыми его угощали в хате самого Кибца.

Подавали к столу стройные девушки такой красоты, что Иваница только покряхтывал, когда теплыми птицами летали возле него девичьи руки, ставя на стол то одну миску, то другую, то кладя хлеб или ложку.

– Зато на воле, - неторопливо прожевывая твердую краюху, ответил князю Кибец.
– Никем не завоеваны. Наша бедность - по своей воле, а это не одно и то же, что нищета по принуждению. Завоеванный, лишенный воли люд становится не только бедным, но и забитым, легковерным, легковерье лишает людей способности и желания самим думать, оно порождает покорность, слепое послушание, услужливость, а что это за жизнь? Посмотри, княже, какие у меня внучки! Тут вырастают только красивые девицы. Может, нигде нет таких, как в нашем селище. А почему? Потому что на воле.

– У тебя много девиц, у меня много молодых воинов, - засмеялся князь, - может, породнимся?

– А это нужно спросить у них самих да их матерей.

– Жаль, что нужно ехать дальше, не можем задерживаться, - вздохнул Долгорукий, - сыграли бы свадьбу, и не одну!

– Еще как сказать, - загадочно промолвил старик.

– А если мои дружинники одну да другую свяжут ремнями, да бросят в сани, да крикнут на коней?

– Говорил же: имеем луки, которые сами ходят в лес и сами стреляют, куда велим. Достаточно лишь свистнуть.