Шрифт:
Берсень придвинулся к бортнику, заглянул ему в глаза и заговорил, наконец, о своем деле:
– Неспроста к тебе заявился, Семеныч. Помощь нужна ватаге. Во всем тебе откроюсь и доверюсь, как отцу родному. В ватаге моей пятнадцать мужиков из села Богородского собралось. Удумали мы на вольные земли сойти. Однако поначалу порешили у приказчика нашего порядные да кабальные грамотки выкрасть.
– Пошто, паря?
– Грамотки выкрадем - тогда сыскных примет для князя не оставим. А в бегах имена себе переменим. Уразумел?
– Хитро задумали, - похвалил Федьку бортник.
– Хитро, Семеныч, да дело это нелегкое. В село к одному мужику человека надо послать, а беглому туда дороги заказаны, мигом схватят. Вот кабы ты снарядился.
– Бортник я. Живу в глухомани, мирских дел не ведаю, - уклончиво вымолвил Матвей.
– Да пойми же ты, Семеныч. Не для разбоя прошу, а для дела праведного. Вся артель тебе в ноги поклонится, денег соберем за труды.
– Деньги, что каменья: тяжело на душу ложатся. Нешто у бедняка последний грош стану брать, - сердито оборвал Федьку бортник.
– Чую, на что намекаешь. Старый пень тебе понадобился.
– Доподлинно так, отец.
Матвей разгладил бороду и забубнил:
– Колоды сготовил, теперь дикую пчелу ловить надо. Уходит время, а княжий оброк велик.
Федька поднялся с лавки, а затем рухнул вдруг перед стариком на колени.
– Помоги, отец. От всей ватаги, как господа бога прошу.
– Ну, будя, чать не икона. Садись. Сказывай, чево мне делать в селе, сдался бортник.
– Два века тебе жить, Семеныч, - возрадовался Берсень и вынул из-за пазухи небольшой бумажный столбец.
– Грамотку всей артелью писали. Передашь ее одному крестьянину. Он мужик тертый, бывалый. Знавал его когда-то...
Когда Матрена вернулась в избу, старый бортник и Федька разом смолкли, поднялись из-за стола и вышли во двор.
Глава 13
МУЖИКИ РАЗГНЕВАЛИСЬ
– Вот и досеялись, слава богу!
– устало высказал Исай Болотников своему сыну, выходя на межу.
Солнце клонилось к закату, наполовину спрятавшись за темно-зеленым бором. От земли шел пар.
– Однако, отвык я на ниве полевать. Ноги чуть бродят. Почитай, от зари до зари княжью землю топчем, - кряхтя, проговорил Пахом Аверьянов, сбрасывая с натруженного плеча лукошко.
– Сказывал тебе - неча ходить. Лежал бы на печи да кости грел. Слаб ты еще, не в теле, - добродушно заворчал Исай.
– В страду грех на печи лежать. Хоть малость, да помогу. Сам-то замаялся, вижу, лица нет. А Иванка у тебя работящий. Крестьянское дело ловко справляет, - вымолвил Пахом.
– Не перехвали, взгордится еще, - вступил в разговор Афоня Шмоток.
– Не велика премудрость пахать да сеять. Это не твои завирухи разгадывать, - произнес молодой Болотников, укладывая соху и порожние мешки на телегу.
Афоня тотчас оживился, скинув свой рваный войлочный колпак, лукаво блеснул глазами и заговорил деловито:
– Иду, мужики, энта я лесом. Дело под вечер, глухомань, жуть берет. Да вдруг около меня как засвистит! Присел от страху. Я туды - свищет, я сюды свищет. Ну, беда, думаю, пропал Афоня, молись богу да смерть примай. Залез на ель, сижу - свищет, окаянный.
– Ну, дык кто? Разбойные люди што ли?
– вошел в интерес Семейка Назарьев. Вокруг Афони сгрудились мужики, кончившие сеять. Смолкли, ждали бобыльского ответа.
Шмоток надвинул на самый нос колпак, озорно подмигнул и изрек:
– А енто, мужики, у меня в носу.
Грохнула толпа от дружного смеха. Даже Исай, обычно скупой на улыбку, и тот не выдержал, прыснул в бороду.
– Скоморох да и токмо.
По давно заведенному обычаю страдники, заканчивая княжий сев, оставляли на меже самые что ни на есть истрепанные лапти, повернув их носками в сторону деревни. При этом селяне приговаривали:
– Пахали лапти княжью ниву, а теперь ступайте с богом на мужицкою.
Афоня отделился от толпы и звонко прокричал:
– А ну, православные, кому лаптей не жаль?
Как всегда, мужики молчали. Однако не от жадности с обувкой не спешили расстаться. Выжидали ради потехи.
Глянув на мужиков, Шмоток покачал головой и снова выкрикнул:
– Садись, ребятушки, на межу лапти казать!
Страдники, посмеиваясь, расселись вдоль борозды, вытянули ноги. Наскоро выбрали пахаря из степенных селян для просмотра. Седоголовый старик, зорко поглядывая на обувку, прошелся по ряду, повернул назад и остановился супротив Шмотка.